Два коричневых узловатых корня прочно приросли к широкой шероховатой доске, их острые концы терялись в темноте. На минуту Арин ощутил нечто подобное щемящему чувству сожаления. Не стоило этого делать, но он почему-то не мог остановиться. Однако он слишком устал, чтобы бояться наказания.
— Не стоит!
Арин с удивлением понял, что голос доносился из угла клетки. Да, кто-то внутри него был совершенно один. Он огляделся, но ничего не разглядел.
— Ты можешь думать, что я могу не думать, — сказал голос, и Арин вздрогнул. — Но подумай вот о чем. Я понимаю твое отчаяние, но ты ведь куда больше, чем просто голоден, и даже если ты голоден не так сильно, как я, то все равно чувствуешь себя одиноко.
На самом деле, у тебя есть я.
Ты можешь думать обо мне всё, что хочешь, можешь спросить меня о чём угодно, но я не буду отвечать на этот вопрос. Если ты позволишь мне думать о себе, то со временем я узнаю, что ты не хочешь, чтобы я помнил тебя; что в глубине души ты злишься на меня и не хочешь вновь видеть меня — и как бы я ни хотел, не смогу представить, что мы — это одно целое.
Поэтому я не собираюсь разговаривать с тобой.
Будем считать, что наше знакомство состоялось.
Если ты не подведешь меня, когда понадобится, я буду вспоминать тебя как добрый знак.
Заключённые, тихо ругаясь, начали перетаскивать Арина в угол, и он обрадовался, что ему не придется смотреть в глаза этому несговорчивому психу. В конце концов, злость — плохой советчик. Возможно, когда-нибудь он и научится игнорировать её, но не сейчас.
И все же, когда его положили на пол клетки, Арин очень удивился. До сего момента он полагал, что принял решение моментально, но сейчас решил последовать совету Двойника и лишь беспомощно наблюдал, как заключенные тащат его в угол.