Мы продолжаем читать 2-й том «Добротолюбия» и начинаем новый раздел – новое произведение.
Во 2-м томе оно озаглавлено «Преподобного Исихия, пресвитера Иерусалимского, к Феодулу душеполезное и спасительное слово о трезвении и молитве».
По традиции «Добротолюбия», перед текстом помещена небольшая биографическая справка, чтобы человек представлял вкратце, кто сейчас будет говорить о духовной жизни. И здесь есть маленькая нестыковка – в определенном смысле неизбежная для подобных текстов.
Большинство людей не знают, как эти тексты исследуются, как транслируются. Для среды, в которой эти тексты были написаны, чаще всего было совершенно безразлично авторство того или иного поучения – важен был не авторитет, а сказанное. Тогда судили о словах не по авторитету, как это сейчас происходит, а по сказанным словам создавался авторитет того или иного святого отца. Так или иначе, это было не всегда важно. Целые отрывки ходили по рукам, жили в монашеской среде и долгое время никак не атрибутировались.
Только во времена развития богословской науки, патрологии, патристики тексты стали исследовать и атрибутировать. Это очень большая, очень кропотливая работа. Впервые на масштабном уровне ее сделали католики. Известный патролог и собиратель текстов, который впервые издал крупнейшее собрание греческих и латинских отцов, – француз, католик Жак Поль Минь. (Это нам пригодится, поэтому я все это говорю.) Так вот, слово, которое мы будем читать, помещенное в «Добротолюбии», и авторство, приписанное этому слову (стало быть, и биографическая справка, предваряющая это слово), не соответствуют друг другу.
«Душеполезное и спасительное слово о трезвении и молитве» действительно написал преподобный Исихий, но не пресвитер Иерусалимский, а, по всей видимости, преподобный Исихий Синаит: не буду говорить о множестве разных обстоятельств, но скажу, что для современной науки, изучающей святых отцов, это очевидный факт – и по жанру, и по стилю пресвитер Иерусалимский Исихий не мог писать таких текстов и заведомо не мог в своих текстах ссылаться на святых отцов, живших гораздо позже его. А эти ссылки в «Душеполезном и спасительном слове» есть.
Преподобный Исихий Иерусалимский, ученик Григория Богослова, написал немалое количество текстов, но этого Слова он не писал. А Слово очень известное и всегда было подписано Исихием – никто не уточнял, каким.
Собиратель отеческих текстов Минь атрибутировал «Душеполезное и спасительное слово» и связал его с Исихием Иерусалимским. Когда Феофан Затворник занимался переводом, он тоже решил атрибутировать текст так же. На сей день очевидно, что правильно было бы написать, что авторство принадлежит преподобному Исихию Синаиту. Но в церковной среде и вообще в области, связанной с трансляцией и хранением Откровения Божия (или Откровения о Боге, о жизни с Богом), атрибутирование не всегда важно: не столь важно, кто это написал, – важно, что слово замечательное, правильное и чрезвычайно важное.
Ремарка, фраза святителя Фотия, Патриарха Константинопольского, вставленная в биографический очерк, говорит по поводу слова, к изучению которого мы приступаем, что это слово «паче всякого другого писания пригодно для проводящих подвижническую жизнь ради наследия Царства Небесного». То есть оно важнее, чем все то, что читал Фотий, – а читал он чрезвычайно много: это был человек удивительных энциклопедических знаний – самый образованный, самый просвещенный человек своей эпохи. И если он говорит «паче», это действительно так: он читал много чего, в том числе это Слово, и очень настойчиво предлагает его тем, кто хочет научиться трезвению, подвигу, чтобы наследовать Царство Небесное.
Дело не в том, кто именно написал этот текст: мы изучаем не человека, написавшего это Слово, а само Слово – опыт жизни, стоящий за ним, и то, как мы можем применить это Слово к себе, какие уроки можем из него вынести.
Итак, «Слово преподобного Исихия к Феодулу» (это тоже условная атрибуция, с первых строчек никакого обращения к Феодулу не было, только в некоторых рукописях такое стоит). В целом это Слово о трезвении и молитве.
«Трезвение есть духовное художество, которое, если долго и с постоянным усердием проходить его, с Божией помощью, совершенно избавляет человека от страстных помыслов, и слов, и худых дел, дарует тому, кто его так проходит, верное познание Бога непостижимого, сколько сие возможно для нас, и сокровенное разрешение сокровенных Божественных тайн; и есть творительница всякой заповеди Ветхого и Нового Завета и всякого блага будущего века подательница. Само же оно есть собственно чистота сердца, которая по величию своему и своим высоким качествам или, истиннее сказать, по нашему невниманию и нерадению, крайне редка ныне у монахов. Между тем, как Христос ублажает ее, говоря: «Блаженни чистии сердцем: яко тии Бога узрят» (Мф. 5, 8). Будучи таковым, оно и покупается дорогою ценою. Трезвение, если оно постоянно пребывает в человеке, делается для него путеводительницей к правой и богоугодной жизни. Оно есть и лествица к созерцанию; оно же научает нас право править движениями троечастности души (т.е. трех сил: мыслительной, раздражительной и желательной) и твердо хранить чувства, – и в причастнике своем каждодневно возращает четыре главные добродетели (т.е. мудрость, мужество, воздержание и справедливость)» – мы прочитали первый абзац (само слово состоит приблизительно из двух сотен абзацев), где трезвение называется духовным художеством.
Быть может, впервые в отношении к трезвенному деланию, к некоему внутреннему деланию человека применяется эпитет «духовное художество» – некое духовное творчество). Художество – это в целом то, чем занят художник: художник слова, красок, звуков (если речь о музыке), а здесь – художник духом. Это предполагает творческую одаренность человека – это особое делание, требующее таланта, особенных качеств. Возможно, здесь этот эпитет употребляется впервые.
В текстах, которые мы читали раньше, он не употреблялся в отношении к духовной жизни, а здесь употребляется. Потом и Феофан Затворник, и особенно святитель Игнатий (Брянчанинов) очень часто будут употреблять именно этот эпитет в отношении к трезвению, точнее – к умному деланию, что по существу своему является тем же самым.
Лично мне не очень нравится этот эпитет: мне кажется, он больше вредит, чем помогает правильно относиться к внутреннему деланию (понять и исполнить его), но факт остается фактом. Не один только преподобный Исихий, но и святитель Григорий Палама, и следующие за ним два великих русских святителя так называют внутреннее трезвенническое духовное делание.
Итак: трезвение есть духовное художество. С этого начинается сочинение.
Дальше описывается, к каким результатам приводит трезвение, почему мы, с точки зрения автора, должны говорить о трезвении, почему для подвижников может быть важно это духовное художество, почему для подвижника важно трезвиться.
Ведь и тогда, и до сего дня, и во все века считалось, что монашество – это в первую очередь молитва, а христианство – исполнение заповедей. Здесь же говорится о каком-то трезвении, что, с точки зрения обычного верующего человека, никакого отношения к подлинной христианской жизни не имеет.
Поэтому, начиная разговор о трезвении, преподобный Исихий желает сказать, зачем мы об этом говорим, для чего это так важно. Он говорит, что, во-первых, трезвение избавляет человека от страстей и грехов.
Должен христианин избавиться от страстей и грехов? Несомненно, должен. Очень важно, чтобы никакая страсть не мучила: ни пьянство, ни блуд, ни сквернословие, ни зависть – все то, что однозначно описывается Священным Писанием как состояние для христианина болезненное и мешающее спастись. Апостол Павел ясно говорит, что такие Царства Божия не наследуют. Поэтому уврачевать страстность для христианина представляется чрезвычайно важным. Естественно, столь же важным представляется и неделание грехов. Вот для всего этого, по мысли преподобного Исихия, и необходимо трезвение.
Второе, что напрямую зависит от трезвения, – это «верное познание Бога непостижимого… и сокровенное разрешение сокровенных Божественных тайн».
Мы можем познать Бога, и это для христианина главнейшая, наипервейшая, в каком-то смысле единственная цель. Именно так говорит Господь Иисус Христос: Сия же есть жизнь вечная, да знают Тебя, единого истинного Бога.
Собственно, жизнь вечная и есть познание Бога. К этой единственной цели всякого человека – познанию Бога, по мысли преподобного Исихия, и приводит трезвение.
Третий результат, эффект трезвения – исполнение заповедей: человек делается способным исполнить заповеди.
Обычно человек их не исполняет. Он не делает того, что должен делать: ему сказано любить, – а он не любит, ему сказано прощать, – а он простить не может, ему сказано терпеть, – а он терпеть не может.
У него нет ни добродетелей, ни благодати, необходимой для исполнения заповедей, ни качеств, сформированных в нем благодатным присутствием Бога, помогающих ему заповеди исполнить. И возможностей исполнения заповедей нет, ибо нет трезвения. Трезвение как раз и помогает заповеди исполнить.
Четвертое, и им заключает Исихий перечень результативности трезвения, – чистота сердца. По мысли преподобного Исихия, именно трезвение и приводит к тому, о чем говорит Христос: Блажени чистии сердцем, яко тии Бога узрят.
Кроме того, какие-то особые человеческие, я бы сказал антропологические, добродетели тоже становятся результатом: мудрость, мужество, воздержание и справедливость. (Но это мы оставим в стороне.)
Почему трезвение, по мысли преподобного Исихия, приводит к избавлению от страстей и грехов, ведет к чистоте сердца и оказывается его чистотой? Почему приводит к богопознанию? Почему помогает исполнять добродетели?
Разберем первый вопрос.
Когда человек бдит, трезвится над собственным сердцем, внимает собственному сердцу, он не дает страсти овладеть им: он стоит на входе перед своим сердцем и не пускает туда страсть, не дает страсти собой завладеть. Он чувствует приближение страсти, встает на охране своего сердца и таким образом не дает страсти прийти, отсеивает все, что так или иначе может возбудить страсть.
Человек – храм Бога: христианин это знает. С момента Крещения Бог пребывает внутри человека – встретиться с Богом человек может только внутри собственного храма. Это никак не мешает ему встречаться с Богом и где-то еще, но главная встреча с Ним происходит внутри человека: Бог входит внутрь человека, который сердце свое сделал вертепом и яслями, где почивает Христос.
Если я становлюсь храмом Божиим и внутри меня вселяется Бог, естественно, я должен Его в себе опознать, увидеть, почувствовать, принять. Никаким иным способом, кроме как трезвением, это сделать невозможно. Стало быть, трезвение и есть тот самый необходимый элемент, что позволяет познать Бога, Который пришел ко мне в таинстве Крещения.
Именно трезвение контро-лирует поведение человека, все, что происходит внутри, и помогает сделать вывод, какую заповедь в каждой конкретной ситуации человек должен исполнить – что я должен сделать: простить, или помолиться, или уступить, или встать на защиту? Кому я должен сейчас принести копеечку: нищему, который просит? Или в храм, который требует? Или в свою семью, которая тоже требует денег?
Каждое из этих возможных решений будет продиктовано заповедью Божией. Мне необходимо трезвенно рассудить, что именно Бог требует от меня сделать с денежкой, которая есть. Это и помогает мне в конкретной ситуации исполнить волю Божию, исполнить заповедь Божию.
Когда мы ясно видим Бога, сошедшего в вертеп – пещеру нашей души, скотские ясли нашего сердца, когда мы познаем Его волю, когда ясно видим не замутненным страстью оком волю Божию и впитываем в себя Божественную любовь, это и будет чистотой сердца.
Забегая некоторым образом вперед, преподобный Исихий предлагает нам понять, зачем нужно разбираться в трезвении, его изучать: именно благодаря ему мы и сможем исцелиться от страстей, исполнить заповеди, познать Бога и очистить свое сердце, достигнув чистоты души.
Если мы это проанализируем, внимательно рассмотрим, то поймем, что трезвение – путь к тому, чтобы отсеивать страсти.
Как? Надо наблюдать за тем, что входит в сердце. В каждой конкретной ситуации я должен вопрошать Бога, какова Его воля, я должен непрестанно быть обращенным к Богу. Бог внутри меня. Постоянно обращаясь внутрь себя, находясь во внимании внутри себя, я должен спрашивать внутри себя Бога: что Он хочет, чтобы я сейчас сделал?
Естественно, чтобы разобраться, что именно я должен сделать, какую именно заповедь исполнить, я должен эти заповеди знать: у меня должно быть правильное представление и о заповедях, и о том, что Бог делает с человеком.
Я должен понимать, что Бог не только где-то в бесконечной дали (хотя и там тоже), но и столь же бесконечно близко к человеку. Если мы принимаем только одну часть этих качелей, то становимся либо пантеистами, либо теистами, но христианами однозначно не становимся.
Христианин – тот, кто понимает обе эти составляющие: Бог бесконечно далеко, бесконечно другой, бесконечно Святой, но и бесконечно близко, доступно, рядом и внутри меня, бесконечно снисходителен, несмотря на всю Свою святость.
Таким образом, практические выводы из этого будут простые: надо смотреть внутрь себя – раз; молиться – два; и знать Священное Писание – три.