Вольдемару было непонятно, что за дружба между женой и матерью возникла? Ну ладно бы внуки были, а то с его приходом торопливо прощается и спешит домой, сетуя, что задержалась, отец снова сердиться будет. Вот заходит он домой, они о чем то разговаривают, даже спорят, но услышав шаги, замолкают и мать начинает прощаться.
А ему все время неловко было. Гадал - знает – не знает?
Рассказала жена, каким способом он в семью мир и покой принес или промолчала? Пытался через сестру что-то узнать, но та была не в курсе их дел, и телефонный звонок сестре в другой город сошел на дежурные рельсы новостей о племянниках.
И вот уверен, что был прав, поставив в семье все на свое место, а перед матерью неудобно. Ему и перед Алькой было немного совестно утром после ночного скандала. Все же лишнего наговорил, не сумел сдержаться в пьяном гневе.
Что ей, Алевтине нужно на цырлах* перед ним ходить, спасибо говорить, что замуж позвал. А то до сих пор бы была девкой-перезрелкой никому не нужной. А она учить его, мужика, пытается!
Как жить, с кем дружить и как отдыхать после рабочей недели он сам знает. И не намерен больше терпеть ее закидоны с молчанкой и обидами. Ну, кулаком под носом повертел для наглядности, чтобы в другой раз подумала, прежде чем бабские дела на мужа перекладывать.
Да, утром было немного даже жалко эту глупышку. Видно, что переживала, глаза заплаканные. Все же не чужая, а жена любимая. Вон сколько ждал, добивался, прежде чем женой взять.
Но после сытного завтрака, что Алька молча собрала перед работой, он успокоился. Никаких упреков, вопросов. Завтрак опять же на столе, чашки- ложки сама собрала, быстро в раковине сполоснула и в ванную нырнула, пока он одевался. Первый раз не поцеловала перед работой. Но зато и глупой болтовни не слушал как обычно по утрам. Нормально все.
И потянулись дни. Что спросишь, ответит. Попросишь, сделает. В постели послушная. Звонками на работу не надоедает, с просьбами не лезет. Вроде все как надо. Можно и о детях начинать думать. А то сомнения у него были, думал рановато им детьми обзаводиться.
Только вот если он в пятницу веселый поздно приходит, она запирается в своем закутке, что раньше был кладовкой-гардербной, а теперь стал маленьким кабинетиком с компьютерным столом и крошечным диванчиком. На этом диванчике калачиком и спит.
Ну не дверь же вышибать, возвращая ее на широкую супружескую кровать? Да ему и проще. Считай, что и пятницу себе отвоевал той ночью. Теперь рухнул «тепленький» поверх одеяла, хоть в ботинках, и отдыхай. Ни в душ никто не гонит, ни ругается за перегар.
А утром как прежде. Завтрак сутра на столе, спокойная жена, что тихо подает, тихо убирает и словно прислушивается к чему то, что слышно только ей. Красота! Если бы еще знать, что это их связывает с матерью последнее время, да прекратить эти визиты. Но мать не теща, кулаком тут не стукнуть.
А Алька и правда прислушивалась. Рядом с мужем она прислушивалась к себе. Все мучительно ждала, когда что-то шевельнется. Обида ли, любовь ли, но хоть что-то! И когда его не было, тоже прислушивалась – волнуется ли за мужа? Нет. Ей было все равно, где он и с кем. Голоден, болен или пьян. Но пока на душе пустота, сказки не приходили. Раньше было по-другому, когда в душе жили эмоции.
Раньше, сказки приходили к ней по любому поводу. После ссор с Володей даже приходили (ну никак она не могла его Вольдемаром воспринимать), чтобы утешить и погрустить вместе с ней. Но чаще ее сказки были наполнены любовью, надеждой, потому что любили, надеялись вместе с ней. И просились на лист.
Но с той ночи, ни одна сказка не пришла. Алька и сама боялась этой пустоты. Что делать, совсем не понимала. Ходила на работу, готовила, убирала, старалась занять себя до последней минуточки, чтобы повременить с решением – как жить дальше?
Чтобы отогнать вопросы самой себе, свободное время заполнила редакцией сборника из написанного ранее. Издательство торопило, сроки договора шли.
В работе ей помогала свекровь. Альке сложно было бы самой. Ведь сказки замолчали, они немного оживали только после иллюстрации. Да-да, Альке удалось уговорить Людмилу проиллюстрировать сборник своими рисунками. И Людмила Ивановна тоже оживала вместе со сказками! Даже ее Сергей не протестовал против помощи Алевтине.
Сначала просто не обратил внимание на частые отлучки (главное, чтобы пельмешки, соленья стояли в холодильнике и в шкафу был идеальный порядок). А потом заметил, что Людмила у него словно молодеет. Куда делась скромная серенькая начинающая свой пенсионный путь супруга? Ему стало льстить, что даже приятели по гаражу стали отмечать ее просыпающуюся привлекательность.
Да и не просто так она карандашами малюет, оказывается. Ее рисунки в издательстве назвали самобытными и уже очередь к ней. Так Алька сказала. А лишняя копеечка не помешает, решил Сергей и дал добро на помощь невестке. Глядишь, и дальше дело пойдет.
Своими рассуждениями он поделился с сыном. Тот выдохнул, поняв наконец, что так крепко связало последнее время жену и мать.
- Ну что не похвастаешься, что в писательницы подалась? - отставив демонстративно в сторону тарелку, начал за ужином разговор Вольдемар, приехав от отца.
- Я говорила, что веду переговоры…
- Переговоры, ну-ну, а то что мать срываешь с хозяйства, тебе в голову не приходило? И ее глупостями своими заразила. Дожились, отец сам на стол накрывал.
- Так ты поужинал? Что не предупредил? Я бы не грела.
- А твое дело телячье – вдруг разозлился Вольдемар на ее спокойствие. Пришло время – грей, а не за сказками своими время трать! Все, поигрались и хватит! Пора о детях думать. Им и будешь свои сказки рассказывать. И для убедительности своего решения стукнул кулаком по столу.
А чему она улыбается? Что она веселого в его словах услышала? Куда рванула?
А Алевтина улыбалась не его словам.
Его слова были обидными. Она улыбалась тому, что в душу хлынули эмоции – обида, гнев, разочарование. Не очень эмоции, зато БУРЯ, что прорвала плотину безмолвия, за которой таилась душа последнее время.
Мы же знаем, что после бури небо будет особенно чистым, а воздух необыкновенно свеж? И душа Альки уже предвкушала эту свежесть.
Поэтому Алька торопливо собирала чемодан и сумки. Нужно было побыстрее проводить Вольдемара из своей жизни (что за дурацкое имя?). Скоро придут сказки!
Через несколько лет
Вольдемар наслаждался покоем, удобно примостив нывшую поясницу к спинке скамейки в сквере, ожидая жену. Васятка крепко спал в прогулочной коляске, и можно было вытянуть гудевшие ноги. Этот пацан ушатывал их обоих с женой! Даром только что первые шаги, что там дальше будет….
Зря он послушался Изольду и согласился назвать сына Василием. Но она заявила – хватит этих Изольд да Вольдемаров в нашей семье! Будет Васькой! Вот и растет сорванец Чапаев. Да еще пришлось все выходные двигать мебель.
Под шумок генеральной уборки Изольда затеяла очередную перестановку в их новой большой квартире. (могут позволить себе - карьера у Вольдемара прет в гору, да и мама подкинула прилично, она же теперь нарасхват).
С женой особо не поспорить, его вторая давно все бразды в свои руки взяла. Да он и не пытается противостоять деятельной супруге. Гордится ее хваткой, ее напором. А вон и она плывет. На какую-то встречу с писательницей ходила. Даже издалека уже заметен небольшой животик, что обещает вскорости сестричку для Васьки.
- Смотри, что я купила - третий сборник! С автографом! Я ей сказала, что я невестка художницы ее – Людмилы Ивановны. Так она мне прямо от души и пожелание написала.
Как же я люблю ее сказки! Теперь будешь нам с Васькой читать перед сном каждый вечер! И Машка пусть слушает, они в животе уже все понимают! - как всегда безапелляционно заявила супруга, и сунула ему в руку томик, еще пахнувший типографской краской.
«Алькины сказки». На обороте и правда были теплые слова с пожеланиями счастья.
Не решились в семье мужа сразу просветить новую невестку, что Вольдемар женат был. Уж больно у их невестки нрав крутой, а теперь поздно признаваться. И будет читать, лишь бы угодить своей жене.
От автора. Честно. Сюжет второй части был иной. Но не лег. После обсуждения первой части текст ложился вопреки сюжету, и даже теме. Так бывает, когда герои начинают жить своей жизнью. Они у меня пропитались в обсуждении выводами – жизнь одна и нужно жить, а не терпеть.