Ранее: Как мать к нам переехала.
Юра, приняв дома на обслуживание, стал работать, а к нему потянулись кусочники всех мастей, оказалось, что без подачек им работы не будет никакой, но Юра был готов к этому в отличие от меня. Я возмущалась и говорила, что не стала бы платить, но он доказывал, что сейчас везде так и просил меня не соваться в его дела. Я и не совалась, просто боялась, что его могут подставить эти же взяточники, если он где-то им не угодит.
Со временем суммы взяток увеличивались, конечно не из-за Юриного желания, но он уже старался не говорить мне о них, иногда только проскальзывало, что эти же деньги он мог пустить на ремонт домов, замену водопровода. Во многих подвалах вентили были уже в негодном состоянии и водоводы протекали. Он подавал одну заявку за другой о выделении средств на трубы и другие стройматериалы, но Хокимият препятствовал, как только мог, вернее требовались дополнительные суммы, конечно не на трубы.
В своё время УзКТЖМ передал всё своё ведомственное жильё и средства на его ремонт Хокимияту, но получить их было невозможно, их растранжирили сразу. Но и Юра жил с обслуживания этих домов, и его семья не бедствовала. Я старалась никак не вникать в тонкости его работы, своих проблем хватало.
Ко мне пришла Полина и сказала, что Таня уже родила мальчика. Я очень хотела пойти к ней, но помнила, что она мне запретила это делать, не единожды раз было ею сказано, чтобы я не смела даже приближаться к роддому, когда придёт время ей рожать. Конечно была рада за Таню, но не пошла в роддом, боялась расстраивать её.
Полина заходила ко мне по два раза на день и передавала мне всё о состоянии Тани и ребенка, от меня ничего не брала, Таня запретила. А через несколько дней их выписали из роддома, и Таня снова стала упрекать меня, что я даже в роддом к ней не пришла. Больно было слышать это и внука хотела посмотреть, но…
Как-то Танин рассказывал, что его мать не пошла в роддом к своей дочери, поругались из-за пустяка, а у меня еще вырвалось, как можно, она ведь на грани жизни и смерти была. Вот теперь она попрекала меня моими же словами.
Только там была разница, та пошла в роддом и матери сообщила, значит хотела, чтобы мать рядом была и поддержала её, а я Таню раздражала видимо, и она не посчитала нужным сообщить мне об этом. Идя в роддом, запретила говорить мне об этом, поставили уже перед фактом, да еще и запрет был на посещение.
Я, конечно могла его нарушить этот её запрет, но ради её спокойствия не пошла, зато потом пожинала плоды её непредсказуемости и выслушивала о себе какие—то гадости вплоть до того, что я не родная ей мать и я её взяла на воспитание, у меня мол в то время в роддоме блат был и я, работая в Горисполкоме и пользуясь своим служебным положением, взяла её и оформила на себя.
И про роды свои я якобы всем наврала, когда её рожала, как и про то, что была приговорена и завещание пришлось писать. Я чужая ей лживая женщина, которую она почему-то считала своей мамой. Каждым словом казалось ранит смертельно, но я осталась живой и продолжала жить с её обвинениями.
Всё может быть так и было бы, если бы моя Таня и дочь Толика не были бы похожи так, что их даже путали. Только Таня была выше, а Юленька ниже её. Таня знала, что говорит неправду, но ей надо было сделать мне больно. Я была просто раздавлена её упреками и оговорами вроде того, что я ходила по гадалкам, чтобы сделать ей и её ненаглядному плохо, зная, что она беременна. Мать подпевала ей.
Когда я ездила по торговым точкам и меня спрашивали о Тане, у меня непроизвольно бежали слёзы, мне было больно осознавать, что она так несправедливо поступила со мной. Тут с Америки прилетела та женщина, что когда-то нагадала Тане молодого мужа. Мы с нею встретились, я плакала и рассказывала ей, как со мной Таня обошлась.
Она сказала, что это видела ещё тогда, поэтому сказала мне, чтобы я крепилась и что это не всё, что от Тани ещё услышу, что Таня станет моим самым злейшим врагом, что она нашла подобного себе и с ним будет счастлива, а меня будет постоянно упрекать в своих неудачах и в своём горе, что зло, которое она причиняет мне, вернётся к ней новым горем, но я ей не поверила, хотя моё сердце сжималось от непонятных страхов.
Мне почему-то многие говорили, что Таня будет наказана, что так, как она, с родителями не поступают, тем более они видели, как я оберегала её и буквально старалась угодить ей в ущерб другим детям и внукам, только чтобы она ничего с собой не сделала, а она ведь постоянно меня этим шантажировала.
Внука я не видела до четырех месяцев, Таня почти с первых дней уже стала работать, ей помогала Полина, рождение ребенка не особенно отразилось на их работоспособности, её ненаглядный не допустил бы значительного сбоя, к тому же он и сам уже освоился на Бродвее и зарабатывал перепродажей, у них с деньгами было всё хорошо и это меня радовало.
Теперь правда они смотрели на меня свысока, как на неудачницу, но я зарабатывала своим трудом, без всяких перепродаж, у них денег не просила. Работали мы с Онегой вдвоём, а у нас на иждивении двое школьников. В эту зиму Антон почти неделю не мог ходить в школу, нам не на что было купить ему обувь, обувь ему купила его учительница и он пошёл в школу. Позже мы рассчитались с нею.
Так вот с материальными перебоями мы и жили. Когда Полина принесла к нам в дом внука, чтобы я посмотрела на него и познакомилась с ним, то развернув ребенка и немного с ним поиграв, я сказала Полине, чтобы она передала Тане, что его надо показать врачу, что-то у него ножки слабые, пусть только не затягивает.
Не знаю передала ли Полина Тане мои слова или нет, но к врачу они не пошли. Весной следующего года они все трое с ребенком поехали в Ургенч к Вите. Там у них ребенок упал с дивана и трое суток кричал криком, врачи не нашли причину, приехали пошли по врачам, но не особенно сильно старались его обследовать.
Тут и наша Лана с Ургенча вернулась, и Таня попросила её нянчить ребенка за деньги, Лана взялась, я чаще стала видеть внука, Лана несмотря на Танины запреты стала носить его ко мне, а однажды и сама Таня пришла ко мне с Полиной и ребенком. Я была рада её визиту, ни словом, ни взглядом не выразила ей никаких обид и не упрекнув её за прежнее.
Вроде мир налаживался. Но тут ребенок простыл, и Таня обвинила в этом Лану, мол дала ему напиться холодной газированной воды. До этого сама не раз поила его этой водичкой, к которой ребенок тянулся, как только оказывался у прилавка с газированной водой. Сами приучили, а с Ланой разругались вдрызг.
Мы вместе с нею ездили в городскую больницу обследовать его, назначили гентамицин, это потом мы узнали, что детям до трех лет его делать не положено, а тогда, врачи же назначили, он прошел курс, пошёл на поправку, снова заболел, его забрали в Ташкентскую больницу, там тоже прокололи ему гентамицин и почему-то позже он прошел и третий курс этим же лекарством.
Я не думаю, что только гентамицин виноват, это и наследственность, травма позвоночника и эти три курса гентамицина дали осложнение на ноги. Ребенок не встал на них уже никогда. Несмотря на то, что Таня вроде пошла на примирение, я старалась не бывать в её доме. Танин тоже почему-то старался поговорить и вроде как втереться в доверие, я не понимала почему.
Я уже после всего не верила им и постоянно ждала подвоха, хотя не подавала вида и вела себя с ними так, как будто не было ни обвинений, ни оскорблений в мой адрес с их стороны, хотя время от времени ещё плакала по ночам от несправедливости этого мира.
Сверху на фото из интернета родильный дом в Чирчике.
Далее: Сосед освободился и как мы рядом с ним жили.
Из моих: Лето перед школой и отлучение от школы.
Один пасхальный день.
О соседях на одной площадке со мной.
О чём меня соседка попросила.
О том, как мы отказались быть распространителями Гербалайф.
К сведению: Это одно из моих воспоминаний на моем канале "Азиатка" , начиная со статьи "История знакомства моих родителей". За ними следуют продолжения о моей жизни и жизни моей семьи. Не обещаю, что понравится, но писала о том, что было на самом деле.