Мы встретились случайно через много лет. В колбасном на Компросе я покупал свежую ливерную колбасу и студень с прожилками свиной кожи («нормальная» колбаса не вписывалась в размер пенсии), когда меня легонько тронул за плечо высокий, спортивной подвижности старик. Из его пакета выглядывала сморщенной «попкой» палка сервелата. Улыбка обнажила два ряда золотых зубов.
Я узнал Гаршпуна, десятки лет возглавлявшего Гастроном № 1. Познакомился я с ним в середине 50-х годов при обстоятельствах, весьма характерных для того времени.
- Товарищ Гаршпун! Сколько лет... Помните?
Мы прошли и сели на скамейку в сквере.
- Припоминаю, - радостно кивнул Гаршпун, - ту ночную рубку. Это, когда Георгий Максимилианович Пермь удостоили, так?
Высокого гостя ожидали самолетом. Плотную охрану организовали на всем пути от здания обкома партии до Большого Савино, где был военный аэродром, а гражданский - на Городских Горках. Чекисты в гражданском стояли через каждые сто метров на опушке Черняевского леса, под автомостом над железнодорожной линией. Мне достался квартал улицы Ленина между Осинской и Куйбышева. Стоял декабрьский мороз, мотали сопли на кулак и проклинали собачью службу.
Весь оперсостав топтался на пронизывающем ветру часа два, пока не передали отбой. Оказалось, Маленков прибыл поездом. Тоже свои хитрости для безопасности были. Хотя кому нужен был этот личный друг расстрелянного к тому времени Берии, претендент на сталинский трон. Никита уже укорачивал его власть. В Пермь Маленков приехал министром электростанций, а был незадолго до этого предсовмина.
Тишком прибыл спецпоезд на Пермь I. Поставили в тупичок, подсоединили коммуникации, в том числе водопровод и канализацию. Восемь классных вагонов с вагоном-рестораном да две платформы с персональным транспортом. Когда бронированный ЗиЛ-110 скатывали, доски-сороковки проломились. Сколько обслуги приволок поезд - не сосчитать: парикмахер, косметолог, проверяльщик готовой пищи, врач зубной, врач по нервам, четыре повара и голенастый выводок молоденьких официанток. Об этих деталях рассказывал наш техник, проверявший связь во всех вагонах.
Коллеги рассказывали и о случае, который произошел во время знакомства Маленкова с Камской ГЭС, где монтировались последние агрегаты. Министр побыл на плотине, затем в жилом поселке гидростроителей, равнодушно чиркнул взглядом по сторожевым вышкам, нависавшим над поселком. Там, в зоне женского лагеря, мыкалась самая массовая рабочая сила, строившая ГЭС и поселок, а позднее Камкабель. Сопровождали Маленкова министры строительства электростанций и речного флота, а также местные власти во главе с первым секретарем горкома партии Б. В. Коноплевым.
Рабочие пытались обратиться к Маленкову с жалобами, но плотное кольцо охраны не подпускало к нему никого. И тут случилось невероятное - крупная женщина, работавшая бетонщицей, разметала охрану и, держа над головой лист бумаги, пробилась к Маленкову. Тот заметно струхнул и спрятался за спину Коноплева. Охранники, спохватившись, обшарили одежду женщины в поисках орудия террора и потащили нахалку за охраняемый круг, но Маленков сделал знак, и они отступились.
Женщина пала на колени с криком: «Последняя надежда на вас, товарищ Маленков, помогите!» Так падали ниц при царях. Столпившийся народ видел эту картину, и надо было что-то делать. Коноплев наклонился к женщине, поднял ее с колен, взял жалобу и передал Маленкову. Тот пробежал ее глазами, не снимая теплых перчаток, и громко сказал, обращаясь не к женщине, а к толпе, что вопрос будет решен незамедлительно, пусть она успокоится и идет к своим детям. Возбужденная толпа тоже захотела незамедлительного исполнения просьб, и цепям охраны с трудом удавалось сдерживать напор, пока руководители торопливо рассаживались по машинам.
Чего же добивалась бетонщица? С самого начала строительства ГЭС она жила с мужем в 12-метровой комнате засыпного барака, число детей выросло до пяти, и теснота стала невыносимой. Маялись в сырых бараках тысячи семей, но вместо того, чтобы принять меры к ускорению жилищного строительства, Маленков сделал царственный жест. В тот же день бетонщица получила ключи от двухкомнатной квартиры, которая предназначалась специалисту. Об этом чуде долго толковали гидростроители, а многотиражка дала крупный снимок с новоселья многодетной семьи.
2 декабря 1955 года Маленков сидел в президиуме городской отчетно-выборной конференции, выступил с энергичной речью, текст которой газеты не опубликовали. Видимо, готовилось дальнейшее понижение, как бы сейчас сказали, рейтинга былого властолюбца.
От сотрудников, охранявших все входы и выходы во Дворце им. Сталина, где проходила конференция, я услышал, что Маленков называл Камскую ГЭС примером заботы партии о благе народном.
Ни он, ни другие руководители не просчитали возможные последствия, лишь бы отрапортовать в ЦК. Камская, а затем и Воткинская станции затопили естественную кормовую базу области. С той поры колхозы Прикамья вынуждены были за многие тысячи километров завозить для скота солому вместо лугового сена. Порушены экология и рыбное хозяйство, огромные средства ушли на переселение затапливаемых населенных пунктов. И все это - во благо? Сегодня накопленные массы воды вызывают беспокойство пермяков. Если вдруг землетрясение разрушит плотину, с лица земли будут снесены Пермь и десятки городов ниже по течению.
В тот день я дежурил по управлению. Вечером, когда во Дворце заканчивались прения, позвонил по «ВЧ» начальник охраны Маленкова полковник Юрасик, который бесцеремонно потребовал, чтобы я распорядился и обеспечил спецпоезд говядиной.
- Позвольте, полковник, вы еще днем получили все, что заказывали, насколько мне известно.
- Получили. Шеф-повару мясо не нравится. Ищи, старлей, директора Центрального гастронома, пусть откроет закрома.
Центральный гастроном, осуществлявший спецснабжение пермской номенклатуры, был уже закрыт.
Я взял машину и поехал к Гаршпуну, адрес которого был в управлении. Директора застал дома. Он в ярком заграничном халате сидел перед теликом (тогда первые телевизоры с небольшим экраном и линзой, заполненной водой, были только у самых именитых людей города). Без тени недовольства он быстро оделся, по пути забрали в машину рубщика и кладовщицу. Во дворе ждала машина, лейтенант из охраны сам выбрал туши, от которых рубщик отделил нужные части.
Гаршпун, которого я отвозил домой, кряхтел и ворчал:
- Полцентнера отменной говядины отгрузил спецпоезду еще днем. Столько же - в гостевой дом обкома на улице Кирова. Забросил прорву еды на Мулянку, где зимняя дача обкома. На всякий случай. И вот еще отвалили. А отчитываться мне.
Отчитывался Гаршпун, видимо, умело, так как у всех секретарей обкома был в чести и в таком доверии, что на все ключевые посты в торговле определил верных ему людей.
Но вернемся к спецпоезду. Около 11 часов вечера снова звонит полковник Юрасик.
- Мясо не отвечает кондиции - надо с мраморными прожилками, как хозяин любит...
Я недослушал и бросил трубку. Обнаглела зажравшаяся челядь. На заводах из-за пустых щей недовольство зреет (такая сводка была отправлена на днях в обком). А тут нарубили свежемороженое мясо высшей кондиции, и нос воротят. В конце концов, дежурный по управлению за безопасность отвечает, не за бифштексы для царского стола.
Юрасик снова гудит по «ВЧ»:
- Ты, старлей, часом, не глухой? Гони за директором гастронома. Что! Кто дармоеды? Чичас звякну Семичастному (тогдашний председатель КГБ СССР), и загремишь на лесоповал, сопляк!
«Сопляка» я не стерпел.
- По Берии соскучился, Юрасик? Не те времена, к счастью для нас. Будешь нагличать - отключу от «ВЧ» ваш сраный поезд. Оператор связи у меня под рукой.
Отключать правительственную связь я, конечно, не имел права, но как-то надо было укоротить мордоворота. Через пять минут позвонил начальник управления полковник Малютин. Поругал меня за пререкания с Юрасиком и приказал заменить мясо, иначе всему управлению неприятностей не миновать.
Послал я за Гаршпуном помощника дежурного, наказал не выдавать новое мясо, пока не вернут полученное ранее. А Юрасику позвонил и предложил взять в машину повара, чтобы тот лично искал мраморное мясо.
Челядь суетилась насчет брюха, а Маленков после конференции ужинал в гостевом доме обкома, где «гудели» до утра, по свидетельству знакомого коллеги из отделения охраны. Крепкими были на дармовую выпивку соратники Сталина.
Утром, когда я сдавал дежурство, Малютин «накрутил мне хвоста» за то, что обозвал обслугу министра дармоедами. Начальник опасался за свою карьеру. После разоблачения Берии и основательной чистки центрального аппарата Малютин был откомандирован из Москвы в Пермь, как в ссылку, присвоение ему генеральского звания задерживалось. Не знаю, была ли от Юрасика «телега» в КГБ СССР, но опасения Малютина не оправдались. Через несколько лет его в том же полковничьем звании отправят в запас, и я его, работая в книжном издательстве, буду часто встречать во дворе Дома чекистов с пенсионерской авоськой.
Вот такие воспоминания всколыхнула случайная встреча. Мой собеседник иначе оценивал происшедшее.
- Вот жили! - восторженно закатывая глаза под нетронутые сединой мохнатые брови, говорил директор Гастронома. - Без меня ни одного мероприятия не могло быть. В номенклатуре состоял, ордена зарабатывал, спасибо «царю Борису».
Расчувствовался Гаршпун, по плечу меня похлопывает, будто я у него спецпайком отоваривался.
- Как при коммунизме жили, чего нам не хватало! Нашлись горлопаны, все перевернули. Демократию им подавай! Ох, боже ж мой, каких только деликатесов не готовил спеццех на мясокомбинате - слюночкой истечешь. И все везли в мои закрома, оттуда я собственноручно - по звоночку, по записочке. И чего добились демократы? Мраморное мясо только на частном рынке вижу...
Мне лично мраморное мясо ни тогда, ни теперь не было по карману. Я встал и ушел от Гаршпуна, не прощаясь.
Опубликовано в книге Галима Сулейманова "Контора Глубокого Бурения" (Пермь, 2002).