Последнее интервью Юрий Любимов дал нашему журналу. За несколько дней до кончины он рассказал нам о том, как его лишали гражданства, как он познакомился с Владимиром Высоцким и многое другое
«Искусство гибкости не терпит»
Семь лет назад ушёл из жизни режиссёр Юрий ЛЮБИМОВ. Последнее интервью он дал нашему журналу "Союзное государство"
ОТ РЕДАКЦИИ
В номере за сентябрь 2014 года мы опубликовали интервью с актёром, режиссёром и бывшим министром культуры России Николаем Губенко «Юрий Любимов породил Театр на Таганке. Он же его и убил». Половина беседы – о бывшем друге и наставнике. Наш собеседник говорил с болью и мечтал: вот если бы Юрий Петрович пришёл и сказал: «Ребята, давайте начнём всё заново». И они бы начали.
Мы хотели предоставить страницы нашего журнала под ответное слово. Тот же автор сходил к Любимову, поговорил с ним... Не получилось: Юрий Петрович не хотел ворошить прошлое. А через несколько дней его не стало.
– Юрий Петрович, каких только испытаний не было в вашей творческой судьбе! Не боялись, что от театра вас отлучат?
– Понимаете ли, искусство – это не политика, оно гибкости не терпит. В искусстве насмерть нужно стоять. Я это понимал тогда – и только укрепился в своём убеждении сейчас.
– Думается, на Западе, где вы так много работали, такую позицию мало кто принимает.
– Это чисто русское явление. Русские дела. За границей люди другие, они нашу систему понять не могут. Они нас отвергают: вы обижены, вы так делаете из-за своей неустроенности. Но нужно понять, почему они не в состоянии понять нас. Им кажется, что многие вещи мы в ущерб себе делаем. Это и театра касалось, когда Таганка разделилась. Они этого не поняли. Но у наших людей было сдвинуто сознание в общем дележе, в общем хамстве. «А что такое? Был один – станет два. Три – ещё лучше».
– Что помогало вам выстоять?
– Я радуюсь, что никогда не терял самообладания в мрачные времена – и для страны этой несчастной, и для театра столь же несчастного, который повторяет историю своей страны. Буквально полностью. От осады Белого дома до Карабаха. Просто все думают, что артисты сбоку всегда: пришли-ушли. Или когда какие-то скандалы – активно участвуют в интригах. Но нет. Когда артисты выходят на сцену, они невообразимым образом оказывают влияние на зрителей. Ведь люди пришли посмотреть, что же это за театр, вокруг которого столько разговоров. Мы редко разговариваем, но иногда полезно поговорить. Периодически какие-то затмения мозговые наблюдаются у всей страны. Мне кажется, обязанность людей поумнее разговаривать с людьми и объяснять им внятно, что происходит. Потому что многие напуганы, поскольку ничего не понимают. И в судьбе России действительно много страниц, которые сложно понять.
– Как и полную драматических моментов историю Театра на Таганке, по репертуару которого часто ездил каток цензуры.
– Мы всегда ставили острые современные вещи, вызывавшие опасение у властей. Драматургия в то время была, на мой взгляд, неинтересная, вялая, и поэтому мы обратились к прозе. И отсюда возник ряд наших спектаклей. В том числе «Живой». Уникален он тем, что лежал закрытым двадцать один год. Время от времени мы пытались его сдавать. Как только казалось, что наступает какая-то оттепель, мы снова приступали к репетициям. Потом нам опять давали по носу и мы на годы откладывали премьеру. Много лет как-то держался этот спектакль, но окончательно он был восстановлен, когда я вернулся из своих шатаний по миру. И сразу возникала дискуссия. У нас, к сожалению, люди больше любят обсуждать, меньше работать. Особенно те, кто стоял тогда у власти. Не хочется мощный русский мат употреблять в их адрес. Хотя я это делал и в кабинетах высоких начальников. Всё зафиксировано в записях КГБ.
– Но советское гражданство вы потеряли по другой причине.
– Это был год, когда всё закрыли: и репетиции свернули, и спектакли, а меня отправили, как Гамлета, в Англию ставить «Преступление и наказание». Там я дал интервью, после которого меня лишили гражданства. Имел неосторожность высказаться в «Таймс» о том, что думаю по поводу советской культуры. Это случилось в день, когда сбили корейский самолёт. Помню, вышел на балкон – там меня поджидал корреспондент, – а у меня как раз такое настроение, что мне было противно врать. Не хотелось ничего придумывать, никого оправдывать. Он не провоцировал. Разговаривал серьёзно. Я серьёзно отвечал. И после этой беседы я потерял театр.
– Театр на Таганке многие называют зеркалом, в котором отражались все вехи советской и российской истории. Вы согласны с такой позицией?
– Мы начали с немецкого классика Бертольда Брехта (спектакль «Добрый человек из Сезуана». – Авт.), у которого тема улиц и тема народа очень сильны. Весь путь мы уходили от Брехта, но всё равно эта тема оставалась звучать в наших спектаклях.
И когда меня обвиняли, что я в «Пугачёве» призываю Русь к топору, отвечал: «Я вас предупреждаю, чтобы вы не довели людей до топора. Призывали к топору ваши прекрасные классики, которых вы нам всегда ставили в пример: Чернышевский, Добролюбов. Они звали к восстанию. А я предупреждаю». Правители во все времена боялись, что Русь вспыхнет.
Хотя мы и вышли на сцену с пьесой Брехта, но очень скоро начали искать пророков в своём Отечестве. Конечно, Театр на Таганке рос на русской почве. Мы нащупали свою эстетику, стиль, манеру. И в этом нам помогали наши великие. Пушкин. Мы к его творчеству обращались несколько раз. Кстати, в Европе многие считают, что Пушкин – либреттист. Потому что весь мир поёт оперы, поставленные по его произведениям.
– Владимир Высоцкий часто повторял, что не будь вас и Театра на Таганке, неизвестно, как сложилась бы его судьба. Вы сразу осознали, что имеете дело с необыкновенно талантливым артистом? Помните вашу первую встречу?
– Пришёл человек в кепочке. Сел так скромненько, рядом поставил гитару. Я удивился: «Это вам коллеги сказали, что шеф гитару любит? Давайте, спойте что-нибудь». И он начал петь. «А кто стихи вам пишет?» – спрашиваю. – «Сам». – «Как? Всё это вы сами написали? Завтра же выходите на работу!»
То, что сделал Высоцкий в то время, осмыслить сложно. В стране, где всё было под запретом, он спел, казалось, на все табуированные темы. Это уникально. И конечно, я сразу понял, что имею дело с человеком необыкновенного дарования, которому нужно создать условия для развития. Хотя меня часто обвиняли в том, что актёры – марионетки в моих руках. Это всегда было. Так же обвиняли и Станиславского, и Мейерхольда. Так что меня это не сильно обижает.
К СВЕДЕНИЮ
Юрий ЛЮБИМОВ
Родился 30 сентября 1917 года.
В 1934 году принят в студию при МХАТе, в 1935-м сыграл свою первую роль – в спектакле «Мольба о жизни». В 1936-м перевёлся в театральное училище им. Щукина при Театре им. Вахтангова, которое окончил в 1939 году. Участвовал в советско-финской войне, а в 1941–1945 годах в составе Ансамбля песни и пляски НКВД выступал на линии фронта. С 1946 года служил в Театре им. Вахтангова, с 1953-го преподавал в училище им. Щукина.
В 1963 году со студентами училища поставил спектакль «Добрый человек из Сезуана» по пьесе Б. Брехта. Актёры, участвовавшие в постановке, в 1964 году составили ядро труппы Театра на Таганке. Как режиссёр много работал и в оперном театре за рубежом.
В 1984 году лишён гражданства СССР. Решение оформили в виде Указа Президиума Верховного Совета СССР за подписью Черненко.
В 1989 году Любимову вернули советское гражданство, а его имя вновь появилось на афишах Театра на Таганке в качестве художественного руководителя. В июне 2011 года на гастролях в Чехии произошёл конфликт с актёрами театра, после чего Юрий Любимов ушёл в отставку.
2 октября 2014 года режиссёр госпитализирован в Городскую клиническую больницу им. С.П. Боткина в тяжёлом состоянии с диагнозом «сердечная недостаточность». 5 октября его не стало. Похоронен на Донском кладбище рядом с родителями.
Подготовила Марина ЗАБЕЛИНА
Фото: fondlubimova.com
© "Союзное государство", № 5, 2014
Дочитали до конца? Было интересно? Поддержите журнал, подпишитесь и поставьте лайк!