Предыдущий фрагмент: https://zen.yandex.ru/media/id/60d8ccd94f03b318d4ecc1ba/psihiatricheskii-roman-prodoljenie-615a8489330f1f6c1ba2bfa2
Алексей посидел несколько минут в полном оцепенении, потом потянулся к телефону и набрал приёмную ректора:
– Анатолий Юрьевич у себя? – спросил он у секретаря.
– Да, но он занят, – был ответ.
– Ничего, я подожду в приёмной. Вопрос очень срочный.
Ректор, полный, добродушный на вид мужчина с бородой и в очках, внимательно выслушал сбивчивый рассказ Алексея и тяжело вздохнул:
– Да, задачка! Ты ж знаешь, чья она дочка! – сказал он, сложив на животе руки и глядя на Алексея усталыми, чуть покрасневшими глазами из-под очков.
– Поймите, Анатолий Юрьевич, я не смогу работать с душевнобольным человеком на одной кафедре. А если она буйная?
– Ну, ты не преувеличивай! Ты ещё не знаешь, как она будет себя вести. – Анатолий Юрьевич тяжело встал с кресла, обошёл стол и сел напротив Алексея за приставной столик. – Понаблюдай. Старайся не провоцировать. А я попробую выйти на папашу и как-то перетереть с ним эту тему.
Папаша не заставил себя долго ждать.
Буквально на следующий день позвонили из приёмной и назначили Алексею время для встречи с ректором.
Войдя в ректорский кабинет, Алексей увидел, что тот не один. Рядом с ним на гостевом диванчике сидел солидный полный мужчина лет пятидесяти в дорогом костюме со значком «Единой России» на лацкане пиджака.
– Николай Михайлович, – представился мужчина, протягивая Алексею руку, – отец Маши.
Последние слова прозвучали как-то очень скорбно.
Алексей сел на стул напротив гостевого дивана и приготовился слушать.
– Моя дочь, наверное, испугала вас, – как бы оправдываясь начал Николай Михайлович своим хорошо поставленным чиновничьим голосом – не бойтесь, расстройство её глубокое, но агрессивного поведения при нём не наблюдается. Постарайтесь быть с ней строго официальным, не заводите никаких посторонних разговоров, не отвечайте на записки. Со своей стороны, мы предпримем все терапевтические шаги. (Он так и сказал «терапевтические шаги» и эта фраза врезалась в мозг Алексея как стальная заноза) Держите меня в курсе – вот моя визитка, – он улыбнулся широкой чуть виноватой улыбкой и протянул Алексею визитную карточку с двуглавым орлом и золотым тиснением, – да, и последнее – надеюсь, вы не будете ни с кем делиться этой историей. Уверяю вас, что это в наших общих интересах.
С этого момента жизнь Алексея на кафедре превратилась в ад. Мария непрерывно сверлила его влюблённым взглядом, даже преподаватели начали между собой переглядываться. Теперь он старался никогда не оставаться с ней наедине, выходя из комнаты под любым предлогом, если кроме них на кафедре никого не было. Он оглядывался на улице – не идёт ли она следом. Выходя из подъезда, озирался по сторонам, и если вдруг замечал кого-то похожего на Машу, моментально разворачивался и шёл в другую сторону, даже если идти ему надо было совсем не туда.
Но строгая конспирация не всегда давала результаты. Мария всё-таки пробивалась к нему и продолжала непрерывную песню об их любви, о том, почему они ещё не вместе, когда он наконец уйдёт от своей Надежды – и всё в таком роде. Мозги вскипали у Алексея в голове. Он сообщал обо всём Николаю Михайловичу, тот сочувственно выслушивал, просил набраться терпения, говорил, что терапия продвигается хорошо, и скоро обострение закончится, но оно никак не заканчивалось.
И хотя Николай Михайлович продолжал напоминать о строгой конфиденциальности всего происходящего, Алексей решился-таки на отчаянный шаг.
У него был школьный приятель Трофим, который закончил медицинский и работал теперь в городской психиатрической больнице. Друзьями они никогда не были и со школы почти не виделись, но через общих знакомых Алексей нашёл телефон Трофима. Позвонил. Напомнил о себе и попросил о встрече. Трофим не отказал.
Психдиспансер находился почти за городом в старинной дворянской усадьбе, окружённой старым парком. От остановки автобуса довольно долго нужно было идти пешком. Дорожка вилась между разлапистых дубов и лип, посаженных здесь ещё в девятнадцатом веке. Стоял ясный солнечный день золотой осени. Липы светились золотистой листвой, бронзовели дубы. Было хорошо и спокойно, как будто это была дорога в рай, а не в дом скорби.