Месопотамия, одна из колыбелей человеческой цивилизации отделена от Передней Азии (остальной ее части) трудно проходимыми пустынями. Начавшая активно заселяться в VI тысячелетии до н.э., она первоначально сурово обходилась с расселившимися в ее пределах людьми – жили они довольно бедно, в основном выращивая ячмень, который мог произрастать на засоленных почвах долин Тигра и Евфрата. Лучше обстояло дело на землях, которые орошались каналами. Создание развитой ирригационной системы отдельными общинами произошло лишь в IVтысячелетии, после чего ситуация значительно улучшилась. Без ирригационных и мелиорационных работ бассейн нижнего Евфрата представлял бы собой пустыню, ограниченную Иранскими горами и Сирийско-Аравийской полупустыней. Сейчас пустынная часть равнины рассечена прорытыми каналами, а тут и там по ней расположены глинистые холмы – телли. Телли это развалины городов, дома которых, надстраиваясь слой за слоем на месте своего предшественника, были сложены из кирпича-сырца. В древности их не было. Постепенно иловые отложения Тигра и Евфрата создали барьер, который расширил территорию равнины на юг на сотню километров. Вот, что мы можем прочитать о той ситуации, прежде всего касающейся гидро-системы Месопотамии в одной из книг, посвященных Древнему Востоку: «Евфрат в пределах Нижней Месопотамии разделялся на несколько русел; из них важнейшими были западное, или собственно Евфрат, и более восточное — Итурунгаль; от последнего к лагуне на юго-востоке отходил еще канал И-Нина-гена. Еще восточнее протекала река Тигр, но берега ее были пустынны, кроме того места, где в нее впадал приток Дияла. От каждого из главных русел в IV тысячелетии до х.э. было отведено несколько меньших каналов, причем с помощью системы плотин и водохранилищ удавалось на каждом задерживать воду для регулярного орошения полей в течение всего вегетационного периода».
Постепенно урожаи становились лучше, и началось накопление продуктов, что в свою очередь как и всюду в истории повлекло за собой и разделение труда. Важно коснуться вопроса о рабстве в тот ранний период, так как десятилетия рассмотрения истории через призму марксистской идеологии нуждаются в некоторой корректировки. Если говорить о социальной структуре шумерских городов-государств, а именно они являли собой первую ступень развития месопотамской цивилизации в собственном смысле слова, то мы сталкиваемся со следующей ситуацией. В Шумере можно было выделить три социальные страты: господствующий слой (правители и редкие, сумевшие разбогатеть частные лица); рядовые общинники, объединенные в общины, основанные на разделении земель между большими семьями; рабы и зависимые люди. Вот как ситуация эксплуатации представлена в труде Александровой и Ладынина: «Эксплуатация была представлена двумя основными формами. В крупных хозяйствах, принадлежавших храму, правителю, членам правящей верхушки и богатым частным лицам, гнули спину работники различных сословий, как рабы, так и не рабы, но, как правило, не имевшие своего хозяйства, а работавшие бригадами за паек и сдававшие все произведенное владельцам имений. Рабы и большинство не-рабов свободно покидать хозяйство не могли. Именно эта форма эксплуатации обеспечивала господствующий класс большей частью его богатств. Поэтому шумерское общество нередко определяется как рабовладельческое, ибо подневольный работник, получавший за свой труд паек, но не имевший в распоряжении или пользовании своего надела, по своему месту в производстве оказывается подобен классическому античному рабу, к какому бы сословию он не принадлежал. Второй главной формой эксплуатации была выдача государством или отдельными лицами части своих земельных владений в виде небольших наделов мелким производителям — от зависимых и закабаленных людей или рабов до свободных арендаторов; такие производители вели свое хозяйство на выданных им наделах, часть произведенного отдавали тому, на чьей земле сидели, а сами жили на остаток».
Действительно, Месопотамия представляла собой более ярко выраженный пример рабовладельческого общества, нежели тот же Египет, и корни рабства уходят еще в период, предшествовавший становлению шумерского общества. Но тут нужно сказать, что во-первых, рабы появлялись как правило в результате войн, из пленников. Рабство могло носить временный характер, а в дальней в Месопотамии наметилась ситуация, в которой положение «средних» общинников и рабов в чем-то сблизилась, неся с собой неудобства для общинников и возможные перспективы для рабов. Вот что по этому поводу пишет Давыдов С.А. в статье «Древняя Месопотами: скованная свобода и эмансипированное рабство»: «Рабовладение в Древнем Междуречье имело специфику, отличавшую его от классического. С одной стороны, здесь свободные люди несли тяжелое бремя повинностей перед государством или домохозяином. Последний имел право понуждать домочадцев к работе, выдавать замуж молодых женщин за выкуп, а в некоторых случаях даже обращать жену в рабство. В наихудшем положении оказывались домочадцы в случае, когда домохозяин пользовался своим правом использовать их в качестве имущественного обеспечения по займу. С развитием товарно-денежных отношений свободу стали ограничивать многообразные формы узаконенной кабалы, в которую попадал несостоятельный заемщик. С другой стороны, рабы здесь располагали известными правами и свободами. Наделение рабов правосубъектностью оказалось своего рода институциональным противовесом той легкости, с которой полноправный человек мог потерять свою свободу. Но не в последнюю очередь такое становилось возможным и потому, что в сообществе полноправных людей Месопотамии господствовало представление о рабе не как о вещи или социально приниженном агенте, а прежде всего как об источнике постоянного дохода. Поэтому на практике в большинстве случаев эксплуатация раба в Междуречье приобретала мягкие, почти «феодальные» формы взимания оброка, а сам раб нередко становился объектом инвестиций в человеческий капитал. Ведя точный ростовщический расчет выгод и издержек, рабовладельцы Месопотамии научились закрывать глаза на классовые предрассудки, усматривать свою выгоду от предоставления рабу широкой хозяйственной автономии и юридических прав. Дистанция между свободными и рабами в Месопотамии еще более сокращалась благодаря действию социальных институтов, обеспечивавших вертикальную мобильность, позволявшую людям перемещаться из одного социального класса в другой».
Но оставим тему рабства, ибо с ней мы забежали слишком далеко вперед и углубились в том, что должно являть собой скорее краткое изложение истории Древней Месопотамии.
Поговорим о изобретении письменности и протописьменном периоде в истории Месопотамии. Изначально письма возникло в Нижней Месопотамии (т.е. на юге – тут все наоборот, чем в Египте) в виде рисунков. Рисовали на плитках из глины тростниковой палочкой. Знак-рисунок обозначал предмет, который был в нем изображен, либо же понятие, которое связывалось с этим предметом. Так, к примеру небо будучи заштриховано в рисунке обозначало ночь и одновременно прилагательные черный, темный или больной.
Такая система письма, как и в случае с Египтом несла на себе некоторые родовые недостатки, а именно сложность передачи абстрактных понятий, имен собственных, добавлялся тот факт, что один знак обозначал несколько разных слов и понять его истинное значение можно было только по контексту – по другим знакам, расположенным рядом. В дальнейшем количество знаков было сокращено, плюс добавились (опять же, как случилось и в Египте все возможные детерминативы).
К 2400 г. до н.э. из-за того, что было невозможно проводить по глине, которая оставалась главным материалом для письма, криволинейные фигуры, знаки превратились в комбинации прямых черточек, что и составило классический образ месопотамской клинописи. Клинописные знаки, помимо цельных – словесных значений, так же могли обладать и слоговыми или полуслоговыми значениями.
Вообще же, говоря о началах месопотамской цивилизации возникает вопрос – какой именно народ создал цивилизацию Нижней Месопотамии. Исследуя письмена середины третьего тысячелетия до н.э. учены пришли к выводу, что уже в это время в Месопотамии жили представители народов говоривших на двух совершенно разных языках – на шумерском и восточносемитском. Говоря о шумерском языке, равно как и о самом шумерском народе мы сталкиваемся с одной из причудливых загадок древних цивилизаций. Шумеры оставили будущему самые ранние памятники письменности, что дало основание известному ученому С. Крамеру назвать свою книгу, посвященную ранним памятниками письменности из Месопотамии – «История начинается в Шумере». Но дело в том, что шумерский язык стоит особняком среди всех других языков тех времен. Он не является родственным ни одному из языков известных науке. Да и в отношении самих шумеров возникают вопросы. Были ли они исконным населением Нижней Месопотамии? Или же пришли откуда-то. Шумеры заложили основы месопотамской культуры и религии, так например бог Мардук – верховное божество Вавилона, в иконографическом смысле как бы наследовал верховному же божеству шумеров – Энлилю. Да и основные тексты религиозного характера, на вроде той же коспогонической поэмы Энума Элиш, были скорее всего адаптациями более ранних текстов Шумера, которые просто ловко адаптировали и в Вавилоне и в Ассирии.
Что касается восточносемитского языка, на котором говорили в том же регионе, то он позже получит название аккадского. При это же цивилизация развитой Месопотамии будет являть собой некий причудливый синтез двух культурных стволов – шумерского и аккадского. Но если Шумеры создали некое культурное пространство, в котором друг с другом сосуществовали их города-государства (нет, не в античном смысле слова – центрами шумерских городов были храмы, а правители фактически были одновременно и жрецами), то аккадцам предначертано было принести некую унификацию в это пространство, которая выльется в серию государств-империй местного значения, начиная с империи Саргона Аккадского.
Так же ученые полагают, что еще в четвертом тысячелетии на территории Месопотамии могли жить и другие народы, говорившие на других – ныне мертвых языках.
Между людьми говорившими на двух известных нам и столь непохожих языках, судя по всему вовсе не было этнической вражды. В контексте шумеро-аккадского пространства создавалась культура, некоторые мотивы которой знакомы нам всем. В частности именно у шумеров (а аккадцы позже переинтерпретировали эту историю) возникла история о Великом Потопе. Верховные боги Шумера – Энлиль, Ану, Энки, но прежде всего Энлиль разгневались на людей за производимый ими шум, который мешал божественному отдыху (любопытный момент – боги в Месопотамии вообще любили отдохнуть, так и история Энума Элиш начинается с гнева первоначальных богов на богов молодых, за то, что те потревожили их сон шумом) и решили уничтожить человечество. Энлиль наслал на землю чудовищный дождь, который затопил все. Но другие боги оказали поддержку благочестивому царю Зиусудре (Ут-Напиштим в аккадском варианте), который под их руководством построил себе ковчег и так спасся вместе с семьей. Какая знакомая история.
Все жители Нижней Месопотамии именовали себя «черноголовыми», независимо от языка, на котором они говорили. В том, что касается раннего периода развития цивилизации Двуречья у ученых отстутствуют датировки основанные на фиксации исторических событий, так что то время по археологическим свидетельствам подразделяется на два периода: протопиьсменный (2900 – 2750 гг) и Раннединастический (2750 – 2310 гг)
От Протописьменного периода до нас дошел ряд архивов – письменных документов, прежде всего хозяйственного значения. Не смотря на такую специфику – самый обширный архив – это хозяйственный архив храма Эанна, который принадлежал богине Иннне, покровительнице города Урук – одного из центров ранней Месопотамии. Инанна (в вавилонском варианте Иштар) была богиней любви и жизни, и правила она со своим мужем – богом-пастухом Думузи, которого по месопотамской мифологии из-за жены ждала горькая судьба. И боги…
Теперь поговорим о Раннединастическом периоде. В конце Третьего тысячелетия до н.э. шумеры создали своего рода вариант примитивной истории – «Царский список», в котором фиксировались имена царей, правивших в разных городах Месопотамии начиная от начала мира. В этот список на равных условиях попали как исторические, так и мифические персонажи. В собственном смысле слова многие из правителей из этого списка вовсе не были царями. Они были либо верховными жрецами (Эн), жрецами-строителями (Энси) или «Большими людьми» - вождями-военноначальниками (Лугаль). Титул правителя как правило зависел от местных традиций, которые складывались в том или ином городе. Правившие последовательно правители составляли в списке «династию». Цифры, означающие длительность правления того или иного «царя» зачастую обманчивы и недостоверны. С более менее относительной уверенностью можно говорить об истории начиная с I династии Киша, начало правления, которой совпадает с началом раннединастического периода (до этого в списке значатся всевозможные допотопные династии, существование которых крайне спорно).
Предпоследним правителем Первой династии Киша был Эн-Менбарагеси, шумерский правитель, о котором повествует не только «Царский список», но и его собственные надписи, что заставляет верить в его историчность. Можно прочесть следующее о нем и его сыне, в историчности которого также мало сомнений: «Он воевал с Эламом, т.е. с городами в долине рек Карун и Керхе, соседними с Шумером и проходившими тот же путь развития. Пожалуй, также не вызывает сомнений историчность сына Эн-Менбарагеси — Агги, который пытался подчинить своему родному Кишу южный Урук. Совет старейшин Урука готов был на это согласиться, но народное собрание общины, провозгласив вождя-жреца (эна) по имени Гильгамеш вождем-военачальником (лугалем), решило оказать сопротивление. Осада Аггой Урука была неудачна, и в результате сам Киш вынужден был подчиниться Гильгамешу урукскому, принадлежавшему, согласно «Царскому списку», к I династии Урука».
На этом примере мы видим какова была общая динамика политических процессов в ранней Месопотамии. Как и «положено» приличным-города государствам и сопредельным царствам, все политические единицы региона периодически сталкивались друг с другом в кровопролитных войнах, в результате которых первенство переходило от одного из них к другому. Здесь, кстати, хотелось бы сказать об одном месопотамском городе, о котором речь еще не шла – это Эриду. Эриду был особенно почитаемым городом-храмом, в котором по шумерской мифологии мир получил свое начало. С некоторой долей оговорки, можно сказать, что в Месопотамии этот город играл роль священного места.
В дальнейшем Гильгамеш явился героем ряда эпических шумерских песен, а также великой эпической поэмы, посвященной пути смирения человека перед неизбежностью смерти. В таком случае фигура исторического Гильгамеша, царя Урука предстает в несколько мифическом свете и начинают закрадываться сомненья в собственно его историчности. Но проблемы нет – привязка эпического, мифологического сюжета к исторической, реальной фигуре явление вполне обыденное для древней литературы. Но при этом нужно сказать, что мифологический сюжет, который оказался навеки связан с именем царя Гильгамеша, старше его самого. Вот что сказано об историчности Гильгамеша и параллелях между историческим лицом и литературным персонажем в критическом анализе эпоса: «С «историчностью» богочеловека Гильгамеша непосредственно связана датировка эпоса – полагают, что он был написан спустя несколько сот лет после славного правления царя Гильгамеша (кон. XXVII — нач. XXVI вв до н. э.) и поэтому считается древнейшим литературным произведением. В письменном виде эпос обнаруживается лишь в 7-м веке до н.э. (полный текст), до которого он, как обычно, передавался из уст в уста.
Между царём Гильгамешем и героем «Эпоса о Гильгамеше» имеется, пожалуй, единственная параллель – оба были неравнодушны к кедровому лесу и отправились туда в поход. Первый - непосредственно за лесом, а второй – ради героического подвига по ликвидации чудища Хумбабы, живущего в кедровом лесу. Историки считают такой поход в Ливан маловероятным и отправляют царя-Гильгамеша в Элам. Но в Эламе нет кедра, а ближайшая «страна кедра» - Ливан – находится в 1000 км от Шумера. Тут уж хочешь-не хочешь, а придётся шагать до самого Ливана».
И хотелось бы также добавить (мы потихоньку близимся к завершению статьи) выдержку из работы Рифки Шерф Клюгера «Архетипическое значение Гильгамеша. Современный герой древности»: «Типичный герой, как и в более знакомых нам греческих мифах, обычно является наполовину богом и наполовину человеком. Почему же Гильгамеш на две трети божество и только на одну треть — человек? Я могу предположить, что в те архаические времена, когда сложился этот миф, уровень развития сознания был ниже. И таким образом герой, представляющий собой рост сознания, имел большее отношение к божественному или бессознательному, чем герой гораздо более поздних греческих мифов. Существует несколько исторических объяснений, но, на мой взгляд, ни одно из них не является достаточно удовлетворительным. И все же, я хотела бы упомянуть одно из них, поскольку оно освящает нашу тему с очень важного ракурса. Жорж Контено, французский переводчик «Эпоса о Гильгамеше», в своем замысловатом, но с исторической точки зрения весьма ценном комментарии, говорит о родословной Гильгамеша. В легендарном шумерском списке царей (которые по большей части правили тысячи лет), делящим династии на те, что были до потопа и на те, которые правили после, Гильгамеш значится как пятый царь Урука после потопа».
Но оставим в покое эпос о Гильгамеше и вернемся к исторической части, дабы как-то завершить (ненадолго) нить повествования о Ранней Месопотамии, с тем чтобы продолжить ее в следующий раз.
С Гильгамеша стартует второй этап Раннединастического периода. О положении дел в Месопотамии на этом этапе, в особенности о социально-экономических условиях известно из архива, найденного в городе Шуруппак, в котором содержались хозяйственнные и юридические документы.
Шуруппак входил в военный союз общин, возглавляемый Уруком, где в то время правили потомки Гильгамеша – I династия Урука. Вот, что говорится о социально-экономическом положении Шуруппака в этом союзе, на основе текстов их архива: Часть шуруппакских воинов была размещена по различным городам союза, в основном же урукские лугали, видимо, не вмешивались во внутренние общинные дела. Хозяйство храма уже довольно четко отделялось от земли территориальной общины и находившихся на ней частных хозяйств болыпесемейных общин, но связь храма с общиной оставалась при всем том достаточно ощутимой. Так, территориальная община помогала храмовому хозяйству в критические моменты тягловой силой (ослами), а может быть, и трудом своих членов, а храмовое хозяйство поставляло пищу для традиционного пира, которым сопровождалось народное собрание. Правителем нома Шуруппак был энси — малозначительная фигура; ему выделялся сравнительно небольшой надел, и, видимо, совет старейшин и некоторые жрецы были важнее его. Счет лет велся не по годам правления энси, а по годичным циклам, в течение которых, по-видимому, какая-то ритуальная должность по очереди выполнялась представителями разных храмов и территориальных общин низшего порядка, составлявших ном Шуруппак. Работали в храмовом хозяйстве ремесленники, скотоводы и земледельцы самого различного социального положения, преимущественно, по-видимому, за паек, однако некоторым из них при условии службы выдавали и земельные наделы. Все они были лишены собственности на средства производства и эксплуатировались внеэкономическим путем. Некоторые из них были беглецами из других общин, некоторые — потомками пленных. Женщины-работницы прямо обозначались как рабыни. Но многие, возможно, были людьми местного происхождения».
К середине Третьего тысячелетия до н.э. наметились значимые изменения в политической сфере жизни месопотамского общества. Помимо традиционных, военных и культовых вождей городов (лугалей, энов и энси), которые по традиции находились в зависимости от старейшин своих номов, наметилась новая политическая фигура – лугаль-гегемон. Фактически именно в этот момент на территории Месопотамии происходит становление института царской власти в полном смысле слова. Лугаль-гегемон опирался на круг личных своих приверженцев, и также лично преданную ему дружину. Он разорвал подчиненную связь с советом старейшин и его действия на политической арене, так как по собственному желанию мог вести войну с другими городами-государствами.
Для того чтобы утвердить свою власть над Месопотамией, Лугаль должен был принять на севере страны титул лугаля Киша, а на юге звание лугаля всей страны, для чего он должен был быть признан в храме города Ниппура. Так была перевернута новая страница в истории Месопотамии, о дальнейшем же мы поговорим в следующий раз.
Спасибо за внимание!
