Фамилия Монс вошла в историю России как фамилия любовниц и любовников монаршей семьи. Про Анну Монс, первую известную любовь Петра I, мы уже говорили, но ее брат Виллим отличился, может, даже сильнее. Да так, что легенды о его хранившейся голове ходят по сей день. А теперь давайте подробнее.
С семьёй Монс Пётр познакомился ещё совсем юным, когда начал посещать район, где селились иностранцы, Немецкую слободу. Немецкий коммерсант Иоганн-Георг Монс выполнял обязанности поставщика товаров для русской армии, а его дочь Анна много лет была фавориткой Петра.
Другой его ребенок Виллим Монс выполнял обязанности сначала императорского адъютанта, затем камер-юнкера и камергера императорского двора. Управляя канцелярией государыни, молодой человек вёл её переписку и бухгалтерию, ведал дворцовым хозяйством, а также сопровождал Екатерину во всех поездках, в том числе заграничных.
Виллим был довольно хорош собой, образован, изящен, умел держаться в обществе и вести себя с женщинами. Монс был романтиком, писал стихи, что не могло оставить равнодушной молодую императрицу. Как и многие придворные чиновники, Виллим часто брал взятки за предоставление тех или иных привилегий. Постепенно он стал так популярен, что к нему начали обращаться за помощью даже члены императорской семьи и сам князь Меншиков. Разумеется, нашлись и завистники.
5 ноября 1724 года некий таинственный незнакомец, встретив на Невском проспекте дворцового лакея Ширяева, передал ему анонимное письмо на имя государя. Точное содержание текста неизвестно, но скорее всего, в нём шла речь об отношениях Монса и Екатерины. Ряд историков предполагает, что любовная связь между Монсом и Екатериной могла длиться около семи лет. При этом никаких достоверных подтверждений тому так до сих пор и не было найдено, так что остается вероятность, что все это были лишь наговоры с целью отстранить императрицу от Петра, чтобы он не подумал передать ей престол.
Пётр, до которого дошла записка, поручил провести следствие руководителю Тайной канцелярии графу Толстому. 8 ноября Монса арестовали. Палачи даже не успели приступить к пыткам: камер-юнкер сразу же начал признаваться во всех грехах. На суде, состоявшемся 13 ноября, были выдвинуты лишь обвинения экономического характера. Монса обвинили в присвоении оброка с вотчинных деревень, взяточничестве и казнокрадстве. Ни слова о его связи с императрицей сказано не было: то ли не стали порочить имя царской супруги, то ли не сумели доказать ничего стоящего. Вместе с ним судили и предполагаемых сообщников. Но только одному Монсу был вынесен смертный приговор — казнь через отсечение головы.
Утром 16 ноября Монса подвели к эшафоту, где его уже ждал палач. Перед казнью он успел передать протестантскому пастору золотые часы, в крышку которых был вставлен портрет императрицы Екатерины. После этого бывший камер-юнкер снял нагольный тулуп и сам положил голову на приготовленную плаху. Вместо помпезной речи Виллим произнёс единственное слово, обращаясь к палачу: «Побыстрее». Он понимал, что спасения ждать не стоит: императрица сама оказалась в опале, ей бы точно не удалось оказать ему помощи. Одним взмахом отрубив голову, палач привычным жестом насадил её на шест с заостренным концом.
Впрочем, есть легенда, по которой в день казни Монса Екатерина, в тайне от супруга, находилась поблизости, в своем Екатерингофском дворце и наблюдала за казнью своего любовника.
К императрице после этого практически не было применено никаких карательных мер. Пётр ограничился тем, что привёз жену на место казни и продемонстрировал насаженную на кол голову её бывшего фаворита. К тому времени она была привязана к специальному колесу и выставлена на площади на всеобщее обозрение. Поглядев на это зрелище, Екатерина без особых эмоций произнесла: «Как грустно, что у придворных может быть столько испорченности». Похоже, этой фразой она пыталась отречься от обвинений в интрижке с Монсом, представив дело так, словно это было наказание лишь еще одного проворовавшегося чиновника.
Однако отношения в супружеской паре разладились. Екатерина всячески старалась смягчить гнев супруга, но ее постоянные просьбы о прощении обвиняемых только раздражали и все-таки вывели императора из терпения. Спустя годы из уст в уста передавался диалог, якобы произошедший между супругами в одной из комнат Зимнего дворца: «Видишь ли ты это стекло, которое прежде было ничтожным материалом, а теперь, облагороженное огнем, стало украшением дворца? – сказал император. – Достаточно одного удара моей руки, чтоб обратить его в прежнее ничтожество». И с этими словами он разбил окно. Екатерина едва заметно вздрогнула, но тут же сумела взять себя в руки. «Но неужели разрушение это, – ответила она Петру со вздохом, – есть подвиг достойный Вас и стал ли от этого дворец Ваш красивее?». Петр по достоинству оценил ответ Екатерины, обнял ее и удалился.
Существует также легенда, что заспиртованную голову Виллима Монса по личному приказу Петра поместили в спальню императрицы для напоминания о совершенном грехе. Не выдержав такого давления, в страхе через несколько дней она бросилась перед мужем на колени и, простояв так три часа, сумела вымолить прощение. В конце 18 века княгиня Екатерина Дашкова обнаружила, что в подвале Кунсткамеры хранятся два сосуда с заспиртованными человеческими головами: одна из них будто бы принадлежала Монсу, а вторая – фаворитке Петра I Марии Гамильтон, казнённой за детоубийство. Существуют предания, что по ночам обезглавленный призрак бродит по коридорам в поисках своей головы. Конечно, это лишь вымысел, порождённый воображением тех, кто знаком с историей императорского фаворита.
В 80-е годы 19 века историк Михаил Семевский попытался разыскать эти экспонаты, но так и не смог найти никаких следов. Есть версия, что по приказу императрицы Екатерины II головы захоронили в земле.