Моё письмо в «Правду», опубликованное в № 55 ((28167) 16-17 мая 2000г.
<тексту письма предшествовала редакционная вставка, в которой был задан вопрос: кто виноват в том, что тогда творилось в Чечне? авт.>
Лично для меня, уроженца Грозного, ответ очевиден: главные виновные — те дураки и подонки из ближайшего окружения г-на Ельцина, которые летом 1991-го сговорились с лидерами чеченских националистов о передаче им оружия расквартированных в Чечне частей Советской Армии. Очевидно и наличие сговора, о чем свидетельствует тот общеизвестный факт, что первые ряды чеченов, штурмовавших армейские склады с оружием, составляли женщины и дети. Наверное, они всерьез верили, что рискуют жизнями. Но для тех, кто руководил событиями, это был политический спектакль, разыгранный перед объективами телекамер, чтобы представить дело так, будто ход событий поставил «гаранта» и его окружение перед дилеммой: или стрелять в женщин и детей, или отдать «диким горцам» оружейные склады.
Но нельзя упустить из виду главную причину того, что произошло и происходит в Чечне,— религию. Вне зависимости от того, относила ли себя та или иная приближенная к «гаранту» особа к православным, мусульманам или атеистам, все они были двоеверцами. Религией, определившей их позицию в чеченских делах, был радикальный либерализм московского розлива.
Антикоммунизм — один из краеугольных камней типичной системы абсолютных ценностей типичного либерала. Из абсолютной ценности антикоммунизма следует, что все, что противостоит коммунистам,— безусловно, хорошо, а все, что хотя бы слегка «льет воду на их (коммунистов) мельницу», столь же безусловно плохо. Казаки хотят, чтобы Чечня оставалась частью России. Раз коммунисты хотят того же, то, с точки зрения либерала, это очень плохо, а вот чеченский сепаратизм, поскольку коммунисты против него,— это очень даже хорошо.
Такая вот нехитрая логика, для которой «не надо головного мозга — достаточно спинного», и привела окружение «гаранта территориальной целостности России» к выводу, что дать чеченским сепаратистам оружие, чтобы они могли употребить его против казаков,— святое дело.
А мне по этому поводу вспоминается одна история нашей семейной хроники.
Летом 1966-го или 1967 года у моего деда в Грозном гостили моя тетка и ее муж. Как-то поехали за город проветриться. Недалеко от села Барсуки, где тридцать лет спустя так много стреляли, дед попросил зятя остановить машину. Подошел к краю пшеничного поля, потрогал колосья и, повернувшись к подошедшим дочери и зятю, сказал: «Такого хлеба нам бы никогда не вырастить. За него я вам, краснопузым, все прощаю».
Деду было что прощать. В 37-м году его старший сын — молодой помощник машиниста, рискуя жизнью, подогнал паровоз к загоревшимся цистернам с бензином, прицепил их и отогнал с территории нефтеперерабатывающего завода в безопасное место. Затем была статья с портретом в центральной газете, а через пару месяцев — арест. В 1942 году он шел пешим этапом на Таймыре, заболел, выбился из сил и был пристрелен охранником.
Второй сын в 38-м был призван в армию, служил в артиллерии и в самом начале войны попал в окружение южнее Бреста. Исполняя последний приказ: «Рассредоточиться и малыми группами пробираться к своим», он протопал пешком до Мариуполя. По пути трижды попадал в плен и трижды бежал. В Мариуполе познакомился с подпольщиками и вступил в их организацию. При освобождении города оказался в лагере в Донбассе. Месяца через три служебные дела привели туда бывшего командира его подпольной организации. Узнал бывшего подчиненного, поговорил, возмутился, пообещал доложить куда следует, и через две недели старший сержант Бухтияров вновь вступил в должность командира орудия. Неприятности преследовали его еще долго после войны, но в семьдесят пятом «награды нашли героя» — ему вручили те, которыми он был награжден в подполье.
Деда после ареста старшего сына выставили из только что купленного дома в Грозном с женой и тремя дочерьми в чистое поле. По слухам, продавец дома, имевший отношение к «органам», под шумок вернул назад свою бывшую собственность, и далее Бухтияровы нигде не могли задержаться больше чем на три месяца — выгоняли все те же «органы». Ох и сложная штука — эта самая наша с вами жизнь, на описание которой у господ либералов есть всего две краски — черная и белая. Двадцать лет спустя дед сказал мне, что таким образом пять или шесть уполномоченных НКВД поочередно его спасали. Наверное, жалели трех дочерей, которые в случае ареста деда остались бы на руках у не имеющей никакой профессии бабушки. Это дед понял в сорок девятом году, когда случайно стало известно, что на него еще с двадцать пятого года лежит донос, где говорилось, что он — бывший деникинский офицер.
Дело всплыло в 48-м при приеме в партию того самого зятя, который в окрестностях Барсуков получил для всех нас прощение от деда. Его спросили, почему он не указал в анкете, что его тесть — бывший деникинский офицер. Дед пошел в органы объясняться. Принявший его сотрудник прочитал ему донос. «Могу опровергнуть, не выходя из этой комнаты. Глядите,— дед снял брюки и встал на одну ногу. Другая намного не доставала до пола.— Бумаги о том, что это ранение получено в 1914-м, после чего я нигде и никому не служил, потому что был не годен ни к какой военной службе, в сельсовете и военкомате имеются».
Можно лишь удивляться, как моя мать и тетки ухитрялись в таких условиях учиться, причем учиться хорошо. Мать получила аттестат с отличием и была принята без экзаменов в Ростовский университет.
Но началась война. В сорок втором году деду снова не повезло. Для того чтобы скрываться от бомбежек, он и его соседи вырыли себе под скалой в склоне горы убежище — и именно этот склон почти на месяц оказался линией фронта. Сверху — немцы, снизу — наши. Потом — бегство немцев с Кавказа и новые неприятности с «органами», правда, не столь серьезные и продолжительные, как до войны. Мать продолжила учебу в Грозненском нефтяном институте, туда же, окончив школу, поступили и тетки. Да, деду было что припомнить нам, коммунистам: много плохого и гораздо меньше — хорошего.
Тремя годами ранее на похоронах бабушки я услышал, как ее брат, в прошлом директор одной из грозненских школ, сказал деду: «Гляди, Андрей, и... здесь». Названное им имя я слышал от деда. Это была дальняя родственница, которая в 25-м году написала на него донос и которую дед легко «вычислил» по некоторым деталям доноса и по стилю. Я встрепенулся, но был немедленно остановлен. «Раз пришла, значит, раскаивается,— сказал мне брат бабки,— Учись видеть и уважать все, что достойно уважения».
Три года спустя после прощения непосредственной виновницы его бедствий дед простил и нас, коммунистов. Тогда я не придал большого значения рассказу тети об этом событии и лишь много лет спустя понял, что этим в нашем роду была подведена черта под гражданской войной. С тех пор я как коммунист не НУЖДАЮСЬ НИ В НИКАКИХ И НИЧЬИХ прощениях за то, что произошло с 1917 по 1985 год. Просить прощения и каяться должны те, кто вопит нам «Покайтесь!», а сами раздули пожар гражданской войны вновь, чтобы строить на крови и страданиях жертв того периода свой кощунственный политический бизнес, и по чьей вине вновь льются реки крови.
Покаяться мне есть в чем, но это будет совсем не то покаяние, которого добиваются от коммунистов. Я раскаиваюсь в том, что не нанес либеральной вере всего того ущерба, который потенциально способен был ей нанести. Ведь для меня уже к середине семидесятых были очевидны ненадежность и даже лженаучность ее краеугольных камней — культов экономической науки и экономистов, рынка, Запада и бездуховности, равно как и принципиальная порочность идеи системы, содержащей более одной абсолютной ценности,— не буду всуе поминать, какой именно.
Нельзя было становиться в позицию стороннего наблюдателя, высокомерно презиравшего всех верующих в эту ахинею и делающих на ней свой гешефт: от партийных бонз и завсегдатаев пресловутых заполненных московских кухонь до шарлатанов из социал-гуманитарной «научной» обслуги ЦК КПСС. Надо было действовать.
Но лучше поздно, чем никогда. Войну с либеральной верой я начинаю с требования предъявить доказательства того, что те, кого «мыслящее общество» бездоказательно провозгласило «цветом интеллекта России» и «умнейшими и образованнейшими людьми нашего времени», действительно являются таковыми. В связи с этим я приглашаю господ Гайдара, Чубайса и Явлинского, имевших касательство к тому правительству, что вооружило чеченских сепаратистов, доказать, что они на самом деле так умны, как их малюют либеральные СМИ. Чтобы не делать дважды одно и то же, я приглашаю присоединиться к ним господ Немцова и Кириенко, которые также не возражают против того, чтобы их причисляли к лику «умнейших и образованнейших».
Я предлагаю вышеназванным персонам доказать более или менее приличный уровень своего интеллекта, образования и эрудиции, пройдя всестороннее совместное тестирование со мной и еще пятью уроженцами Грозного — города, уцелевшего в войну и уничтоженного единственно по глупости господ либералов. Чтобы у приглашенных не очень тряслись коленки, сообщаю, что команда Грозного не имеет никаких оснований причислять себя к «лучшим умам России»: по моим прикидкам, на Руси найдется от пяти до двадцати тысяч голов поумнее наших. Кроме того, мы даем «умнейшим и образованнейшим» фору. Грозный будут представлять только питомцы одного- единственного института—Физтеха.
Сомнений в исходе этого поединка у меня нет. Публично доказав несостоятельность их претензий на сколько-либо незаурядный интеллект, мы совершим над ними акт мести, которая будет для них гораздо хуже кровной.
Я бы не советовал «умнейшим и образованнейшим» уклоняться от вызова. Все-таки какой-никакой — шанс. Второго приглашения не будет. Пользуюсь также случаем, чтобы попросить откликнуться всех уроженцев Грозного, обучавшихся в Физтехе.
Братья казаки! Мне нет необходимости прибегать к помощи газеты, чтобы найти пятерых земляков, которые не откажутся помочь максимально наглядно проиллюстрировать «мыслящему обществу» справедливость поговорки: «Кто в Жмеринке умный, тот на Дерибасовской едва дурак». Но это — лишь малая часть интеллектуальной работы, необходимость которой так ярко высветили чеченские события. Дело не только и не столько в том, чтобы отомстить непосредственным виновникам за разрушенный Грозный, за гибель многих десятков тысяч наших земляков, за унижения и страдания полумиллиона уцелевших. Глупости радикальных либералов поставили в повестку дня вопрос о выживании России. Остановить их можно, лишь разрушив их веру, делающую из умных людей дураков и превращающую посредственных — в автоматов. Вот почему я призываю вас объединиться, с тем чтобы обрушить всю мощь вашего интеллекта на либеральную веру…
Юрий НАЗАРЕНКО. Инженер.