Со словом «Пермь» в нашем представлений связывается что-то очень древнее: пермской называется одна из геологических «систем» или эпох; о Перми Великой в связи с «чудью белоглазой» упоминают древнейшие русские летописи; о ней же как о Биармландии говорят и скандинавские саги. Пермь своею волостью Господин Великий Новгород называет еще в 13 веке, и т.д. Но нынешний губернский город Пермь еще совсем молодой: от него не веет стариной, зато в нем чувствуется залог великого культурного будущего. Он основан в 1781 году по указанию казанского губернатора кн. Мещерского, проезжавшего в 1778 году в Соликамск.
Пермские уездные города значительно старше своей губернии. Так, например, захолустный Соликамск, насчитывающий ныне каких-нибудь 5-6 тысяч жителей, основан купцами Калашниковыми в первой половине XV века; не менее захолустная Чердынь основана новгородскими выходцами в XVI веке.
И чем старше пермский городок, тем он захолустнее и меньше.
Поспорить с Пермью может один только Екатеринбург, но он всего на 60 лет старше своего губернского города. Между Пермью и Екатеринбургом происходит форменное состязание в росте и развитии, и пермяки уверяют, что Екатеринбург уже остался за флагом.
В 1793 году, через 12 лет после основания, в Перми было 1330 жителей; затем в течение 100 лет к переписи 1897 года она выросла до 46 тысяч, а теперь в ней считается уже более 70 тысяч.
- Скоро будет 300 тысяч, - уверенно сказал один из пермских культурных работников. - Северная дорога (через Вятку - Вологду) сильно сближает нас с Петербургом, и мы двигаемся на запад не одни, а вместе с Уралом и Сибирью; наша пермская дорога раскинулась на пять губерний, ее ветви тянутся во все стороны и притягивают к Перми Вятку, Котлас, Екатеринбург, Тюмень и бесконечное число всевозможных заводов. Теперь заканчивается новая прямая линия на Екатеринбург; ею он придвинется к Перми, а не наоборот, так как мы ближе к центру, ближе к Петербургу, так как мы, кроме того, живем на Каме, а летом нас от Нижнего отделяет одна только приятная речная прогулка.
На Урал теперь двинулся иностранец, а он шутить не любит, и Перми спать не придется.
- На иностранца надеетесь? а на свои силы, небось, не рассчитываете?
- Нет, иностранец расшевелит уральскую промышленность, обновит заводскую работу, а всю культурную деятельность мы берем исключительно на себя. Посмотрите, сколько культурной работы уже сделано.
История нашего земства - не последняя страница в истории русской культуры. Да одно ли земство... В нашем городском управлении сидят люди, которые никак не могут быть названы «прогрессистами», и несмотря на это, у нас уже есть электрическое освещение, водопровод,
телефоны, и скоро будет канализация, трамвай и пр. Этого мало. У нас есть научно-промышленный музей, из которого разовьется народный университет; у нас есть кустарно-промышленный банк, из которого разовьется могучий двигатель для всевозможных артелей, потребительных обществ и пр.; у нас уже теперь несколько кооперативов, и мы накануне создания уральского союза потребительных обществ.
Так говорил мне один из пермяков, умеющий не только говорить, но и действовать. Прожив с неделю в Перми, познакомившись с несколькими культурными работниками, я увидел, что он, в сущности, прав, что в Перми пустили корни здоровые ростки многих истинно культурных начинаний, что там, несмотря на самые неблагоприятные административные условия, идет плодотворная творческая работа.
Но сразу этого не увидишь!
Я приехал в Пермь в жаркий летний день, и она показалась мне мертвой. На прямых и широких улицах, перекрещивающихся друг с другом через одинаковые по величине кварталы, нет почти никакого движения. Правда, я встретил конный конвой, тесным кольцом окружавший двух арестованных рабочих, шедших со скрученными назад руками, но эта тихая процессия так же мало оживляла улицы, как и почтовая карета, с грохотом проехавшая в сопровождении стражников, некрасиво согнувшихся на своих маленьких лошадях.
Магазинов много, но магазины без покупателей, - а такими показались мне пермские лавки, - ослабляют, а не усиливают жизнь городской улицы.
На одном из магазинов я заметил вывеску «Пермское общество потребителей», но из окон его на меня «весело» смотрели целые батареи красиво расставленных бутылок с винами, водками и наливками; но меня они не развеселили.
Зашел я в тенистый городской парк. Пустынно, - только на одной скамейке сидит какая-то женщина с двумя маленькими детьми. Заметив меня, она подымается, шатающейся походкой подходит ко мне и просит милостыни, рассказывая правдивую, как я чувствую, историю о сумасшедшем муже, об умирающей старухе-матери, о голодающих детях... Жутко становится, когда она вдруг нервно всхлипывает и опускается на колени... Не успел я подать ей милостыню, как передо мной уже вырос какой-то человеческий обрубок и впился в меня своими воспаленными глазами...
Я был потом в этом парке вечером. Играла веселая музыка. Тесными рядами двигались пермские обыватели, обмениваясь шутками и любезностями.
- Здесь публика все демократическая, - пояснял мне один из пермяков.
- Парк находится в распоряжении пермского общественного собрания, которое мы хотим превратить в культурное учреждение.
Нам уже удалось вывести кутежи и азартные игры, очистить состав членов, заменив купеческих саврасов представителями «третьего элемента», сделать общедоступной хорошую музыку, устроить порядочную библиотеку; теперь на очереди - популярные чтения, рациональные игры и т.д.
Не надо ничем пренебрегать; каждым «собранием», клубом, обществом можно воспользоваться для культурной работы, без которой не закрепить ни одного из завоеваний, сделанных великими порывами.
Еще с большим увлечением другой культурный работник доказывал мне значение пермского научно-промышленного музея. История этого музея очень характерна для «русских условий».
В конце 1890 года несколько интеллигентных пермяков захотели отдать часть своего времени и сил на совместное изучение Пермского края, но просить начальство о разрешении устроить для этого соответствующее научное общество они не пытались, зная, как это трудно; они удовольствовались образованием пермской комиссии Уральского общества любителей естествознания, находящегося в Екатеринбурге.
Им пришлось называться «комиссией» так как Уральское общество не имело права устраивать «отделов». Но и в качестве комиссии пермские любители естествознания чувствовали себя очень шатко.
«Под таким названием, без строго легальных оснований, - говорит один из их отчетов, - Пермская комиссия просуществовала, однако, благополучно около И лет - с ноября 1890 г. по 26 октября 1901 г., когда ею было передано все имущество возникшему уже вполне легальному и самостоятельному обществу Пермского научно-промышленного музея».
Комиссия строго держалась научных занятий, в «политику» не вмешивалась, но ей иногда приходилось дрожать за свое существование.
Особенно опасен был 1895 год. Комиссия, проявившая в 1894 г. чрезвычайно оживленную научную деятельность, оказывала идейную поддержку образовавшемуся в конце 1893 г. Пермскому экономическому обществу, а общество это оказалось «крамольным». По инициативе своего председателя и в то же время управляющего казенной палатой А.Е. Рейнбота оно подало известный всеподданнейший адрес с мольбой последовать примеру «Великой прабабки» и призвать «выборных людей» к законосовещательной работе.
Экономические общество было закрыто, Рейнбот «сослан» в совет министра финансов, прекратило свою деятельность и отделение Императорского технического общества. Комиссия осталась в живых, но приложила все усилия, чтобы сделаться незаметной. Вместе с экономическим обществом она разработала проект «Научного музея», но теперь о подобных затеях нечего было и думать.
В следующем 1895 году город попросил комиссию удалиться из уступленного помещения в городском театре. Председатель и товарищ председателя отказались от исполнения своих обязанностей, причем первый указывал, что «в городской думе публично смеются над комиссией, а Уральское общество давно уже желает закрыть комиссию, чтобы воспользоваться ее музеем».
Смерть встала над комиссией, но в числе ее членов нашлись такие упорные люди, как П. А. Голубев, энергия которых возрастала пропорционально внешним затруднениям и унынию большинства.
Благодаря их усилиям, комиссия не погибла, но нашла себе прекрасное помещение в доме, пожертвованном городу Анной Степановной Любимовой.
Осенью 1897 года комиссия перешла в «свой дом» и с тех пор обратила особенно внимание на собрание археологических, этнографических и естественнонаучных коллекций, из которых постепенно образовался настоящий научный музей. В 1900 г., когда крамола экономического общества была достаточно забыта, комиссия решилась подать через пермского губернатора на утверждение министра земледелия проект устава научного музея.
Как раз в это время против комиссии и проектируемого ею музея открыли кампанию обе пермские газеты: официальные «Пермские губернские ведомости» и неофициальный «Пермский край». Особенно неистовствовали неофициальные охранители. Открытие научного музея, по их словам, грозило отечеству опасностью. Указывалось на «безбрежность» программы, «широковещательность» лекций, их «крикливость», даже тенденциозность самого названия (научный), на слишком большое число посетителей научных собраний и т.д.
Устав был все же утвержден с незначительными изменениями, в том числе и в самом названии («научно-промышленный» вместо «научный»).
Благонадежность музея обеспечивалась предоставлением «по должности» почетного председательства пермскому губернатору и введением в совет музея тоже «по должности» представителей различных министерств. Музей по уставу является ученым обществом, которое не только собирает «предметы и коллекции», но и устраивает заседания для научных сообщений, научно-образовательные выставки и экскурсии, издает местные материалы и т.д.
Это общество стремится стать центром местных интеллигентных сил и установить тесную связь с просветительными обществами не только Пермского края, но и всей России.
В небольшой «зале заседаний», увешанной портретами выдающихся ученых, за последние годы прочитано немало интересных докладов по разным отраслям знаний. В «дни свободы» здесь собирались митинги и обсуждались животрепещущие темы дня. В это время члены музея мечтали о создании народного университета, но мечты остаются пока... мечтами, и в этом виноваты не одни только «независящие обстоятельства».
«Озабочиваясь оживлением просветительной деятельности музея, - читаем мы в отчете его за 1905 год, - совет обратился с воззванием к местной интеллигенции, призывая ее оказать содействие музею: а) давая объяснения коллекций посетителям музея; б) приняв участие в работах по организации подвижного музея наглядных пособий; в) чтением платных популярных лекций и г) сообщениями о новейших открытиях в различных областях знаний».
Для обсуждения того, как организовать это содействие, совет устроил 7 марта 1905 г. частное заседание музея. Собравшаяся интеллигенция отказалась от всякого содействия на том основании, что лекции и рефераты по «узко-специальным, научным вопросам не вызывают интереса большого круга интеллигенции», а лекции и рефераты «на более общие экономические и общественные темы не будут разрешены администрацией».
В заключение была вынесена резолюция, что «при существующих общих условиях жизни в России никакая плодотворная просветительная деятельность невозможна». Вынесли резолюцию и разошлись, а совет музея во главе с такими людьми, как П. Н. Серебренников и И. Г. Остроумов, несмотря на «общие условия», продолжал плодотворную просветительную деятельность.
Музей, в собственном значении слова, с каждым годом расширяется и теперь заключает в себе более 80 коллекций и 13 тысяч предметов по зоологии, ботанике, минералогии, палеонтологии, сельскому хозяйству и пр. Заботы неутомимого председателя совета П. Н. Серебренникова направлены теперь на устройство отделов кустарного и художественного. Значение музея лучше всего видно из числа посетителей.
В 1904 году всех посетителей было 17837, а в 1905 г. - 28122, из них 17695 взрослых. Огромное большинство взрослых составляют крестьяне. К сожалению, не все посетители держат себя вполне культурно. Из отчета за 1905 год мы видим, что аквариум пришлось перенести подальше, т.к. «в него бросали окурки, ловили рыб руками, а одна барышня даже положила в него для чего-то муфту». Черепаху замучили до смерти. «Во время многолюдных осенних митингов сильно пострадали карты и картограммы, висящие в зале, а часть их оборвана и исчезла».
В этих подвигах меньше всего можно заподозрить простых крестьян, которые очень любят свой музей и относятся к нему бережно. С своей стороны совет прежде всего думает о крестьянах. Им он отдает каталоги музея бесплатно; вход же свободный и бесплатный для всех вообще посетителей.
Хорошее это учреждение - пермский музей, в нем чувствуется большое будущее; он, несомненно, сделается «собранием идей», а не только достопримечательных предметов; он сделается рабочим и крестьянским университетом, он объединит всех культурных работников Перми, он будет частицей той созидающей силы, которая разрушает зло.
Мне было как-то особенно приятно прочитать доклад о кооперативном движении в зале этого музея, и мне особенно дорого было сочувствие, которое я встретил при этом со стороны доктора П. Н. Серебренникова.
П. Н. Серебренникова знает и любит не только вся Пермь, но можно сказать, весь Пермский край. По своим политическим убеждениям он - кадет, и притом не левый, не правый, а просто кадет, считающий свою партию святой, так как она хочет, чтобы «все совершилось по законам, выработанным всем народом».
Мне в нем дороги не его политические убеждения, а его культурно-просветительная деятельность, пробивающаяся через все внешние препятствия.
Свою жизнь, свою душу он вложил не только во врачебную практику, не только в научно-промышленный музей, но в Рождество-Богородицкое попечительство, где ему пришлось действовать в обществе правоверных священников.
Его упрекали, над ним издевались за то, что он связался с попами и просвещал народ «постным маслом», но он, оставаясь верным себе и своим идеалам, продолжал работать в Градопермском Рождество- Богородицком попечительстве, и ему не приходится стыдиться результатов своей работы.
Источник: По Каме и Уралу: Путевые записки XIX - начала XX вв. / Сост. Д.А.Краснопёров. (Пермь, 2011)