«Спустившись ещё глубже, мы увидели целую группу скелетов в монашеских сутанах. Они указывали на надпись: Когда-то мы были такими же, как вы. Теперь, придёт срок, и вы станете такими же, как мы…»
Радханатха Свами «Путешествие домой»
Как-то раз я улёгся читать в палатке. Был ясный сентябрьский день, стояло бабье лето. Воздух был по-летнему тяжёл и зноен. Такая жара быстро меня разморила. Не прочитав и трёх страниц Гоголя, мои глаза отяжелели и стали слипаться. В конце концов, я выронил книгу и задремал спутанным дневным полусном.
Не знаю, сколько я провёл в забытье, но через какое-то время меня разбудил громкий крик:
— Сибирь! Сибирь! — настойчиво кричал хриплый грубый голос.
Поначалу, сквозь сон я спутал крики с галлюцинациями, совершенно не понимая, кто это кричит, и для чего. В какой-то момент мне даже показалось, что я нахожусь в городе и чувство грусти, усиленное влиянием сна, больно кольнуло меня в самое сердце. Но затем я вспомнил, что в этом мире Сибирью меня может называть только один человек, который совсем никак не вязался в моей голове с городом.
Я открыл глаза, увидел привычный пейзаж, ставший за последние месяцы для меня родным, и с облегчением вылез из палатки.
Неподалёку стоял дядь Саша и задорно улыбался. Он был одет в свою любимую засаленную бейсболку, кирзовые сапоги-говноступы и рубашку на голую грудь.
— Кто много спит, тот жизнь проспит! — сказал он, крепко затягиваясь табаком.
Дядь Саша был слегка подвыпившим, что делало выражение его лица умилительным и улыбчивым. По той же причине он становился ещё и более развязным в общении.
В руках у моего гостя болтался пакет с куриными яйцами и чищеными карасями: благодарность — сразу же смекнул я, — за то, что тем же утром я помог ему обкосить огород и заскирдовать сено.
Он присел на траву подле кострища, а я оживил огонь и поставил греться воду на чай.
— Видимо, я не вовремя, — сказал гость, пристально рассматривая моё заспанное и серьёзное лицо.
— Нет, нет! — сразу же запротестовал я, меняя выражение, — Ты всегда вовремя.
— Ну, тогда держи Сибиряк! — дядь Саша вручил мне гостинцы, а я сделал вид, будто только сейчас увидел пакет и поблагодарил его.
Тем временем вода в котелке начала шуметь, и я высыпал в неё чайные листья.
— Я, если честно, уже и забыл, зачем пришёл, — сказал дядь Саша, срезу же теряя из головы пакет с гостинцами, — Но раз уж пришёл, то давай закуривать.
Он достал из нагрудного кармана рубахи табакерку с загнутой газетой и через минуту вручил мне умело скрученную папиросу.
«Только деревенские умеют так крутить самокрутки», — промелькнула у меня мысль.
— От кого ты тут прячешься? — неожиданно спросил гость, зажигая спичку и поднося её к моему лицу. Я слегка оторопел, но раскурив самосад, ответил:
— Помилуй дядь Саш, если только от самого себя.
— Нет, ну может проблемы у тебя, какие-то в городе? Денег кому задолжал…
— Я не разбойник, а путешественник и вовсе…
— Ой, я и сам по молодости много чудил! — перебил меня дядь Саша, махая своей матёрой рукой, — И били меня за это, ой как били, костей живых не осталось. Не связывайся ты лучше с этим…
— С чем?
— Ни с самогонкой этой проклятой, ни с какой другой мерзостью. А то останешься потом как я, — на старость лет ни детей, ни жены, и никого из близких людей, кто помог бы, если что, выручил... И ведь знаю я, что ничего хорошего от таких привычек в жизни не бывает, да только ничего с собой поделать не могу. И самогонку эту ненавижу — будь она проклята! — в гробу её видал; нет выпить — и ничего, живу как-то, а только булькнет где и я уже тут как тут.
Я передал ему кружку горячего чая и налил себе такую же.
— Раньше я ещё верил людям, — с тоскою в голосе продолжил он, — Но сейчас никакого доверия не осталось. Сколько предательства видел в жизни, сколько обмана. Ох, Серёжка-Серёжка… Лучше тебе и не знать. Теперь я волк-одиночка, и сам себе хозяин.
Дядь Саша не врал, он на самом деле был волком-одиночкой. Иногда, засыпая в палатке лунной ночью, я слышал его крики, прилетавшие со стороны деревни:
«Луна взошла — волк вышел! Ау-у-у-у-у!» — кричал он в пьяном угаре, высвобождая свою душевную скорбь.
Что удивительно, ни одна деревенская собака, — ночью особенно чувствительная к любому шуму, — не смела, возразить ему своим лаем.
— Зато ни от кого я не завишу, понимаешь? — продолжал тем временем свою исповедь дядь Саша, — Я, хоть алкоголик и голь, но зато самостоятельная и свободная личность. В этом, конечно, как плюсы есть, так и минусы. А свобода, брат, большой цены стоит. Слишком уж тоскливо существовать одиночкой в этом мире. Женись-ка ты лучше пока молодой, потом будет поздно, не успеешь оглянуться, как жизнь пройдёт, и окажешься ты на моём месте. Время никого не щадит. Но главное, не забывай — людей всегда нужно внимательно слушать, но верить им нельзя никогда. Вот-с.
Я, тем временем старался вынести как можно больше пользы из его слов. А солнце жарило, как в июле, от чая бросало в баню, а от крепкого деревенского табака кружилась голова. Дядь Саша скручивал себе уже вторую самокрутку — курил он, как и любой деревенский подвыпивший мужик, через каждые полчаса.
— Упустил я своё время, понимаешь? Думал всё потом, да завтра... Но потом так и не наступило, а завтра пришло слишком быстро и оказалось вовсе не тем, чего я ждал. Помру ведь со дня на день, и похоронить некому будет. Да и время-то на мою долю нелёгкое выпало. Из армии пришёл так кутить начал, жизнь жить, — молодой ведь. Потом в колхоз подался, а как развалилось всё, так и осел здесь. Пьяницей стал. Вот-с… — Да что ж я голову то тебе морочу своими стариковскими байками, — сказал вдруг дядь Саша, меняя тон повествования, — Ты ведь молодой, у тебя ещё всё впереди, это я уже старик, одной ногой в могиле!
— Не такой уж ты и старик, — сказал я, стараясь его подбодрить, — Жизнь продолжается.
— Да… — сказал дядь Саша, нервно махнув рукой, — В печёнках уже жизнь эта сидит, если честно.
Он сделал несколько глотков чая, вытер пот со лба и, отвернувшись в сторону, произнёс тихим голосом:
— Жизнь-жизнь… Чёртова неразбериха. И разве ж можно её понять? И век, наверное, проживёшь, да ошибки те же будешь совершать, что раньше. Ничему толком не научишься. Ну и ладно! Что толку о плохом калякать? Этого добра в нашем мире итак навалом. Ты когда домой-то возвращаться будешь? А то ведь скоро и заморозки придут…
***
Так мы и просидели до поздней ночи, глотая чай и листая строки непонятной нам жизни.
С самого раннего детства мы слышим предостережения мудрецов о скоротечности времени.
«Жизнь летит! — твердят они, — Оглянуться не успеешь, как старость постучится в твою дверь. Лови момент, молодой человек, и с наслаждением живи каждую секунду!».
И всё же, мы — молодые — всегда пропускаем такие слова мимо ушей, не предавая им того значения, которого они заслуживают. Я увидел в глазах волка-одиночки искреннее отчаяние и тоску. И этот взгляд был куда правдивее красивых слов и мудрых напутствий.
Да, скорее всего, какую бы жизнь человек не прожили, на закате времён ему всё равно будет казаться, что этого мало. Мы склонны тосковать по прошлому и испытывать отчаяние перед ликом заката. Но всё же:
«Пресыщенный днями умрёт тот, кто жил для блага этого мира; кто каждый свой день посвящал служению и доброте!»
— У тебя всего одна попытка! — с издёвкой прошептал голос в моей голове, — Одна попытка и на этом всё…
— Может, оно и правда так, — безмолвно ответил я голосу, — А может быть попыток будет множество. Ведь то, что не было рождено, не может и умереть…
— Кто знает, кто знает…
В одном я был с дядь Сашей полностью согласен — человеческая жизнь слишком многогранна. Для одних она неразбериха, а для других высший дар. И самое верное, что я мог сделать в тот момент — это расслабить мышцы и позволить стремительному течению подхватить своё тело и отправиться вместе с бесконечной чередой жизненных событий и перипетий судьбы в неизвестность, совсем не думая о том, на какой берег вынесут меня потоки жизни.
***
Спустя несколько дней я собрал все свои пожитки и вышел на дорогу. Через полчаса я уже мчался на попутке в сторону города, оставляя позади деревню и удивительное лето, которое останется в моей памяти до самой смерти.
«Сколько же таких полумёртвых деревень прячется за густыми лесами, вдоль петляющей русской дороги?» — думал я, глядя в окно.
Всё в этом мире стремится к распаду. И последнее поколение целой эпохи, косившее луга настоящими косами и сеявшее репу, стремительно неслось навстречу вечности. В скором времени на смену им примчимся мы, уставшие и ослабевшие от жизни. В самых глухих уголках тайги появится интернет и кабельное телевидение, просыпаться мы будем не под крик петуха, а под звонкую песню неприятного будильника, а русскую печь сменит электрическое отопление или же самая обычная буржуйка. И точно так же, постарев, мы будем учить молодых ценить время. Но всё это лишь без толку…
Спасибо за прочтение.
