там, где навеки застыло некогда полное сил сердце... торчала рукоять
ритуального кинжала, от которого во все стороны тонкой светящейся
паутиной расходились те самые нити, которые привели меня в такой
восторг.
Я не сентиментальный старик и не легкомысленная барышня,
способная при виде крови с тихим стоном осесть на пол, выразительно
прикрывая глаза руками. Я видел многое за свою долгую жизнь. В том
числе, замученных насмерть невольников. Распятых за малейшую
провинность слуг. Убитых. Просто мертвых. Воскрешенных и снова
убитых. Я видел трупы детей, умерших от истощения; женщин,
подвергнувшихся жестокому насилию; и даже ближайших родственников,
которым сильно не повезло по жизни и которых, к сожалению или счастью,
у меня уже не осталось.
Я так же видел, как медленно и мучительно умирал мой учитель, день
за днем теряющий не только силы, но и надежду. Видел, как еще более
мучительно умирал мой ученик, который не оправдал нашего общего
доверия. Более того, сам стоял у секционного стола и бестрепетно вскрывал
ему вены... но мальчишка... совсем еще безусый... ни в чем не повинный
мальчишка, единственная беда которого заключалась в том, что он имел
несчастье родиться в семье некроманта... та самая, пресловутая чистая
душа, в поисках которой многие проводят целые годы... и совсем юное,
полное сил тело, в котором скрывается так много доступной, невероятно
легкой для усвоения энергии. Еще не ставшее мертвым, но уже
переставшее быть живым. Остановленное в самый миг умирания. Навеки
застывшее на границе между жизнью и смертью. Но обреченное на
бесконечные муки. С небьющимся сердцем и еще трепещущей,
прикованной к нему душой, растянутой между светом и тьмой, как тонкая
связующая ниточка. А по ней, как по руслу высохшей руки, с ТОЙ стороны
беспрерывно текла украденная энергия...
Признаться, при виде ТАКОГО источника у меня впервые за много лет
что-то дрогнуло в груди.
Нет, отнюдь не от вида окровавленной кожи. Не от жутковатого
зрелища запавших щек и провалившихся внутрь, бешено двигающихся под
закрытыми веками глаз мальчишки. Не от вида беззвучно распахнутого рта,
откуда не доносилось ни крика, ни даже короткого вздоха. А от внезапного
осознания того, что так красиво говоривший о своей нелегкой судьбе барон
рискнул... вернее, посмел поднять руку на своего... сына, наверное? Потому
что только родная кровь могла дать ему такой поразительный отклик. И
только над ней он мог так легко повелевать.