1221 год. Лето. Отказавшись от бессмысленных атак Нусрет-Кух, монголы возвели искусственную насыпь. Смыкаясь с крепостью, она сделала стены уязвимыми, а защитников обреченными. Сдаваться никто не собирался.
Продолжение. Предыдущая часть и речи без прелюдий, стихают ЗДЕСЬ
Музыка на дорожку
И у камней, один другого крепче
Стенобитные машины сносили укрепления, вместе с надеждой плоти, спрятаться за камнем. Будто он хоть кого-то спасал. Одна из башен дрожала сильнее, исходя сухим кашлем известковой пыли. Лица защитников секла глиняная крошка и мелкие камни.
Уйти не давал долг, высунуться стрелы.
Забавляясь, монгольские стрелки били с руки и на глаз, споря как лучше. Но едва-ли тот день их рассудил. Высунувшись, мусульманин получал два стрелы. А монголы смеялись и щурились. Весело было.
Вэньянь Чжоу сразу разглядел слабое место в стене. Первая от ворот башня, едва заметно выпирала вперед. Погрешность не превосходила мухи, но и этого Мастеру хватило понять. Основанием служит не скала, а значит - подкоп возможен!
Невольничьи толпы помчались рыть. Вскоре башня рухнула, похоронив защитников и предателей. Да и кто на войне разберет. Тот разве, что не прочь поживиться.
Стена засияла брешью в сто локтей (55 метров), хашар принялся разбирать завалы для конницы. Предваряя удар, монголы засыпали Нусрет-Кух огненными стрелами. Камню огонь не вредил, но камышовые крыши занялись повсеместно.
Когда дышать стало нечем, пошел дождь.
Вэньянь Чжоу приказал увести людей. Китайцы не работают под небесной водой, а китайцами для Мастера были все, трудившиеся под его началом. Это последнее, что он мог для них сделать.
Так, одни мусульмане получили передышку, а другие отсрочку.
У Ахмеда оставалось две тысячи мужчин и пятьсот лошадей. Невооруженных он не считал (и не замечал). Спешенных рядами расставили против коновязи. Никогда правда не обнажалась настолько.
Кто послабее уступали коня (и жизнь) товарищу, пропуская вперед сильнейшего. Превосходство ближнего, скребущее по сердцу кривым ножом, стало признанным. Уста молчали, и лишь глаза говорили:
Да, Брат. Ты лучше
Приняв это должным, сильнейшие шли к коновязи не оборачиваясь.
Никто не обнимался, не твердил пошлых речей, не плакал. В войске Ахмеда не было лишних людей. Едва-ли кто из головорезов убил меньше десятка. Но и здесь находились сильнейшие.
Выстроив конницу на прорыв, а пеших на удачу. Командир пошел во дворец, доделать необходимое. Он не мог оставлять врагу свою женщину.
Лейла
Правда, которой нужно одобрение - удобрение.
Говаривал Ахмед во времена, когда привез Лейлу в Таликан. Он взял ее в набеге на индийские земли. Когда пальцы султана (Гийас ад Дина) дотянулись до мест, где не уважали мужчин, а женщины позволяли себе сквернословить. При них, и... на них.
Что до мужчин. Те которых (там) так называли, позволяли себе опускаться до разговоров со злоречивыми, и до жизни с ними. Неудивительно, что отказывающий себе в уважении, его не имеет.
Земля стала податливой, слабой. Привычной к грабежам и привыкшей к разбоям. Все евнухи Тохаристана и Бадахшана были оттуда.
Оскопленные вместе с именем, они не находили воли выкупить честь головой истязателя. Потому Ахмед их не замечал. И мы не будем.
Лейлу схватили во дворце местного князька. Забавы ради, чтобы было зачем идти в палатку. Брать ее домой он не собирался. Раздумывая, скинуть по пути в ущелье. Или оставить на дороге, что хуже. Девушку спасла смелость. Она вообще не боялась.
Возмужав среди разбойников, встретив зрелость в войнах, Ахмед чуял пугливость как верблюд воду. Непроизвольный поворот головы, едва уловимое моргание, шмыганье носом, слово повторенное дважды. Тысячи признаков, выдающих готовность одного, подчиниться воле других.
В девушке страха не было. Выросшая среди трусливых мужчин, которые всегда злы. Привыкшая к мужественности, выраженной в жестокости, а не великодушии. Ничего хорошего она не ждала. Это сделало ее сильной, а сильных любят. Даже Ахмед, хоть он в этом и не признавался.
Девушку не тронули в дороге, и после. В горном Таликане. Где она жила во дворце, ткала ковры и пела незнакомые песни, которые он приходил слушать. Темные глаза и сумеречные встречи, как-то само собой сообщили ей имя - Лейла. В те вечера, он впервые чувствовал полноту.
Первое время, Ахмед смотрел на нее как на больного зверька, проницая страстность и непокорство властной натуры. Не требовалось понимать ее языка, чтобы понять - мужчин она презирает.
Впрочем, до Ахмеда, она их и не видела.
Присмотревшись, она узрела в нем всё, о чем мечтала глупой и ценила созревшим по-женски рано умом. Сила, бесстрашие, готовность убить и умереть в одночасье. Но главное воля.
Попался редкий мужчина, который (она это знала) не пожертвует ради нее ничем. И это делало ее готовой на все. Лейла не подозревала, что женщине может так захотеться рожать. Чтобы и сыновья бесчувственного были такими же. Губителями земли и ее плугом.
Она удивлялась, что когда то была влюблена в туманный взгляд, порабощенного зельем. Принимая недоразумение за мужчину.
Не принимая ложной покорности, он долго не допускал ее на ложе. И в этом тоже оказавшись мужчиной. Поработившим плоть, а не порабощенным ею. Лишь когда последняя капля дерзости ушла из ее взора, они стали близки. Ненадолго.
Северные степи вынесли странных, и страшных (страшнее его!) людей. И ее мир восстающий из пепла, развеялся по ветру.
В покои вошел Ахмед
Скажи ты была счастлива? Хотя бы один день? Если нет, бери моего коня, и мои люди вынесут тебя даже из ада. Потому что, если человек не был счастлив хотя-бы один день, ему нельзя умирать.
Сказал бы Ахмед, будь он поэтом.
Но он был мясником. Ни слов, ни коня, для нее не нашлось.
Ты будешь меня вспоминать?
Сорвалось с губ
Я буду жить.
Не зря она его полюбила.
Сверкнув сталью, Ахмед смежил ей очи. Занимался огонь, слышались крики и времени больше не было. Сейчас или никогда.
Прорыв
Не думай о дальней опасности, и не упускай ближнюю
Вырвавшись из пролома, конница ударила сокрушительно, вытоптав первые ряды до костного мозга. Рослые лошади гнали наметом, рубя не глядя, всадники били без промаха. Рассекая надвое и снося головы.
Пролетев насыпь, отряд вылетел на равнину и, разлетелся вороньей стаей, разбившись на десятки. Достаточно, чтобы сохранить незаметность и не стать добычей. Назад больше не существовало, и никто не оглядывался.
Быстро собравшись, монголы первым делом отсекли пеших, пытавшихся уйти вослед всадникам. Все легли под мечи. Когда сталью захлебнулся последний, степняки ворвались в город, дымивший беззащитностью как парная вырезка.
Молодые нойоны смеялись
Спасли вас камни? Помогли вам стены?
Старые косились на иссеченное ветром лицо Чингисхана, разрушившего еще один маленький мир в большом. Что остановит его на земле, если бессильными оказались горы.
Яса неумолима.
Сопротивлявшийся город вырубили до человека, и основательно ограбив, спалили дотла. Во дворце, безвестный степняк набрел на мертвую женщину, дивной красоты и тонкого благородства. Цыкнув с досады на торопливую смерть, монгол утешился, вырвав с мочками серьги, которые подарил Ахмед.
Таликан пал.
Из прорвавшихся, спаслись бежавшие в горы. На равнине беглецов перехватывали загонщики, бдительно расставленные Толуем загодя. Ахмед столкнулся с войной, где отсутствие нападения, не означает отсутствия смерти.
Стоило остановится, на холме показывался всадник, заставлявший загонять коней дальше. Стоило рвануть к нему, всадник исчезал. Стоило остановится разила стрела.
Десяток лег на равнине и только гнедой ахалтекинец Ахмеда, донес хозяина до Джейхуна. Рухнув, когда влага речной испарины уже ширила ноздри. Заранее спрыгнув, Ахмед поправил дамасский клинок, и не оглядываясь пошел навстречу жизни.
Сильному свой конь не нужен, все кони его.
Тут только он заметил, что ранен. Скользнув по ключице, татарская сабля оставила неглубокий след, воспаленный солнцем. Через пятьсот шагов, Ахмед упал, и полз к воде на руках и коленях. Сила ушла.
Перевернувшись на спину, эмир прохрипел
Зачем жил я, и зачем живут люди
дальше нахлынула тьма
Через неделю его разбудил спор. Какие-то люди шептались в углу хижины, говоря что это тот самый Ахмед Шансабани.
Солнце таджиков и гроза тюрок. Один из пяти величайших в войсках Хорезма и Гура.
С кем могли сравнится лишь Отчаянный (Тимур-Малик), кипчак Айдар и гурский богатырь Мухаммед Харанг, вероломно зарезанный в хорезмийском плену. Был еще Мансур Опечаленный, но его история под стать прозвищу, и возвращаться к ней дважды не стоит.
Ахмед приоткрыл глаза, шептунов унесло как осенние листья. Снова он был среди людей, у которых вместо крови течет страх. Среди людей... Тьма вернулась, но теперь он видел сны.
Сны были беспощадны, воин увидел потомство....
Внук победителя
Лучше быть отцом евнуха, чем дедом доносчика
Первой была женщина. Полная от природы, с несмываемой гримасой брезгливого недовольства. Сон упрямо возвращал ее, как Ахмед не противился.
Равнодушная ко всему (кроме плотских нужд), женщина оживлялась, едва речь заходила о ближних. Щуря глазки, она скупо отмеряла слова. Водя заевшую мысль по часу кряду
Осел... Крыса... Чернильница... Каблук...
Слова и мысли самодовольного мирка, посвящались соседям по селению, которым ограничивалось убогое сознание Недовольной.
Иногда Недовольная тайком лягала хлипкое, забитое создание в рваном платье, что звалось Фаридой. Обрывки шелка и царственное принятие неумелых тычков сквернавки, выдавали женщину из бывших. Еще одна выжившая, перевернутого монголами мира.
Ахмед ужаснулся увидев жену в Недовольной, а не в Фариде.
Но сон был жесток и этого ему было мало. Перенеся Ахмеда на несколько лет вперед, он показал ему рожденного Недовольной мальчика.
Слушаясь маму, он научился от нее презрению к людям - делающему презренным, и избеганию неприятностей - создающему их.
Старик в детстве и дитя в старости. Он часто шутил касаясь вопросов, оставляемых человеком в отхожем месте. Вкупе с оскорблениями (на ту же тему) это сделало нужником его ум, и душу.
Все бы ничего, но... Женившись Избегающий породил сына - пакостника.
Мальчишка лукавый и скрытный. Пакостник в бабушкиных наставлениях не нуждался, с детства обвыкнув людям вредить. Все что несет другим боль и досаду, его оживляло - зажигая глаза. Разобравшись как устроено общество, юноша начал прибегать к доносам.
В его время, в царстве куртов Герата стали особенно чтить предков. Из уст в уста передавались рассказы как горстка смельчаков вырвалась из Таликана, как бился Фирузкух и сражался Джалаль ад Дин. Все-бы ничего, но это породило людей, прятавшихся за победами других как змея за камнем. Чтобы жалить ближних, и отнимать хлеб у калек.
Наспех торгуя заслугами предков, как базарный вор. Они старались быстрее нажиться на их крови. Заливая ею все упреки, и присвоив право говорить за всех. Как водится у неправды, самосвяты прибегли к насилию, так что людей стали терзать за неправильные слова. Особо почитающие память (предков) побежали с доносами. Не сознавая, что чем-то большим оскорбить память нельзя.
Презренным (доносчиком!) оказался и внук Ахмеда. Пакостник, с растворившейся в подлости кровью.
Увидев его (во сне), эмир ужасался. Раскормленный, несдержанный, наглый. Сюсюкающий со своими чувствами как роженица. Уравнивающий скорбь от слов с уязвлениями от стрел. Облизывающий свои душевные (телесных он не знал) раны десятилетиями...
Человек (ли?), чья правда не стоила (ему) ничего. Зато стоила всего другим. Поскольку это не брезговало доносами, а нечто по его доносам судило.
Ахмеда передернуло, когда передав очередной донос мухтасибу. Сальное, пропитанное лживостью существо посмело прикрыться им. Выдавив из свинячьих глаз натужную слезку
За что же воевали наши деды...
Уж не за то, чтобы внук доносчиком.
Прорычал Ахмед, вспомнив какими людьми пожертвовал там, чтобы родилось это... Выхватив клинок, эмир тщетно рассекал негодяя. Тот ничего не чувствовал, а оставшись наедине с собой, мерзко улыбался и даже несколько раз дернулся. От удовольствия.
Ахмед ничего не мог сделать. Некоторым дают видеть будущее, но изменять его никому. Представив, каких сыновей могла родить Лейла, эмир очнулся. У ног сидела молодая женщина природной полноты, недовольно вытиравшая с него холодный пот.
У променявших судьбу на жизнь, судьбой делается существование. Не бросай кого любишь, и кто любит тебя.
Подписывайтесь на канал. Продолжение ЗДЕСЬ
Поддержать проект:
Мобильный банк 7 987 814 91 34 (Сбер, Киви)
Яндекс деньги 410011870193415
Visa 4817 7602 1675 9435
