Станислав Владимирович Роговский
Приходилось нам летать в Афгане и на разведку. Вообще-то, чаще этим занимались «сухие», то есть лётчики Су-17-х, но иногда и нам перепадали эти задачи.
Полёты на разведку были делом знакомым – в Канатово на учениях приходилось отрабатывать и их. Выходишь в зону, ведущий начинает на предельно малой крутить восьмёрки или два разворота на двести семьдесят градусов. А ты, с превышением, через него стараешься увидеть что-то интересное на земле! Ну как же! Вот они! Стоят на опушке зелёные спецмашины и надувные макеты тактических ракет. Готово! Крутанули ещё раз, передали координаты и ставь, командир, оценку!
На войне всё оказалось совсем не так. Если начнёшь так вальсировать в районе расположения противника, то, во-первых, ничего не увидишь. А во-вторых, будешь отличной мишенью для пацанёнка с АКМом, не говоря уж о ДШК или «Стингере». Даже на западе Афганистана, при разведках в открытой пустынной местности, у нас была возможность только одного мгновенного взгляда. За это мгновение нужно было увидеть цель впереди себя, определить её характер, состав группы, оружие, есть ли среди них женщины или дети? В следующее мгновение картина размывается скоростью. Если повезёт, то успеешь зацепиться взглядом за какое-нибудь пятно, россыпь камней недалеко или изгиб тропы. Второго шанса увидеть цель уже не будет!
Пока сделаешь горку и разворот для пикирования, всадники и погонщики верблюдов кладут своих четвероногих на землю и набрасывают на них покрывала под цвет пустыни. Весь караванчик растворяется под этими «плащами-невидимками», и лётчик на пикировании просто не знает, куда смотреть! Если цель оказалась явно подозрительной и удалось зацепиться взглядом за ориентир на земле, то под крылом у разведчиков есть по две ФАБ-100. За несколько секунд разворота и пикирования нужно успеть решить, бросать бомбы или нет. Чего нам это стоило, мы поняли, наверное, гораздо позже. Когда стали замечать в зеркале седину на висках… А если лететь повыше и потише, то караванщики услышат тебя ещё до подлёта и растворятся, слившись с пустыней.
Как-то раз обмывали мы орден Красной Звезды, полученный нашим товарищем из эскадрильи «сухих» Мишкой.
Разогретый всеобщим вниманием, Мишка всё-таки рассказал нам один случай, произошедший с ним на войне.
Шли они парой на разведке.
Иногда перебрасывались короткими фразами. Впереди невысокая пологая гора. Видимость отличная. Прочертили над верхушкой совсем низко.
И вдруг прямо у ведомого перед глазами от самолёта ведущего отлетает часть крыла. Ведомый непроизвольно шарахнулся в сторону, а самолёт ведущего крутануло, и он исчез. Когда ведомый развернулся и посмотрел назад, то в ужасе увидел вниз по склону обломки самолёта, огонь, дым… Лётчик был в шоке! Минуту назад весело перекидывались фразами в эфире – и вот командира нет…. Доложил на КП о гибели ведущего и пошёл на точку. К месту падения был направлен вертолёт ПСО, чтобы найти останки лётчика.
Лететь долго, но место падения ещё дымилось, когда вертушку вывели к этой горушке. На аэродроме все «сухие» бросили работу и обречённо ждали её прилёта. Когда она вышла на связь, с КП запросили:
– Лётчика забрали? – Забрали. Он жив!
Эта весть взорвала тягостное безмолвие! Как жив?! Не было ни времени, ни высоты. Всё произошло в одно мгновение! Ведомый не видел купола парашюта. Только огонь и обломки! Когда пришла вертушка, все бросились её встречать. «Восьмёрка» ещё крутила лопастями, когда открылась дверь и на бетонку спрыгнул Мишка! Живой, взъерошенный, да ещё охапку всякого барахла с собою тащит: автомат, ЗШ, скомканный парашют, растрёпанную чашку НАЗа… Воскрес!
Мишка сидел рядом на кровати, откинувшись спиной к стене, и рассказывал коротко, без подробностей: – Когда хрустнуло и крутануло, то я не знал, где верх, где низ. Поймал ручку катапульты и рванул! Купол раскрылся перед самым касанием. Чашка НАЗа не успела отстегнуться от пятой точки и ею-то я и приложился к склону горы! Купол немного сдержал моё кувыркание, но прокатило меня крепко! Когда очухался, ведомого уже не было. ЗШ помятый, а руки-ноги целы. Достал автомат, собрал пожитки и пошёл наверх. Как долго тащился на вершину – не помню. Но внизу оставаться было совсем неуютно. Наверху на всякий случай занял «круговую» оборону и сижу – жду вертушку. Она скоро и прилетела. Почему отвалилась часть крыла – так и осталось загадкой.
Мы сидели с этим весёлым парнем, чудом улизнувшим от смерти, и удивлялись его лёгкости и невозмутимости.
Мы обмывали орден, которым Родина пыталась измерить величие мужества простого пилотяги и всё то, что ему пришлось испытать.
Мы были уверены, что ещё не раз будем сидеть вот так, вместе в одной компании, и коротать редкие свободные вечера, делясь впечатлениями, рассказами о встречах, полётах в Союзе. Но война имела свой план. Мы расстались до утра, но не встретились больше никогда.
Нас развело кого куда, а вскоре они ушли по замене домой, и мы так и не увиделись. Я даже не знал его фамилии. Не запомнил, где он учился и откуда родом.
Где ты, Мишка? И такой ли ты весельчак и везунчик, как прежде?