Мой отец получил через год медаль за взятие Кёнигсберга. У него были ещё медали: "за боевые заслуги", "за отвагу", "за победу над Германией", "орден красной звезды". И потом получал юбилейные медали.
Выдержка из книги "Снайпер-инструктор". https://kn553kn.turbo.site/page1881929
«Затем врач стал осматривать следующего раненого, лежащего на носилках. Этого парня привезли вместе со мной. Лицо его было землистым, а губы серыми, почти чёрными. У него в бедре застрял осколок от мины, и началась гангрена.
Врач осмотрел раненого, покачал головой и сказал, что надо его срочно оперировать. Парня унесли санитары в операционную.
На следующий день, когда я проснулся, то увидел его на соседней койке. Он чувствовал себя совсем беспомощным - не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, не повернуться. Он не морщился от боли, а лишь на время закрывал глаза. Парня побрили, и он стал выглядеть моложе и симпатичнее.
Когда я выходил из палатки в туалет и вернулся назад, он обратился ко мне: «Слушай, братишка, давай поговорим».
- Давай, – согласился я.
- Ты боишься смерти? – спросил он.
- Нет, не боюсь.
- Да не может быть. Все боятся. Просто ты хочешь выглядеть храбрее других... Признайся, скажи честно, боишься?
- Правда, не боюсь, – убеждал я его. – Мне уже доводилось в Кёнигсберге умирать, и это не больно и не страшно.
Я рассказал солдату свою историю, как меня засыпало землёй рядом с воронкой от мины. После этого он мне поверил.
- Спасибо, брат, что успокоил меня. Теперь и мне будет спокойнее умирать. Скорее бы отмучиться…
В палатке находились ещё несколько металлических кроватей, на которых лежали раненые и больные. Они слышали наш разговор. Лежавший рядом со мной другой солдат, лет тридцати пяти, с папиросой во рту, вмешался в разговор и попытался успокоить моего собеседника: «Слушай, парень, не надо думать о смерти, ты будешь жить, тебе сделали операцию и всё у тебя заживёт. Вот уж мать обрадуется, когда домой приедешь…»
- Домой я уже никогда не приеду, - с горечью в голосе произнёс, тяжело раненный солдат, - я слышал разговор врачей. Они сказали, что гангрена распространяется, и жить мне осталось не долго. Врачи думали, что я не слышал.
- Всё равно, верь в спасение, молись богу, – не унимался сосед по койке.
- Как молиться, если нет сил, поднять руку.
- А ты молись в мыслях, или вслух…
Некоторое время все молчали, только в конце большой палатки кто-то стонал, всхлипывая, словно ребёнок.
- Вот я умру, и никто меня не вспомнит, кроме матери, – продолжал говорить тяжелораненый. – У меня даже нет ни одной медали. От меня на земле ни какого следа не останется, мои кости сгниют, мать тоже умрёт, и всё. Получается, что и не жил?
Я не знал, как возразить этому парню, всей душой чувствовал, что есть правильные слова, но от контузии и от высокой температуры, моя голова плохо соображала. Вместо меня хорошо сказал другой солдат, лежавший с нами в палатке:
- Мы штурмовали все вместе Кёнигсберг и взяли его. Это и есть память о нас. Конечно, имя каждого солдата в отдельности, не останется в истории, но мы единый Советский народ, и это наша общая победа. Кстати, я по национальности украинец.
Когда солдат закончил говорить, сразу несколько голосов поддержали его: «Правильно… Ты точно сказал…»
На следующий день, в мучениях, тяжелораненый солдат умер.
В госпитале я пролежал неделю. За это время в нашей палатке умерли ещё двое. Очень тяжело было видеть смерть этих парней, хотя на фронте я уже всего насмотрелся.
В конце недели снова пришёл врач, осмотрел меня, и сказал, что всё нормально, здоровье моё налаживается, и скоро я поеду домой, в связи с контузией меня демобилизуют. День выдался солнечный, на улице стало тепло, как летом, и врач разрешил мне выйти из палатки без гимнастёрки, чтобы позагорать. Я вышел в брюках, раздетый по пояс, и сел на старые носилки, из которых сделали лавочку. На улице собралось много выздоравливающих пациентов госпиталя, люди радовались хорошей погоде и говорили о скорой победе. Один лейтенант, однако, высказал опасение, что у Гитлера может вскоре появиться сверхмощное оружие, поэтому надо быстрее добить его. Лейтенант служил в армейской разведке, был осведомлён обо всех проблемах, связанных с завершением войны. Теперь мне стало понятно, почему наше командование так торопится закончить войну, не жалеет ни солдат, ни техники. Ведь у фашистов уже было разработано атомное оружие. Оставалось только наладить производство. В тот период, словосочетание «атомное оружие» никто не произносил. Ещё не знали, что это такое.
Госпиталь располагался вблизи посёлка. На полях вокруг уже весь снег растаял, только в кустах и в тени, ещё белели снежные островки. Яркое солнце и голубое небо создавали весеннее настроение. Но, сообщение лейтенанта из разведки о «сверхмощном» оружии, которым Гитлер угрожает всему миру, не выходили у меня из головы. Я решил сбежать из госпиталя, чтобы воевать до полной победы.
Кто-то среди раненых стал играть на аккордеоне. Услышав музыку, из посёлка пришли женщины, польки и француженки. Они находились у немцев в рабстве и ещё не смогли уехать на родину. В госпитале их подкармливали. Мужчины стали приглашать женщин танцевать, начались возле палаток танцы. Я надел гимнастёрку, чтобы спрятать своё худое тело и пригласил молодую польку на очередной танец. Она хорошо говорила по-русски, её белокурые волосы развевал лёгкий ветерок, а в голубых глазах появился весёлый блеск. Мне она очень понравилась. После танца полька попросила меня похлопотать за неё перед главным врачом госпиталя, чтобы он принял её на работу. Но главврач отказал мне, объяснив это тем, что госпиталь объект военный и сюда принимают на работу людей проверенных.
В этот же день в госпиталь приехали солдаты из нашего полка навестить раненых однополчан. Среди них были мои знакомые. Я взял своё оружие на складе, сел в машину и уехал в 21-й полк. Не нашёл только свою шинель, которая была грязная и драная. Её, наверное, выбросили.
Пока я лежал в госпитале, майору Устинову присвоили звание подполковника. Я при встрече поздравил его с повышением, а он спросил:
- Сам из госпиталя удрал, или ребята уговорили?
- Конечно сам. Хочу воевать до конца, – ответил я.
- Ну, и дурак, – с довольным видом сказал Устинов и распорядился, чтобы мне выдали новое обмундирование».
Продолжение следует.