– Николай Максимович, к сожалению, мы сегодня будем говорить о том, что произошло буквально в прямом эфире в Большом театре. А вы об этом узнали буквально через две минуты, как вы об этом написали, после того, как это произошло. И вы вскрываете сейчас, на мой взгляд, важный вопрос, который в итоге будет касаться не только Большого театра, а театров вообще и того, что там происходит, того, как соблюдаются меры безопасности, и вообще что происходит в театральной среде. Вам слово.
– Дело в том, что я на протяжении многих лет говорил о том, что тенденция назначать в театры менеджеров – одна из самых трагичных. Все, что происходит в моем родном Большом театре – и опять-таки я не один год это говорю, можно поднять мои интервью, как я объяснял про эти декорации, про перемену во время спектаклей и так далее, никто не беспокоится о том, что чувствуют артисты, какие им предоставлены условия для работы, я много раз об этом рассказывал.
Конечно, никто не застрахован от случайности, везде такое бывает, что-то может сорваться, что-то не получится, но дело в том, что за последние годы руководством Большого театра не сделано вообще ничего для артистов, для того, чтобы проходило нормальное производство, и репетиционное, и сами спектакли были такими, как это должно быть.
При том, что меня поразило, когда это произошло в Большом театре, мне сразу стали звонить, стали об этом рассказывать. Я в это время сидел в компании и сказал, что посмотрите, сейчас они будут обязательно выдумывать что-либо, что он был в нетрезвом состоянии, либо еще чего-то, для того, чтобы себя обезопасить и это будет делать руководство. И когда это действительно началось, мне, с одной стороны, было горько, с другой стороны – смешно.
Но я же получаю звонки не только от друзей, я постоянно получаю письма от людей, которых я не знаю, но которые работают в театре в разных цехах, и когда они стали писать, что это ошибка отдела планирования... а я об этом тоже говорил в одном из своих интервью, репетиций было мало, спектакль очень сложный, там много декораций и так далее. А вы поймите, что отдел планирования – это супруга генерального директора, которая в последнее время только пиарится. Недавно по ТВ показали о ней документальный фильм – какой она «большой молодец».
Эти люди ничего не понимают в театральном устройстве.
– Николай Максимович, можно уточнить, я правильно понимаю, что о начальнике отдела планирования снимают фильм как о представителе театра?
– Конечно. Я не знаю, кто этот фильм заказывал, но сначала был фильм о руководителе балета, который тридцать лет не выходит на сцену, но ему выбили звание Народного артиста, а потом еще фильм сделали. Потом о генеральном директоре... При этом ни про одного серьезного артиста ничего не сделано. Театр уже не является храмом артистов – это храм менеджеров. И это делается сознательно, сознательно убивается институт звезд, у нас теперь самое главное – это директора и руководители.
Так что такое отдел планирования? Это отдел, который должен спланировать все, рассчитать все риски, количество спектаклей, количество репетиций, где опера, где балет, где оркестр, чтобы всем было удобно, чтобы каждый состав получил сценическую репетицию и так далее, и так далее. К сожалению, театр превращен в завод.
Большой театр – это два театра, а сцен гораздо больше, есть еще Бетховенский зал, есть еще камерный театр Покровского, который присоединили, а это уже даже три театра, но в их интервью мы все время слышим одно и то же: у нас мало спектаклей, мы мало зарабатываем, нам нужна еще одна сцена и так далее.
И хорошо, что карантин сейчас это прекратил, но до карантина в театре сдавалось любое помещение, где-то свадьба, где-то корпоратив, где-то очередная гулянка. Люди заняты только одним: они зарабатывают деньги. Ни разу за последнее время я не слышал ни от одного человека слова: качество, звук, стиль, манера. Потому что эти вещи стали не нужны.
Я об этом еще говорил, когда театр только открывался после реконструкции, что изначально все было придумано неправильно, тем кто эту реконструкцию задумал. Я тогда приводил этот пример и сейчас приведу, когда идет балет «Щелкунчик», а там несколько перемен только за первый акт и точно так же перед концом спектакля. На сцене находится очень много людей, идет живая перемена, когда занавес не закрывают и меняют декорации, а во время действия идет перемена и находиться в это время на сцене просто физически опасно. И что самое печальное, ничего не сделано, чтобы это исправить.
В прошлом сезоне артист порвал, по-моему, ахилл – он так орал... Его унесли со сцены и не было даже элементарной заморозки.
– А медицинского блока нет в театре?
– У нас есть поликлиника, но все находится на таком уровне, что это за гранью.
И вот тот случай, о котором мы говорим, который произошел позавчера, пока ехала скорая, человека не стало. И это потому что то, что должно быть в театре во время спектакля – этого ничего нет. Еще при мне, когда я служил, когда открыли театр, вот это современное здание, на балете «Корсар» там заканчивается тем, что пираты терпят кораблекрушение по сюжету. И артисты спрыгивают с корабля, имитируя кораблекрушение. И там есть лестница, которая занята главными героями, потому что надо аккуратно опустить балерину и танцовщик должен сойти, а остальные прыгают и там должны быть маты. В итоге кто-то что-то перепутал – и матов не было. Наш коллега повредил себе зубы, а зубы – это не страховой случай, и травму на производстве человеку никто не стал оплачивать.
Но ведь и сейчас, что самое печальное, коллектив сам собирает деньги на эти похороны...
Смотрите полную версию интервью: