Из: Казаков Анатолий На той давнишней войне. «Звезда» 2005, №5. Автобиографические записки бывшего рядового красноармейца-солдата, затем партизана, одного из призывников 1921–1923 годов рождения
Конец 1943-январь-февраль 1944, только что освобождённые территории Брянщины. «Возвращаясь из Смоленска, мы на станции Унеча встретили Левитана, партизана из Клинцовского отряда. Он обрадовался и сказал:
– Ребята, мы в Клинцах восстанавливаем Советскую власть. Не хватает проверенных людей. Поехали. Получите бронь. Я представлю вас секретарю райкома Захарову.
Поехали. Райком и райисполком занимались заполнением вакансий районных работников. Основные вакансии уже были распределены. Черничкина сделали председателем Осоавиахима. Мне достался пресловутый «Заготскот», управляющим. Отказываться не приходилось. Мы наскоро заполнили анкеты, получили удостоверения.
«Заготскот» существовал до войны для того, чтобы отобранный у колхозов и личных хозяйств рогатый скот доставлять после откормочного периода на мясокомбинат. Работа, связанная с мясокомбинатом, вроде бы сытная, но на скотном дворе не было ни одной скотины, кроме пьяного сторожа, потерявшего руку ещё в первую мировую войну. Помещение и скотный двор были заняты откормочным пунктом армии, стоявшей под Гомелем. С армией не поспоришь. Так что существование конторы «Заготскот» было виртуальным, как «Рога и копыта» у Ильфа и Петрова, что меня, надо сказать, обрадовало. Никаких поступлений из разрушенного войной района не предполагалось, что я посчитал за плюс. Но контора официально числилась в реестре райисполкома.
Знакомясь с обстановкой, я немного поднаторел в скотном деле. Кроме живого скота, оказывается, учитывается ещё и не родившийся.
У кого ещё осталась какая коровенка, то заставляли контрактовать телят. Это такая штука. Телёнок ещё во чреве коровы, а его уже записывают как существующего, которого надо сдать государству. Намечен уже стол, на который подадут телятину. Получишь за него копейки, и будь доволен, что дёшево отделался. Возражать не могли, уклонение от контрактации наказывалось.
Райком был мало озабочен работой районных организаций. Все стало подчинено Уполномоченному наркомата заготовок (коротко называли уполнаркомзаг). Этот длинный человек в вечно расстегнутой шинели без погон был прислан для того, чтобы выколотить зерно из разрушенных крестьянских хозяйств во что бы то ни стало. Он обладал чрезвычайными полномочиями.
Однако кампания имела демократическую оболочку и называлась «хлебозакуп». Предполагалась полная добровольность. Надо было действовать убеждением. Голодные ребятишки сидели и смотрели тебе в рот. На деле же это была незаконная конфискация. Да и неоткуда было зерну взяться, так как оно раньше было отобрано в виде военного повышенного налога.
Все работники районных организаций рассылались по деревням уполномоченными райкома по заготовкам. Давались контрольные цифры, взятые, как правило, с потолка. Ох и кровавые были эти командировки! Нас встречали молча, со скрытым раздражением – опять приехал...
Вот одно из посещений – село Гастенка.
Общее собрание крестьян начинается с чтения призыва ЦК партии о помощи фронту. Прошу выступать и делать предложения о том, какое количество зерна с каждого двора можно сдать. Крестьяне вздыхают, но никто не выступает и ничего не обещает. У кого-то прорвётся: «Мы сами сидим без хлеба». Сказавшего сразу на заметку – не надёжен. Присутствуют в основном женщины. Мужчины на фронте, или уже пришли похоронки. Собрание расходится, ничего не решив.
С председателем идем по домам. Это называется индивидуальный подход.
Заходим в дом. Умопомрачительная бедность. Хозяйка выставляет на стол полмешка пшена, смолотого на ручной мельнице:
– Вот всё, что у меня есть.
У стола стоят двое ребятишек, боясь, что и это отберут.
– Муж пропал без вести, — поясняет председатель.
Настроение у уполномоченного, если он честный человек, подавленное.
Очень редко в наиболее обустроенных домах удается подписать обязательство о продаже центнера зерна.
С семьями полицейских разрешалось действовать круто. Ходили по двору, щупали шомполами в сараях, лазали в подполье, но в итоге отдача была очень слабой. Кроме того, их уже не раз раскурочивали все кому не лень.
Приезжаешь и сразу в райком, там сидят уполнаркомзаг и Захаров, секретарь райкома. Сдаёшь обязательства, какие смог собрать. Взбучка за плохую работу. С криком, зачастую и с матом. Прокурор начеку, ищет умышленное нежелание, ненужную жалость, как недопустимую в военное время.»
