В первой половине десятых годов мне некоторое время (до необандеровского переворота) довелось выступать в роли парламентского обозревателя газеты харьковских коммунистов «Красное знамя». Один из моих материалов был посвящён слушаниям в Верховной Раде по проблеме издания, распространения и чтения книг на Украине. Практически все выступавшие характеризовали положение в этой сфере как катастрофическое. Планы его исправления предлагались в большинстве случаев нереалистические, порой явно нелепые. Но только один из депутатов – представлявший КПУ – высказался за то, чтобы использовать советский опыт решения этих задач. Все остальные – причём, сторонники Януковича и его противники из националистов проявили здесь полный консенсус – если и вспоминали о советском прошлом, то лишь как о времени, когда «лютовала идеологическая цензура».
Солидарна с ними и российская демпропаганда. Когда заходит речь о культурной жизни советской страны, она тоже стремится делать акцент на идеологической цензуре. Как принято у антикоммунистов, при этом активно используются подтасовки, передёргивание и прямая ложь.
Вот один из примеров. Говорят о когда-то популярном у нас в своё время австрийском фильме «Катерина» с Франческой Гааль. И с апломбом утверждают: «…фильм урезали на двадцать минут, изъяв из него благополучный конец. Основание? Брак между горничной и сыном миллионера невозможен даже в комедии».
Я смотрел «Катерину» в студенческие годы в ретроспективе фильмов Госфильмофонда. Фильм примитивный, и не запомнилось, чем конкретно он завершился. Возможно, его при подготовке к прокату действительно подсократили, но если и так, это, скорее всего, было продиктовано подгонкой метража картины под стандарт нашего проката, а вовсе не теми причинами, которые выдумали «обличители». Потому что примерно в это же время шёл фильм с Диной Дурбин «Сестра его дворецкого», где героиня – горничная в начале картины – в финале завоёвывала сердце своего хозяина, очень состоятельного человека. Шли тогда и другие картины, в которых бедные героини находили богатых женихов – «Первый бал», «Брак по расчёту» с той же Диной Дурбин, «Маленькая мама» с той же Франческой Гааль. .
Будем объективны, ограничения, которые условно можно назвать цензурными, встречались не так уж редко – и в кино, и в литературе, и в музыке, и в изобразительном искусстве, и в журналистике. Только к цензуре в прямом смысле слова они чаще всего не имели отношения. Цензурой ведал Главлит.
Я столкнулся с белгородским областным органом цензуры лишь однажды, и воспоминания о нём у меня остались самые приятные. Мне, со ссылкой на соответствующие нормы, объяснили, почему моя брошюра в Белгороде выйти не может – и тут же рассказали, как без существенных потерь для написанного можно этот запрет обойти.
Большинство ограничений принимались по рекомендации идеологических органов. Разница тут очень существенная: нормы Главлита были законом, рекомендации идеологических органов – именно рекомендациями. И они были отнюдь не непоколебимы. Мне доводилось не раз убеждаться в этом.
Скажем,после того, как режиссёр Андрей Тарковский принял решение не возвращаться в СССР, его фильмы «не рекомендовали» показывать. Однако когда мы в клубе любителей кино при кинотеатре «Победа» решили провести сеанс, посвящённый юбилею актёра Анатолия Солоницына, то не составило труда убедить работника обкома, что лучший фильм для такого сеанса – «Андрей Рублёв».
Замечу, что подобные «рекомендации» использовались и в капиталистических странах. Скажем, в 1930-е годы не в тоталитарных Италии или Германии, а в считающейся демократической Франции по «рекомендации» правительства не был допущен на экраны фильм выдающегося режиссёра Жана Виго «Ноль за поведение», раскрывавший негативные стороны системы школьного воспитания. Позже, уже после падения в Италии фашизма, подобная судьба постигла едва ли не лучший фильм режиссёра Джузеппе Де Сантиса «Рим, 11 часов», в котором автор провёл глубокий социальный и психологический анализ проблемы безработицы. Близкий к правительству Католический киноцентр в категорическом тоне не рекомендовал картину к просмотру и прокатчики не рискнули пренебречь этой рекомендацией: фильм был задвинут в кинотеатры второго экрана, а вскоре вообще снят с показа.
Была у нас и проблема «нормативности». Порой критерии, которым должно было соответствовать произведение, основывались на каких-либо документах ЦК КПСС, порой – на вкусах какого-либо идеологического работника, причём отнюдь не всегда из круга высшего руководства.
Опять сошлюсь на пример из моей работы. Я подготовил для белгородской «Ленинской мены» материал о фильме Кончаловского «Романс о влюблённых», в котором тот оценивался негативно. Вышел он примерно вдвое сокращённым: большинство аргументов против картины были вычеркнуты. Мне прямо объяснили: «Фильм понравился в верхах»..
Что касается произведений зарубежной культуры. Да, конечно, в Советском Союзе государственные органы осуществляли их отбор. Но здесь критерием был не принцип «Кто не с нами, тот против нас», а «Кто не против нас, тот с нами». И, скажем, в советском прокате шли фильмы не только режиссёров левой политической ориентации – Де Сантиса, Рози, Бардема, Поля, Карне и им подобных, но и мастеров, которые официально считались «буржуазными» (с чем, признаться, мне всегда было трудно согласиться, потому что многие их фильмы антибуржуазные по духу) – Феллини, Антониони, Бергмана, Пенна…
В конце 80-х годов большинство наших журналистов пребывали в состоянии восторга от предвкушения того, что злокозненная советская цензура вот-вот окончательно рухнет – и воцарится царство свободы. Известный польский режиссёр Кшиштоф Занусси, который тогда был близок к антикоммунистической «Солидарности», попытался охладить их пыл, объясняя, что в капиталистическом обществе действует своя цензура, коммерческая, - и в отличие от политической цензуры социалистических времён, она совершенно безжалостна. Это был глас вопиющего в пустыне. Но прошло не так много лет, и мы на примере капиталистической России убедились в справедливости его предупреждения. Политической цензуры теперь как бы нет, но, увы, уже много лет в массовом прокате практически нет и фильмов, авторы которых, используя специфические выразительные средства киноискусства, предлагали бы зрителям поразмышлять вместе с ними над важными вопросами жизни общества или человеческого существования. А ведь при «лютовавшей цензуре» каждый год в массовый прокат выходило несколько фильмов такого уровня.
И ещё один очень важный момент. В доперестроечное время у нас была, скажем так, нравственная цензура. Фильмы, спекулирующие на низменных чувствах, на экраны не допускались. К сожалению, одним из проявлений «застоя» стало снижение в 70-80-е годы требовательности к этической основе произведений. Но всё же, и тогда картины типа «Чудовища» или «Синьора Робинзона», создатели которых апеллировали к низменному началу в зрителе, были каплями в море советского проката.
«Перестройка» уничтожила отбор произведений художественной культуры по нравственному критерию. И приход к власти «патриота» Путина ничего в этом отношении не изменил. Изменилась риторика, но не реальные дела.
Кто из подлинных патриотов не согласится с провозглашённым Путиным лозунгом: «Для воспитания личности нам нужно восстанавливать роль великой русской культуры и литературы. Они должны быть фундаментом для самоопределения граждан». Только вот при этом, скажем, российский кинопрокат работает под совсем другим лозунгом – тем, который сопровождал выход на экраны одной из американских молодёжных комедий: «Ещё бессовестнеё, ещё бесстыдней!».
Виктор ВАСИЛЕНКО,
Белгород