Эта назойливая муха никак не желала угомониться. Нудно жужжа, она не ведая усталости, носилась по душной комнате, лишь изредка присаживаясь отдохнуть на запыленный плафон под потолком. Потом, словно опомнившись, она вдруг срывалась с места, и снова металась под потолком, в бесплодных поисках выхода из замкнутого пространства. А на улице вовсю гуляло жаркое беззаботное лето. Туда к прохладе тенистых деревьев отчаянно стремилась муха, да все впустую. Она с каким-то сумасшедшим постоянством натыкалась на горячее стекло наглухо закрытых окон, постепенно теряя силы в безысходности.
Дмитрий Антонович Клепиков обливаясь потом, и поминутно вытирая платком взмокший затылок, злорадно наблюдал поверх очков как в поисках свободы, мечется по комнате несчастная муха. Ехидная улыбка тонких вечно поджатых губ не сходила с бледного упаренного лица пенсионера, всеми глубинами своей души ненавидящего сквозняки. С самых ранних лет, любое, едва ощутимое дуновение ветерка, приводило Клепикова в чувство крайнего бешенства. Нетерпимый к прохладе и свежести, он всячески избегал сквозняков, вентиляторов и кондиционеров, предпочитая сидеть в плотно закупоренном помещении даже в самый сильный летний зной, не особо жалуя кстати и водные процедуры. Эти специфические особенности натуры Дмитрия Антоновича для его сослуживцев являлись неописуемой адской пыткой. Не позволявший никому устраивать сквозняки в рабочем кабинете, он так плотно закрывал окна и форточки, что дышать там становилось практически нечем, а тяжелый запах давно не мытого тела тошнотворными волнами исходивший от Клепикова, делал совместное сосуществование просто невыносимым. С ним пытались поговорить, пробовали вразумить, или по крайней мере, призвать к простому человеческому пониманию. Но, увы - все это было пустыми затеями, не приносящими никакого результата, лишь только усугубляющими создавшуюся весьма и весьма неординарную ситуацию.
- Вы что думаете, я тут пустое место?! - брызжа слюной, истерически кричал Клепиков, и, вскочив со стула, швырял свои бухгалтерские отчеты на пол. - Я тут вам не кто-либо нибудь, я тут на хорошем счету у руководства! И я не позволю ущемлять мои законные права! Никаких открытых форточек, и никаких кондиционеров! Мне здоровье не позволяет! Я жаловаться буду!
Коллеги из отдела бухгалтерии, как впрочем, и представители руководства учреждения, были прекрасно осведомлены о его склочном и гадком характере, так что в очередной раз, столкнувшись с полнейшим отсутствием какой-либо логики и понимания, лишний раз осознавали - заниматься этим делом бесполезно и… опасно. Все знали об одном, особом его пристрастии, о котором особо никто вслух не распространялся, дабы не попасть в число очередных жертв. Дмитрий Антонович был профессиональным анонимщиком, бравшим «на карандаш» всех тех, кого считал нужным « примерно наказать».
Тот день когда Клепикова наконец проводили на пенсию, стал благословенным для всего большого коллектива учреждения. Поздравляли его по очереди, сделав натянуто-доброжелательные лица, отметив при этом, что юбиляр вышедший на вполне заслуженный отдых, внес немалый вклад в общее дело. Пожелавшие выступить и поскорее отделаться от него подчеркнули ряд качеств, коими обладает новоиспеченный пенсионер, пожелав ему на прощание крепкого здоровья и долгих лет жизни.
Клепиков смиренно выслушав хвалебные речи в свой адрес, даже слегка прослезился, а потом заявил что будь его воля то проработал бы в родном коллективе до скончания веков. При этих словах, по спинам присутствующих пробежал неприятный холодок, но когда Дмитрия Антоновича все-таки выпроводили домой: на машине директора, с букетом цветов и чисто символическим подарком, все облегченно вздохнули, и дружно поехали отмечать освобождение от тирана.
Раньше написанию анонимных писем и доносов начинающихся как правило словами «…довожу до вашего сведения…», Клепиков посвящал лишь свободное от основной работы время, но теперь… Отныне он был полностью предоставлен самому себе, а потому усиленно взялся за как говорили в глубокую старину - «подметные письма».
К великому сожалению, в былые времена, как правило, не имевшие подписи анонимные письма не только подлежали к самому тщательному рассмотрению, но и к тому же по изложенным в них «красноречивых фактах» принимались меры самого разного характера. Мастера-пасквилянты усердно строчили доносы на тех, кого подозревали в чем-то непотребном, подозрительном, но в большинстве писали анонимки просто так от злобы, зависти, ненависти. Сколько судеб изломали, сколько погубили жизней, доносчики - одному Богу известно, что там говорить. Теперь же времена иные. Хочешь изложить свое недовольство на бумаге, найти так сказать правду - будь любезен подписывайся под сказанным. Подпишись, и если такой уж принципиальный да честный, открыто отстаивай свою точку зрения. Как такой расклад? Многим ли «писателям» он пришелся по вкусу? Почувствовав, что запахло «жаренным» многие из них бросили свое грязное ремесло, и так сказать отдалились от дел. Но иные оказались прогнившими насквозь, и среди них был Клепиков.
Он и раньше-то, не отличаясь высоким моральным уровнем, лихо катал анонимки на сослуживцев, соседей, а иной раз и на родственников. Хитрый, наблюдательный и изворотливый, Дмитрий Антонович принюхивался, прислушивался, зорко следил за происходящим вокруг, и избрав очередную жертву, заносил ее в свой реестр, тщательно собирал компромат. А потом находил способ недвусмысленно намекнуть об этом «счастливчику», и если тот клюнет на наживку, испугавшись огласки, заплатит откупные, то вопрос закрывался сам по себе. Ну а если, сговориться не удавалось, и вымогателю просто плевали в лицо за ложь и подлость, тогда Клепиков излив накопившуюся злобу и желчь в письменном виде, тихо и незаметно опускал конвертик без обратного адреса в почтовый ящик. И как только доходило письмо до адресата, то начинала вертеться-крутиться карусель, в которую замешивались как тесто в чане – судьбы, жизни, события. Так было раньше. Но наступили новые времена, и все стало по-другому, а точнее все стало, так как и должно быть. Теперь, ввиду новых обстоятельств, связанных с обращениями граждан анонимные письма утратили свою актуальность, но Клепиков явно ностальгируя по былому, писал эти письма как по инерции, надеясь на «авось пройдет».
… Дмитрий Антонович сидя в духоте, с усмешкой смотрел как изнывает и теряет последние силы несчастная муха.
«Ничего, ничего, подыхай постепенно и медленно. Будет, так как я хочу» – думал он, не замечая, как заливает пот, очередное уже пятое письмо за неделю. Строчки размытые потом «поплыли» вкривь и вкось, потеряли разборчивость. Но Клепиков этого не замечал. Он весь кипел, горел внутри от ненависти к хирургу из городской больницы, которого и знал-то толком не знал, но сейчас огульно охаивал, яростно обвиняя во взяточничестве, вымогательстве, неуемной жажде наживы, пьянстве и неприкрытом распутстве.
«…Дача на берегу реки, дорогая иномарка, квартира в центре города, а супруга красуется дорогими сережками с брильянтами. На какие средства все это куплено, позвольте спросить? Разве одной только заработной платы врача-хирурга хватило бы, чтобы жить на широкую ногу? Тут налицо факт наживы за счет пациентов, которым требуется срочная операция. Других возможностей обогатиться у Алексея Таранова как мне известно нет. Прошу также обратить внимание на моральный облик Таранова, погрязшего в порочных связях с лаборанткой больницы Лилией Осокиной, живущей в последнее время не по средствам. Прошу разобраться в данных фактах, и принять соответствующие меры».
Конечно, все, о чем писал анонимщик, было бредом «сивой кобылы», никакой дачи, как и квартиры в центре города, а равно иномарки и любовницы живущей не по средствам у хирурга не было. А были у Таранова золотые руки, честь, совесть и любимая семья, ютившаяся в двухкомнатной квартире на окраине города. А впрочем, был еще у него старый, видавший виды «жигуленок» оставшийся в память об отце. Но это ведь совсем другой разговор, не так ли?
Закончив с «произведением», Клепиков вложил письмо в конверт, написал адрес назначения, а потом закинув в рот пару фисташек, отправился к ближайшему почтовому отделению, чтобы опустить письмо в ящик, что стоял рядом со зданием почты.
Он переходил пешеходную «зебру» на зеленый сигнал светофора. Это он запомнил хорошо. Но вдруг, на самом середине его пути, с места сорвался черный BMW, и с ревом набирая скорость, помчался по трассе. Последнее что успел заметить Клепиков, это неестественно перекошенное лицо пьяного водителя, а потом сознание его опрокинулось в непроглядную бездну.
…Откуда-то издалека доносятся голоса. Странно. Какие сдавленные, словно прижатые чем-то тяжелым голоса: скальпель, зажим, тампон… еще тампон…Сестра быстрей! Ну же! Еще тампон…
Потом все вновь исчезло, словно уплыло по реке забвения.
...Когда Дмитрий Антонович очнулся, то постепенно, вначале размыто а потом отчетливей обозначились над ним черты лица склонившегося над ним человека. Он его узнал. Это был хирург Таранов. Тот самый хирург, анонимное письмо на которого лежало неотправленным в кармане брюк.
Он отходил от наркоза, и первый раз в жизни, Клепиков заплакал. Он плакал отчаянно, слезы текли по его впалым щекам, смачивая пересохшие после наркоза губы.
- Что с вами? – удивленно спросил хирург, взяв его за руку.
- Ничего сынок – еле прошептал дрожащим голосом старик, - прости меня…
- За что? О чем вы Дмитрий Антонович? Все самое страшное уже позади. Все будет хорошо.
« О Боже, помилуй! Дай мне силы пожить еще – произнес мысленно Клепиков, закрыв глаза. Я порву это проклятое письмо, и никогда больше не причиню никому зла. Я проживу остаток своих дней как человек. Как человек…
Георгий АСИН