Смерть близких – это горькая, но естественная часть нашего жестокого бытия. Но родители никогда не должны хоронить своих детей. Это противоестественно.
Наша история
Я вырастила дочь одна, рассчитывая только на себя. Мой муж, её отец, бросил нас, когда я была на восьмом месяце беременности. Он оказался не готов к отцовству. Но я была давно готова стать матерью и очень ждала мою Оленьку.
Вырастить ребёнка одной в небольшом посёлке, где из-за каждого забора глядит ехидное лицо умницы-соседки, непросто. Денег всё время не хватало, иногда настолько, что неделями мы ели только кашу на воде. Помогало только то, что у меня был какой-никакой авторитет, ведь я работала медсестрой в местном здравпункте. То бабушке уколы поколоть, то капельницы лежачему больному поставить, то подежурить у постели. Благодарили, конечно, скромно, чаще продуктами. Но хоть какое-то подспорье нам с дочкой. Я сама никогда денег не просила. Чем издеваться над нищетой, лучше помогать друг другу!
Со всеми этими хлопотами у меня слишком мало оставалось времени на дочку. Наверное, моя вина, что она так быстро выросла и уже в 18 лет стала мамой. Современное поколение намного инфантильнее нас. Оля повторила мою женскую судьбу, ведь отец её ребёнка отказался жениться и предложил сделать аборт.
Мы с дочкой подумали и решили, что сможем поднять ребёнка сами. Когда родился сын, назвали его Сашей, решили, что будем растить настоящего мужчину.
Доходы и расходы
Пособие на ребёнка составило около 7-ми тысяч. Моя зарплата уже много лет не поднималась выше 15-ти. Кроме того, был ещё и материнский капитал. Но его мы с Олей сразу договорились не трогать, а делать накопления для Саши, чтобы собирать ему на образование. На первый взгляд может показаться, что с такими финансами можно кое-как жить и даже не сильно бедствовать.
Нам тоже сначала так казалось. Но оказалось, что потребности растущего ребёнка намного превышают наши возможности. А когда малыш заболевал, мы и вовсе садились на вынужденную строгую диету.
Дочка часто шутила, что мы делаем инвестиции в подгузники. Это был наш единственный тип вложений, своим итогом отражающий состояние экономики государства со стороны простых людей. Может, кто-то и наслаждается изобилием ресурсов нашей страны, поедая сладкие пряники, посыпанные сусальным золотом. Но обычные граждане видят только те пряники, которые остаются на использованном памперсе.
Увольнение и инвалидность
Когда единственный кормилец семьи – это пожилая женщина, работающая на износ, неприятностей не избежать.
Бедность дочки и внука пугала меня, принуждая работать всё больше и больше. Помимо ставки медсестры, я устроилась уборщицей в местный магазин. Жить мы стали чуть получше. Да вот только длилась эта радость недолго.
Скоро я стала чувствовать, как у меня болят и немеют ноги. Обследоваться долго не шла, боялась узнать страшную правду. Но от жизни не убежишь. Диагноз прозвучал, как приговор, с такой патологией суставов мне светила 3 группа инвалидности.
Я была настроена решительно: это рабочее состояние, увольняться не стану. Но решать это было не мне.
Старшая медсестра, пригласив в кабинет, намекнула, что при нынешнем уровне безработицы на моё место семеро таких набегут, только здоровых и молодых. А уволить любого человека можно, если задаться такой целью.
В то же время, есть другой выход: пойти на пенсию по выслуге лет. Она, конечно, нищенская, но всё лучше, чем остаться практически ни с чем.
Я спросила начальство о совести, на это меня упрекнули в том, что думаю только о себе, в то время как в стране кризис за кризисом, и нужно давать дорогу молодым. Что я могла на это возразить?
Так и остались мы втроём с детским пособием, моей пенсией и малюсенькой подработкой от мытья полов. Но и это было не худшее!
Бездна горя
Однажды в солнечный весенний день Оля вышла погреться на крылечке под тёплыми лучами. Был выходной, и вся улица гудела, занимаясь своими делами. Соседка с другой стороны дороги что-то крикнула Оле и махнула рукой. Дочь поднялась со скамейки и поспешила к ней. Мне вдруг стало страшно и тревожно, я схватила внука и выбежала во двор. Завизжали тормоза. В следующую секунду моя дочь исчезла под колёсами машины.
Когда приехала «скорая», врачи молча упаковали Олю, закрыв её лицо. А меня с Сашей усадили в машину и увезли в больницу. Внук разрывался от крика, и врачи буквально силой оторвали его от меня.
Суд и приговор
Произошедшее буквально лишило меня разума. Как сквозь вату, за пеленой слёз, прошёл суд, где трое подростков со слезами на глазах клялись, что они не хотели.
Отмечая день рождения одного из них, сына директора фабрики, они выпили лишнего и взяли покататься отцовскую машину. Так праздник одного ребёнка едва не стал днём смерти двух других. Из-за детской шалости шестнадцатилетнего недоумка моя любимая дочь никогда не увидит, как растёт её сын.
До меня едва дошло, что парню дали всего 2 года. У него нашлось множество смягчающих обстоятельств. Наверное, главным из них было наличие снисходительных и щедрых родителей без стыда и совести.
Верните внука!
Почернев от боли и горя, я потеряла силы, необходимые мне для борьбы, но должна была обрести их снова. Всё это время Саша по закону находился сначала в больнице, а потом в приёмнике-распределителе. Ещё немного и он оказался бы в доме малютки. Я не могла этого допустить!
Начав ходить по инстанциям, в каждом кабинете требовала, уговаривала, умоляла, убеждала. Ребёнку намного лучше расти с родной бабушкой, чем в окружении чужих людей или даже в любящей семье.
Везде мне отказывали, мягко увещевая, сочувствуя и намекая на возраст и хроническую болезнь. Мне не исполнилось ещё и 55 лет, но пенсионное удостоверение не лучшее ходатайство в борьбе за опеку. Это стало непреодолимой преградой между мной и моим единственным родным человеком.
Неожиданная встреча
Наконец мне повезло! В одном из кабинетов я неожиданно для себя услышала приветствие от совершенно незнакомого мужчины лет 35-40. Я его не помнила.
Тогда мужчина усадил меня в кресло и объяснил: когда я только начала работать медсестрой, он жил в нашей деревне, и я очень удачно вправила ему вывихнутый палец. Я даже сама вспомнила, как его зовут: Толя Сидоров.
Я без особой надежды рассказала Анатолию Семёновичу «из соседнего дома», о том, что со мной произошло, и как я уже два месяца обиваю пороги всех возможных учреждений, чтобы отвоевать опеку над внуком.
Мужчина наморщил лоб и с недоумением посмотрел на меня. Наконец он спросил: «Вы же понимаете, что надо дать?» Несколько секунд мы смотрели друг на друга, а потом я выдавила из себя, что дать мне нечего. Все жалкие крохи, что были, потрачены на похороны.
Анатолий Семёнович обнял голову ладонями и какое-то время посидел молча. Потом он вернулся за стол, снял трубку и стал куда-то звонить.
С того дня бывший сосед взял меня под крыло своего тёмно-синего административного пиджака и сумел помочь даже больше, чем я когда-либо надеялась.
Прощаясь с ним у дома после ещё одного суда, я ощущала у себя на руках родную тяжесть моего любимого внука. Я не удержалась и всё-таки спросила, почему он решил мне помочь. Мужчина замялся и ответил, что дети – это святое, и ему просто захотелось поступить по-человечески. Это редко получается, когда ты винтик в неумолимой государственной машине.
Сейчас, держа на руках моего любимого внука, единственного родного человека, который у меня остался, я не могу не благодарить в душе Анатолия Семёновича Сидорова. Ведь без него я никогда не добилась бы толку и в десятках инстанций, через которые мне довелось пройти. И всё же я сетую: на наше бесправие, на беспредел вокруг, на беспринципное лихоимство.
Ведь не у каждого в этой стране есть такой вот Толя, которому ты в детстве удачно вправила палец, а он при этом к 40 годам ещё и сохранил в себе что-то человеческое. Но у каждого в России может возникнуть ситуация, в которой никто не сможет, да и не захочет помочь, если тебе нечего дать взамен. И это по-настоящему пугает меня!