Александр Семенович Шишков, министр народного просвещения, писатель, адмирал, не просто ретроград и консерватор, он самый мракобесный ретроград из всех консерваторов Российской империи. И не только времен правления Александра 1.
Не надо быть историком, чтобы вспомнить это имя. Все знают его борьбу с иностранными словами в русском языке, сражения за высокий стиль поэзии. Созданное им общество, которое стояло за чистоту русского языка - «Беседы любителей русского слова» просуществовало всего-то пять лет, а память о нем жива до сих пор.
Адмирал. У будущего министра сложилась неплохая карьера моряка. После окончания морского корпуса его оставили преподавать тактику. Согласитесь, не каждому такое предложили. Преподавательскую работу Шишков в это время совмещал с очень нужным делом – перевел с французского работу Ш. Ромма «Морское искусство, или Главные начала и правила научающие искусству строения, вооружения, правления и вождения кораблей», составил «Трехязычный морской словарь на Английском, Французском и Российском языках в трех частях». И делал это по зову сердца. Совершенно безвозмездно.
В море он тоже был, участвовал во всех морских сражениях того времени, даже стал командиром 38-пушечного гребного фрегата «Святой Николай». В 45 лет уже контр-адмирал. Лучший преподаватель Морского корпуса. Автор прекрасных трудов «Список кораблям и прочим судам всего Российского флота от начала заведения оного до нынешних времен, с историческими, вообще о действиях флотов и о каждом судне, примечаниями» и «Военные действия российского флота против шведского в 1788, 89 и 90 годах, почерпнутые из дневных записок и донесений главноначальствовавшего над оным адмирала Чичагова». По ним долго учились будущие моряки. Награды, признание. Что еще надо?
Лингвист-любитель. Что делать моряку в отставке? Или горькую пить, или книжки читать. Шишков выбрал второе. Когда при Павле 1 Шишков попал в опалу, как и многие, то на досуге он занялся языкознанием. И хотя образования ему не хватало, но он упорно читал классиков и философствовал. Мысли ему приходили в голову самые разные — от дельных до самых фантасмагоричных.
Он издает свой перевод "Слова о полку Игореве". Возводит в ряд эталона высокий стиль Ломоносова, Тредьяковского, Державина. Он уверен, что русский литературный язык достиг апогея. И все, точка. Развиваться может язык народный. Он собирает песни, задолго до славянофилов. Пишет матросские песни, надо признать, хорошие.
Сражается с засильем французских слов в русском языке. Тут с ним стоит согласиться, вспомнив сегодняшний мусор в языке — мерчендайзеры, лендинг, рофл, кринж...
Шишков писал двести лет назад:
«Мы без знания языка их почитаем себя невеждами и дураками. Пишем друг к другу по-французски. Благородные девицы наши стыдятся спеть Русскую песню. Ненавидеть свое и любить чужое почитается ныне достоинством… Научили нас удивляться всему тому, что они делают; презирать благочестивые нравы предков наших и насмехаться над всеми их мнениями и делами. Все то, что собственное наше, стало становиться в глазах наших худо и презренно».
И обоснования у него звучат ох как современно: «Скажут: да он потому необходимо нужен, что сделался общим, и во всей Европе употребительным. Я сожалею о Европе, но еще более сожалею о России. Для того-то, может быть, Европа и пьет горькую чашу, что прежде нежели оружием французским, побеждена уже была языком их. Прочитайте переведенную с французского книгу Тайная История нового французского двора: там описывается, как министры их, обедая у принца своего Людвига, рассуждали о способах искоренить Англию. Всеобщее употребление французского языка, говорил один из них, Порталис, служит первым основанием всех связей, которые Франция имеет в Европе. Сделайте, чтоб в Англии также говорили по-французски, как в других краях. Старайтесь, продолжал он, истребить в государстве язык народный, а потом уже и сам народ».
Актуальная мысль. Правда, Шишков доходит в своих размышлениях до курьезов, когда он предлагает заменить слово «галоши» на «мокроступы», «горизонт» на «окоем», «театр» на «зрелище», «солдат» на «ратник» и так далее. Целый словарь составил. Зачем на такую чушь время тратил? Вон Жириновский с подобным предложением ограничился десятком слов.
Хотя его заметки не лишены смысла. Вот, что он пишет о карамзинистах: «Вместо: око далеко отличает простирающуюся по зеленому лугу пыльную дорогу [- пишут: многоездный тракт в пыли являет контраст зрению. Вместо: деревенским девкам навстречу идут цыганки: пестрые толпы сельских ореад сретаются с смуглыми ватагами пресмыкающихся Фараонит. Вместо: жалкая старушка, у которой на лице написаны были уныние и горесть: трогательный предмет сострадания, которого унылозадумчивая физиогномия означала гипохондрию. Вместо: какой благорастворенный воздух! – Что я обоняю в развитии красот вожделеннейшего периода! и прочее». По сути верно, но мелко для той задачи, которую поставил Шишков.
Впрочем его статьи и созданное им общество «Беседа любителей русского слова» вызвали полемику среди литераторов разных школ и направлений. И она была крайне продуктивна для развития современного русского языка. Карамзин в пику министру придумал много новых слов: промышленность, общественность, будущность, влюбчивость, человечный, общеполезный, занимательный, развитие, впечатление и др. Эти слова прочно вошли в русский язык, а шишковские остались забавным курьезом.
Пушкин резвился: Du comme il faut... (Шишков, прости: Не знаю, как перевести.) Или в том же «Онегине»:
Описывать мое же дело:
Но панталоны, фрак, жилет,
Всех этих слов на русском нет;
А вижу я, винюсь пред вами,
Что уж и так мой бедный слог
Пестреть гораздо б меньше мог
Иноплеменными словами,
Хоть и заглядывал я встарь
В Академический словарь.
Надо сказать, что Шишков, тогда уже министр просвещения, в ведение которого входила и цензура, добродушно относился к пушкинским шуткам.
Сегодня его сборник его лингвистических изысканий «Славянорусский корнеслов» читается удивительно легко.
На составление «Славянорусского корнеслова» Александра Шишкова благословил сам государь Николай I. На титульном листе первого тома Шишкова приведены царские слова: «Александр Семенович! Дозволяю Вам книгу сию посвятить Моему имени, и изъявляя Вам за труды Ваши Мою признательность, пребываю к Вам всегда благосклонен. Государь Николай I». А труд там немалый: раскопать современный лексикон до корней, до самой сути праотцовских слов, рассеянных по всем языкам, восстанавливая от них ветви словесные, которых он восстановил около 6 тысяч.
Ретроград во власти. На посту министра просвещения Шишков ревностно отстаивал свои идеалы, Закон о цензуре, принятый при нем, показался даже императору слишком жестким, а в обществе его прозвали и вовсе чугунным. Под запретом оказались все французские писатели Просвещения.
Сражаясь с обер-прокурором Синода Голицыным, Шишков возражал против переводов Священного Писания с церковнославянского на современный литературный язык, его стараниями в 1825 году было прервано издание Библии на русском языке.
Был он и противником освобождения крестьян. Оно и понятно: начал службу Александр Семенович, владея 15 душами крепостных, Павел 1 наградил его землями с 250 душами крестьян. А к 60 годам он был владельцам 1500 душ, понятно, что жалко расставаться с таким богатством.
Но к его чести надо заметить, Шишков, вошедший в состав суда, судившего восставших декабристов, несмотря на свои ультраконсервативные взгляды, пытался добиться от императора некоторого смягчения участи арестованных. Ведь, будучи искренне верующим человеком, пожилой министр отличался мягкосердечностью и не желал смерти даже противникам престола.
Великий патриот, глашатай 12-го года. Поистине 1812 год оказался «звездным часом» для Шишкова. Он оказался на своем месте в свое время. Его манифесты – редкий образец подлинного высокого патриотического стиля. Громкие и пафосные слова, искренняя любовь к Родине и вера в силы народа — это было то, что нужно для императорских манифестов в годы войны, которой еще не было в России.
Когда читаешь манифесты Шишкова, вспоминаются слова обращения Сталина к народу в 1941 году: «Братья и сестры! Бойцы нашей армии и флота! К вам обращаюсь я, друзья мои! Вероломное военное нападение гитлеровской Германии на нашу Родину, начатое 22 июня, — продолжается.
Несмотря на героическое сопротивление Красной Армии, несмотря на то, что лучшие дивизии врага и лучшие части его авиации уже разбиты и нашли себе могилу на полях сражения, враг продолжает лезть вперед, бросая на фронт новые силы..»
Наверное, лихая година требует высокого стиля и пафоса. В обращениях Шишкова тоже слышится торжественный и грозный ритм. «Да встретит он враг в каждом дворянине Пожарскаго, в каждом духовном Палицына, в каждом гражданине Минина...», «...народ русский! Храброе потомство храбрых славян, соединитель всех с крестом в сердце и оружием в руках, никакия силы человеческия вас не одолеют...», «Неприятель вошел с великими силами в пределы России... Да обратится погибель, в которую он мнит низвергнуть нас, на главу его, и освобожденная от рабства Европа да возвеличит имя России!».
Эти манифесты действовали на всех, кто их слышал. Вот как описывает это Петр Иванович Бартенев в своем историческом сборнике «Девятнадцатый век». Речь идет о собрании в Лефортовском дворце в Москве 15 июля 1812 года. «В начале слушали с глубочайшим вниманием, потом стали проявляться знаки нетерпения и негодования. Когда Шишков дошел до слов: «неприятель приближается с лестью на устах и оружием в руках», произошел взрыв негодования, били себя в голову, рвали волосы, ломали руки, слезы бешенства текли по лицам, напоминавшим древних героев...»
Многие из его манифестов вошли в историю, как например, последние слова «Известия о вступлении неприятеля в пределы нашего отечества»: «Я не положу оружия, доколе ни единого неприятельскаго воина не останется в царстве Моем».
А вот строки из манифеста о занятии французами Москвы: «Россия не привыкла покорствовать, не потерпит порабощения, не предаст законов своих, веры, свободы, имущества». Или: «Горящая Москва да воспалит в душах ваших огонь мщения, потушите пожар ея кровию врагов...» И наконец из манифеста об окончании войны: «Воины, храбрость и терпение ваше вознаграждены славою, которая не умрет в потомстве. Имена и дела ваши будут переходить из уст в уста, от сынов к внукам и правнукам вашим, до самых поздних родов».
Слова были проникновенны и искренни, так как Шишков был уверен в том, что французы есть исчадия ада и что война с ними есть война святая, веры с неверием, бога и дьявола. Этому убеждению способствовало юношеское впечатление от посещения греческих церквей во время средиземноморского похода. Иконы в церквях были обезображены надписями, сделанными французскими моряками. Это настолько потрясло молодого мичмана, воспитанного в том, что церковь есть место святое и неприкосновенное, что ненависть к французам навсегда засела в нем, укрепляясь по мере развития французской революции.
«За примерную любовь к отечеству» (как сказано в Высочайшем рескрипте) в декабре 1812 года Шишков награжден орденом Александра Невского.
А Пушкин написал так:
«Сей старец дорог нам: он блещет средь народа
Священной памятью двенадцатого года».
Время подтвердило правоту консервативных идей главного идеолога войны 1812 года Шишкова, как и части его лингвистических теорий, к которым он сам пришел интуитивно. Так что не стоит смеяться над ретроградами.