оглавление канала
До тех пор, пока Мария Афанасьевна не обратилась к Павлу, я вроде бы, даже, и забыла, что он сидит напротив меня. Хотя, габаритами его Бог не обидел, и не заметить его весьма проблематично. Но, надо же, меня как-то угораздило забыть о его присутствии в комнате. Видимо, потому что, он сидел тихо, как мышь под веником, не привлекая к себе внимания.
При словах старушки, он с готовностью кивнул.
- Конечно, баба Маша. Сегодня же и съезжу.
Бабулька опять стала хитро на меня поглядывать. Я даже слегка разозлилась. Тут такое творится, а она со своими намеками.
Слегка запинаясь и подбирая слова, я обратилась к Павлу.
- Послушай, все что мы здесь сейчас говорили – это все не для посторонних ушей. И я тебе буду очень благодарна, если …
Он не дал мне договорить. Своим тихим голосом он произнес, улыбаясь кончиками губ.
- У женщин свои тайны, у мужчин – свои. Кому, как не кузнецу это понимать. – И не выдержав, расплылся в улыбке.
Я похлопала на него глазами в растерянности. Тут уж и Мария Афанасьевна засмеялась. Я вдруг вспомнила, что издревле на Руси считалось, что кузнец владеет неким тайным знанием, подвластным самим Богам. Только, мне никогда не думалось, что подобные верования, могут сохранится до наших дней. Хотя, разве я когда-то бы могла подумать о том, что буду беседовать с призраком или с висюлькой на цепочке? Все эти мысли как-то быстро промелькнули у меня в голове, и я нерешительно улыбнулась. Конечно, можно было подумать, что мы все вместе слегка сошли с ума, но это уже было неважно. Главное, что, даже в этом, я была не одна.
Следующие два дня прошли в суете и в хлопотах. Нужно было забрать кости, несчастных Аграфены и Ивана, из района. И мы с Павлом поехали вместе на его УАЗе. Оказалось, был у него и такой. Всю дорогу он рассказывал мне о своей работе. Оказывается, его работы выставлялись на выставке в Москве и его имя занимало не самую последнюю позицию в списке победителей. Он, со скрытой гордостью рассказывал мне об этом, не отрывая взгляда от дороги. Я больше молчала, где нужно, вставляя слова одобрения или дозированного восхищения. В конце концов, почувствовав мою некую отстраненность, он тоже замолчал.
Обратная дорога прошла в обсуждении похорон. Хворобинский батюшка, слегка уперся, не хотел ехать отпевать в Пантелеево. Дескать, церкви там нет. Но, Павел проявил настойчивость, и обещал пожертвовать местной церкви в Хворобино кованную калитку со сценами из Святого Писания, и батюшка уступил.
О судьбе двух ящиков с золотом я ничего не знала, да, собственно, и не сильно меня это интересовало. Михалыч все сокрушался, что «власти золото зажали, И, положенные нам двадцать пять процентов от клада «тю-тю», уплыли в неведомые дали». Я только вяло отмахивалась рукой.
Наконец, похороны состоялись. На них пожаловала вся деревня. Не было только малых детей (это, которые в колыбели), да домашней живности. Я стояла в стороне, и, как-то отстраненно, наблюдала за процессией. Михалыч даже попытался произнести речь, «в память о безвинно павших в неравном бою с буржуазией земляках». Но, Афанасьевна глянула на него так, что слова застряли у него в горле, и он промямлил что-то неясное и невразумительное. Зато, бодро закончил словами «земля им пухом и Царствие Небесное». Народ попытался даже вяло поаплодировать, но под суровым взглядом хворобинского батюшки, аплодисменты получились жидкими, и сами собой затихли.
После кладбища, Павел, Михалыч и я, все вместе поехали к Афанасьевне. Она собрала скромный стол для поминок. Батюшка отказался присутствовать на этом застолье, и, сославшись на срочные дела, отбыл на стареньком ГАЗике, лихо управляясь с капризной и раздолбанной машиной.
Я чувствовала себя выпотрошенной, как курица перед тем, как попасть в суп. Болячки мои, вроде бы все зажили, о чем, с радостью засвидетельствовала Клавдия Васильевна, когда я по ее настоянию с утра забежала к ней в фельдшерский пункт. На душе было маятно и тревожно. Я пыталась найти источник этой самой тревоги, но получилось плохо. И я махнула рукой на это, вспомнив знаменитую присказку всех водителей, говоривших, что «хороший стук сам наружу вылезет». Другими словами, время покажет. И сейчас, сидя за столом гостеприимной старушки, в окружении друзей, я не находила себе покоя. Промаявшись еще полчаса, собралась уходить, сославшись, на накопившуюся по дому за эти суетные дни, работу. Павел смотрел на меня настороженно, и в его глазах чувствовалась тревога. Но, он не стал меня ни о чем спрашивать. Как, впрочем, и Мария Афанасьевна. Она проводила меня до двери, и смотрела вслед печальными глазами. А губы ее шептали: «Храни тебя Господь, дочка».