146 километров ходьбы и бега по Нескучному саду и тропинкам Волоколамского района Московской области и вот, наконец, «Песни Гипериона» Дэна Симмонса (две с половиной тысячи страниц в бумаге, между прочим ) дослушаны целиком, от начала до конца.
Ну, что вам сказать — насколько велика и восхитительна первая дилогия (собственно «Гиперион» и «Падение Гипериона»), настолько же легко я бы обошлась без «Эндимиона» и «Восхода Эндимиона». Ко второй дилогии у Симмонса отказывают, кажется, вообще все навыки, кроме двух базовых: способности придумывать сколь угодно фантастичные, безумные и вместе с тем достоверные миры и способности километрами гнать приемлемого качества экшн с погонями и перестрелками.
Впрочем, даже с последним чем ближе к концу, тем хуже. Словом, не зря я двадцать пять лет назад ограничилась «Гиперионом» и «Падением Гипериона» — могла бы и сейчас в той же точке остановиться, почти ничего не потеряла бы.
Но вообще-то поговорить я хотела не об этом. А о вещи, которую при первом прочтении в конце 90-х я, понятным образом, вообще не заметила, и которая сегодня меня чувствительно резанула. Вот она: при всем причудливейшем многообразии созданной Симмонсом вселенной в ней нет даже намека на гомосексуальность или какие-либо еще типы квир-отношений и квир-идентичностей.
То есть после исчезновения Старой Земли во вселенной изменилось вообще все, кроме одного: сексуальности и гендера. Люди научились умирать и воскресать, путешествовать по звездам и пользоваться плазменными гранатами, у них появились тысячи самых экзотических новых верований типа «дзен-гностицизма» или культа шестирукого железного убийцы Шрайка, они обжили Планково пространство и терраформровали сотни планет, но при этом остались уныло двуполыми и стопроцентно гетеросексуальными.
В одном-единственном эпизоде в «Восходе Эндимиона» герой попадает на планету, где существует «тройственный брак», но и там речь идет скорее о социальной конвенции, чем об органических склонностях участников подобных союзов.
При этом обвинить Дэна Симмонса в консерватизме, маскулинизме или, прости господи, белом супремасизме лично у меня не повернется язык: в «Песнях Гипериона» есть люди решительно всех национальностей и цветов (до синих андроидов включительно), а все самые сильные герои — от сыщицы Ламии Брон до галактического лидера Мэйны Гладстон или мессии Энеи — женщины. Даже инфернальная и могущественная кибер-злодейка Радаманта Немез — и та (ну, по крайней мере формально) женщина. Но вот гомосексуалов — нет, их во вселенной Гипериона не существует. И трансгендеров, и вообще каких-либо квиров тоже нет.
Может быть, Симмонс не мейл-шовинист и не расист — просто гомофоб? Тоже, вроде бы, нет: в 2007 году он пишет свой знаменитый «Террор», и в этот момент ему уже не кажется вероятным, что в 1848 году от берегов Англии отплывет команда, в которой на пару сотен мужчин не найдется ни одного гомосексуала. Поэтому на борту «Террора» есть и очень милый гомосексуал, и гомосексуал-негодяй — словом, все, как в жизни.
Что же произошло с Дэном Симмонсом между 1989 годом, когда вышла первая часть «Гипериона», и написанием «Террора» в 2007-м? Что заставило писателя так радикально пересмотреть свои взгляды? Боюсь, что правильный ответ звучит разочаровывающе кратко: ничего. С Дэном Симмонсом лично не произошло вообще ничего, какой был, такой и есть.
Зато очень многое произошло с миром вокруг него.
Историческое образование, о котором я много говорила в предыдущем посте, научило меня, что, сильнее всего с течением времени трансформируются не люди и не события, но наши представления о них. Вернее, даже не представления в целом, а фокусировка взгляда. Количество гомосексуалов и женщин в любом обществе более или менее стабильно, меняется лишь то, смотрит ли на них это самое общество и если да, то под каким углом.
В середине XVIII века какому-нибудь Иоганну Винкельману едва ли приходило в голову размышлять о гомосексуальности у его обожаемых древних греков не в силу гомофобии (или, напротив, латентной гомосексуальности, в которой Винкельмана как раз-таки подозревают), а просто потому, что в те времена об этом особо не думали — ну, во всяком случае, публично.
Я же сегодня постоянно вынуждена объяснять, что нет — у греков не было какой-то геомагнитной аномалии, резко увеличивающей количество гомосексуалов в социуме, и уж точно Ахилл и Патрокл не были партнерами в нашем сегодняшнем понимании этого слова (ну, во всяком случае Гомер ничего такого в виду не имел). Ну, или какая-нибудь Мэрилин Ялом в своей (довольно дурацкой, но ничуть не бульварной) книге «История жены» вдруг берет и пишет, что в Древнем Риме гомосексуальные браки были разновидностью нормы — на том основании, что где-то в сатирах Персия (кажется) нечто подобное упоминается как диковинный курьез, демонстрирующий глубину морального падения отдельных там, понимаете ли, патрициев.
Права ли она? Скорее всего, нет, но интересно, что еще тридцать лет назад глаза у исследователя просто технически не поворачивались под таким углом — а теперь отлично поворачиваются. И происходит это не потому, что исследователи массово посходили с ума, а только потому, что сменился ракурс у всего общества в целом.
Теперь на гомосексуалов смотрят, их видят, механически перенося нынешнюю оптику на прошедшие эпохи.
Все то же касается и будущего. У Дэна Симмонса 1989-го года выпуска голова в сторону гомосексуальности просто не думает, потому что эта тема не находится в фокусе общественного внимания — ее как бы не существует для всех, кого она не касается непосредственно. Поэтому его будущее двуполо и гетеросексуально. Сегодняшнее общество перефокусировалось, поэтому в будущем, скажем, у моего любимого Йена Макдональда, у Питера Уоттса, у Роберта Джексона Беннета или, хуже того, у Ричарда Моргана расцветают, скажем деликатно, вообще все цветы — вплоть до самых диковинных.
И прошлое, и будущее — это всегда конструкты, отражающие в первую очередь современность. И человечество ничего, совсем ничего не может с этим поделать — мы не умеем думать по-другому, мы так устроены. Античность Средних веков вообще не похожа на античность эпохи Возрождения, та — на античность Просвещения и Нового времени, а какой античность была на самом деле — мы не знаем и не можем узнать. Потому что для того, чтобы это сделать, нам бы пришлось перестать быть самими собой, а такое вряд ли возможно — как вряд ли возможен в реальности квантовый наблюдатель.
И это подводит нас к неизбежному (и довольно неприятному) разговору о так называемой «повесточке» — о «засилье гомосексуалов, женщин и небелых людей в литературе», о том, почему в будущем сплошь гомосексуалы и трансгендеры, а в прошлом — они же плюс исторически недостоверные черные и азиаты, и так далее.
Может показаться, что вот раньше же было нормально — гетеросексуальные астронавты, белые жители средневековой Франции или викторианской Англии, настоящие друзья Ахилл с Патроклом, хрупкие женщины с толстыми косами, сильные мужчины с квадратными подбородками, а теперь фигня какая-то, забвение традиций, попытка подстроиться под «либеральный дискурс» и тотальный дефицит скреп. Верните нам наше нормальное прошлое и нормальное будущее. Да и настоящее тоже верните, сил уже нет читать про этих чернокожих одноногих лесбиянок.
Ну, в общем, у меня для вас плохие новости. То, каким мы видим наше прошлое и наше будущее, зависит от нашего настоящего. А в настоящем, так уж сложилось, общество смотрит на женщин, небелых людей и гомосексуалов — не только на них, конечно, но на них чаще, потому что раньше их не видело, а на новенькое всегда смотреть интереснее.
И вместе с обществом на всех этих «маргиналов» смотрят писатели, потому что писатели (и Дэн Симмонс, с которого мы начали этот разговор, тому отличный пример) всегда смотрят туда же, куда и общество. И пока общество не отвернется и не посмотрит в другую сторону, то, что принято называть «повесточкой» из литературы никуда не денется.
Смиряемся, перестраиваем оптику. А если совсем невмоготу, перечитываем Дюма, Хемингуэя или — ну, да, «Гиперион», почему нет. Только все же лучше первые две части.
А Вы что думаете об этом?
Подписывайтесь на канал и оставляйте комментарии.