Говоря о состоянии умов в Сербии накануне балканских войн, мы упомянули, что «моральный дух народа был как никогда высок». И, действительно, мобилизация армии завершилась «в рекордные сроки и при идеальном порядке», причем на призывные пункты, по словам наблюдателя, «явились все, кто только мог передвигать ноги, – призываемые и непризываемые». «В течение трех дней, – подводил он итог, – явилось 95 % призывных, через неделю их было 98 %; лишь 2 % оказалось больными, но и из этих многие явились, прося их взять, в надежде поправиться в дороге».
Повсюду в стране мобилизация вызвала всеобщее ликование. «Все три призыва мобилизованы, – писал очевидец событий из сербов, – начинается радость и взаимные приветствия; невозможно замыслить, что речь идет об отправке на фронт, где кладутся жизни, а не на сватовство». И зоркий русский глаз подметил сей же факт: «На всех станциях было много резервистов… Настроение у всех очень бодрое, а, главное, совершенно спокойное, как будто они ехали на самое обычное дело». «Вы думаете, что слышен был плач матерей, жен, сестер, отправляющих своих близких на возможную смерть, – вторил ему соотечественник. Нет, если какая-нибудь баба и проливала тихо невольные слезы, ее сейчас останавливали, пристыжая: „Как не стыдно плакать – такое святое дело“. Устыженная отвечала: „Я не плачу, что жалею, а плачу от умиления, что с такой радостью идут все освобождать наших братьев; плачу от того, что дождалась это увидеть“».
Как видим, война и впрямь пользовалась «необыкновенной популярностью», что, впрочем, было предсказано давно – в период Боснийского кризиса Никола Пашич заявил: «Война будет популярна и бестрепетна к жертвам». И неважно с кем – с австрийцами или с турками… Итак – «война, которую желали все», как выразился современный автор. Но снова вопрос – в чем же причина таких настроений?
В своей известной работе академик М. Экмечич утверждает, что после смены династий в 1903 г. в Сербии произошел «переход элитарного типа национализма в массовый». Аргументацию своему заключению он черпает в том, что, на основании демократической конституции 1903 г. и избирательного права, большинство мужского населения получило возможность участвовать «в элементарной политике» – а это является одним из необходимых условий для «эволюции национального движения в массовый тип». Другое условие – грамотность, как минимум, трети населения. И хотя, как известно, число грамотных накануне балканских войн не превышало 30 %, историк полагает, что «в действительности читать могло даже более трети населения, а потому „читательская революция“, как это условие названо в литературе, в Сербии после 1903 г. имела место». И в результате – «современный человек, вдохновленный национальной идеей, воспринимает такую эволюцию как участие в жизни суверенного государства, которое зависит и от него. Он больше не является пассивным наблюдателем».
Что касается массового участия мужского населения «в элементарной политике», то выше мы постарались показать чисто традиционное «качество» такого участия, как, впрочем, и самой политики.
Относительно же более чем трети грамотного населения и особенно «свершения» в сербском обществе «читательской революции», следует заметить, что и цифра 30 % кажется нам завышенной, поскольку в аграрной, патриархальной Сербии мотивация для получения образования еще не созрела – традиционный образ жизни предполагал, что большинство детей проследует путем своих родителей, наследуя их занятия и обычаи. Для чего «домашнее воспитание» было куда важнее полученного на стороне (в школе) абстрактного знания, которое весьма «мало соображалось с нуждами народа, его нравами и условиями жизни»и, соответственно, – не применялось на практике. Будучи невостребованным, оно не являлось повседневной необходимостью, что, в свою очередь, не могло не повлиять на судьбу номинально грамотных людей. Речь здесь идет о типичном для всех традиционных обществ феномене «вторичной неграмотности». Проиллюстрируем нашу мысль.
Так, в 1908 г. члены Шумадийского учительского общества опрашивали в окрестностях Крагуеваца сельскую молодежь, десять лет назад окончившую начальную школу. И были вынуждены констатировать, что «у огромного большинства парней и девушек исчезло почти все полученное в школе знание, а многие вообще разучились читать и писать, поскольку за время, прошедшее после школы, не написали ни единого слова и ничего не прочли». Но то, что «они были в состоянии, мучительно и обливаясь потом, вывести свой автограф, переводило их в категорию грамотных». Таковы были критерии, определяющие качество «читательской революции»… Важно подчеркнуть, что указанный «феномен» отличался в Сербии стабильностью: мы можем наблюдать его со времени первых поездок русских путешественников в 60-е годы XIX в. и далее – на рубеже веков. Следовательно, и в самом сербском социуме к началу балканских войн по сути мало что изменилось.
Поэтому, как нам представляется, объяснять «необыкновенную популярность» войны у сербов, прибегая к категориям и значениям современного (modern) общества (а «массовый национализм» к таковым, несомненно, относится) не совсем корректно. Разгадку ее следует искать в стереотипах традиционного мышления.