РЕПОРТАЖ С ГОРШКОМ В РУКЕ 45
Дорогие читатели!
Приглашаю вас в младшую группу (от 3 до 4 лет) одного не совсем обычного московского детского сада. Вы познакомитесь со всеми её маленькими и такими разными обитателями, а также с воспитателями и другими работниками садика, с родителями и, конечно же, с проблемами. Куда ж без них…
Разумеется, все имена и названия изменены, любые совпадения случайны.
УБОРЩИЦА НАДЯ
Надя была крепкая, плотненькая девочка, румяная, с живыми карими глазами и жёсткими тёмными волосами, топорщившимися во все стороны.
Родители – лимитчики, работали на АЗЛК. Жили в семейном общежитии, потом получили двухкомнатную квартиру, в которой Надя живёт и по сей день.
Училась она на тройки с редкими четвёрками по пению и физкультуре. Но друзей у неё было море, и в классе она - первая заводила. Её любили и ученики, и учителя. Что-то организовать, устроить, подготовить, помочь, подежурить, потратить своё внешкольное время – это всё Надя. С энтузиазмом, с энергией, с удовольствием, с хорошим результатом. Заражала всех вокруг. Казалось, всё, что она делает, - интересно, классно, увлекательно! Все подтягивались поучаствовать, быть с ней в одной команде. Надя была признанным лидером, бессменной старостой, и то, что она троечница, не имело никакого значения.
С пятого класса и до конца школы была вожатой в младших классах, обожала возиться с малышами. Они ходили за ней табуном, смотрели с обожанием, слушались беспрекословно. Одноклассники даже ревновали свою Надю к этим малявкам.
У Нади были две старшие сестры, милые, спокойные девочки. В семье все были приучены убирать за собой, выполнять посильную домашнюю работу.
Но Надя больше всех любила заниматься домашним хозяйством. Она с удовольствием убирала квартиру, стирала, гладила, готовила, мыла посуду, окна, полы, включая общий коридор на этаже. Ей нравилось наводить порядок и чистоту.
А вот стремления к учёбе у неё не было. Учёба давалась ей с трудом и интереса не вызывала. Её аттестат со сплошными тройками не позволял думать об институте или хорошем техникуме, но можно было пойти в ПТУ, получить профессию.
Но Надя решительно не хотела больше учиться. Она не была лентяйкой или белоручкой. Она хотела работать. Убираться и наводить порядок.
Она пошла на завод, где работали родители. Там её, молодую, шуструю и сообразительную, пытались поставить на один участок, на другой, на простые операции, выделили наставника, чтобы, начав с малого, она росла, повышала квалификацию, стала хорошим работником.
И у неё нормально всё получалось. Но – не нравилось. Она показывала неплохие результаты на нескольких операциях, её хвалили, поддерживали, вообще, отнеслись очень тепло и с заботой, но она, промаявшись полгода, всё-таки ушла. Поблагодарила всех, кто принял в ней такое тёплое участие, извинилась, что не оправдала их стараний, и оформилась уборщицей в заводоуправление.
Там она тоже чувствовала себя не в своей тарелке. Тишина, в кабинетах документы, папки с бумагами, не дай Бог чего сдвинуть, перепутать, а как столы, шкафы протереть? Сотрудники все серьёзные, строгие, вежливые, даже с ней, с уборщицей, на «вы». Ни поболтать не с кем, ни пошутить, ни чаю вместе попить.
Надя не понимала и половины из их разговоров. Кто-то рассказывает – все смеются. Значит, им понятно и смешно. Или перекидываются, как мячиком, какими-то фразами, и видно, что всем понятно и интересно. Кроме неё.
Молоденькая, общительная Надя, болтушка и хохотушка, томилась и маялась. И попросилась в цех. Там было несравнимо больше работы, шум, производственная грязь, огромная площадь, но зато работали комсомольские и молодёжные бригады, в основном, лимитчики, она моментально стала среди них своей, а работники старшего поколения относились к ней, как к дочке, тем более, что знали и уважали её родителей. Вот тут Надя была на своём месте и проработала несколько лет.
Мама её была русская, а бабушка по отцу ***ской национальности. Надю с раннего детства отвозили к ней в посёлок на всё лето. Надя очень любила сказки, песни, истории из жизни, которые слышала от бабушки, национальные обычаи, которые бабушка по мере возможности соблюдала, блюда национальной кухни, которые бабушка готовила. В посёлке жило много семей этой национальности, Надя и её сёстры целыми днями носилась с ватагой русских и ***ских ребят, болтая вперемешку на двух языках.
Бабушка научила внучек хорошо говорить и читать на своём языке. А вот писать они не научились. Папа тоже говорил с дочками по-***ски, например, когда рассказывал о своём детстве или когда обсуждали сюрприз для мамы. Хотя мама за столько лет тоже научилась немного понимать и говорить.
Однажды ранней весной Надя шла узким переулочком недалеко от своего дома. По дороге ехала машина, разбрызгивая колёсами ледяную жижу. Надя прижалась к металлическому забору, опасаясь за новое пальто. И вдруг увидела на табличке хорошо знакомое красивое детское слово, написанное на ***ском языке. Радостно заколотилось сердце. Надя впилась глазами в табличку. ***ский этнический детский сад. Она и не знала, что бывают такие.
По двору шла женщина в накинутом на плечи пальто. Надя поняла – сотрудница, и отчаянно замахала руками над воротами. Женщина – как потом оказалось, сама заведующая – окликнула её по-***ски, и Надя затараторила в ответ.
Так Надя оказалась в этом садике, который стал её вторым домом, а после смерти мужа – первым. Устроилась она уборщицей, сменив пожилую женщину, проработавшую там с самого основания и вынужденную уйти по состоянию здоровья.
Заведующая предлагала пойти нянечкой в группу, Надя даже поработала неделю, но вернулась на должность уборщицы. Ей хотелось держать в чистоте весь садик, обеспечивать чистоту и порядок во всём здании, как хорошая хозяйка содержит в чистоте и порядке весь свой дом, а не отдельную комнату. Одна группа – это был не её масштаб. Садик был для неё не просто местом работы. Он стал для неё всем.
Она сама планировала и распределяла свою работу. Заведующая даже не касалась. Садик сверкал чистотой.
Работать постоянно в одной группе Надя не хотела, но охотно подменяла заболевших нянечек, включая ночную, ходила в младшие группы помогать одевать ребятишек на прогулку. Всегда соглашалась присмотреть за детьми, когда просили. Она знала всех детей, проявляла к каждому искренний интерес. Ребятишки её любили, она была добрая, весёлая, знала много песенок, потешек, прибауток.
Своих детей у них с мужем не случилось. Они долго ждали, потом Надя сбегала к врачу, тот сказал, что она здорова. Отправить к врачу мужа ей даже в голову не приходило. Да если бы и пришло – она просто не смогла бы даже начать такой разговор. Так и жили вдвоём, раз Бог детей не даёт. Что ж поделаешь… Любили племянников, их было много – Надины и мужнины. Они часто гостили у них в доме.
Дачу не покупали. Надя на всё лето уезжала с садиком на дачу в Подмосковье. Устраивала туда же племянников. Тогда всё было проще. В выходные приезжал муж, родители племянников, ходили все вместе гулять в лес, собирали грибы, ягоды, купались в речке, устраивали пикник.
Надя любила цветы и вообще растения. В садике их было очень много. Надя самозабвенно за ними ухаживала, рука у неё была лёгкая, всё у неё росло, цвело и радовало взор.
На территории садика выращивала многолетние цветы на клумбах, обрезала кусты и деревья. Всё быстро, ловко, в охотку.
Даже на даче, куда выезжал садик на лето, умудрялась вырастить неприхотливые летники, а заодно укропчик, салат, горошек. Ребятишки так и толклись около неё. Тётя Надя давала поогородничать всем желающим. Одной-то никак не справиться!
На лето забирала к себе домой большую часть растений из садика, за ними ухаживал муж.
Живой уголок, которым негласно заведовала Надя, вывозили с собой на дачу. В те благословенные времена в садиках и школах были живые уголки и кружки юннатов. Морские свинки, хомячки, черепаха, попугайчики. Сколько радости и удовольствия доставляли они детям! Сколько давали поводов для игр, разговоров, чтения и обсуждения новых книг о животных, сколько возможностей заботиться, ухаживать, защищать, кормить, угощать, выгуливать, следить, чтобы не потерялись, чтобы всегда была свежая вода. Сколько новых знаний и умений приобретали дети, ухаживая за своими питомцами и небольшим огородиком, разбитым тётей Надей! И всё это проговаривалось и запоминалось на двух языках.
Надя была очень рада возможности ежедневно общаться на русском и ***ском языках. Они оба были для неё родными.
Бывало, моет Надя лестницу, стены или подоконники, оборачивает кадку с большим растением свежей белой бумагой, протирает широкие глянцевые листья влажной тряпочкой – идут мимо ребятишки, и все хором:
- Здравствуйте, тётя Надя!
А что вы делаете?
А мы на физкультуру идём!
А у меня чешки новые!
А у меня футболка!
А у нас сегодня эстафета будет!
А вы к нам придёте?..
И Надя приветственно машет им рукой, отвечает, хвалит новую футболку и чешки, желает весёлой эстафеты, обещает прийти посмотреть.
И всё это на ***ском языке. Грамматики Надя почти не знает, но разговорный язык на бытовом уровне у неё хороший, и произношение отличное.
И она обязательно заглянет на несколько минут в спортивный зал, посмотрит, похлопает, покажет с восторженным видом большой палец – вот какие вы молодцы! – потом помашет рукой: занимайтесь, занимайтесь, не буду мешать! – и тихонько выйдет.
Надя хорошо готовит, в том числе и национальные блюда – спасибо бабушке! – приносит в садик, угощает коллег. Коллектив – как одна семья. Надю любят и ценят. Она полноправный член их педагогической семьи, ничуть не менее важный и уважаемый, чем, например, музыкальный руководитель, воспитатели или повар.
И первая заведующая (а Надя начала работать ещё при ней), и Тамара Теодоровна всегда говорили:
- Надюша, мы без тебя, как без рук!
- Надюша, что бы мы без тебя делали?
Надя краснела от удовольствия и удивлялась:
- А зачем без меня? Я же с вами!
Надя уже вступила в пенсионный возраст, но она всё такая же – крепкая, краснощёкая, энергичная, с коротко стриженными жёсткими волосами, которые она теперь красит в тёмно-рыжий цвет. На пенсию и не думает выходить, будет работать, пока может.
Правда, теперь, в новом здании, площадь чуть не в два раза больше, соответственно, и работы прибавилось. Здание после строительства, гулкое, пустое, неуютное. Всем коллективом обставляют, украшают, оформляют, создают уют.
И групп стало больше, соответственно, и проходимость по свежевымытым полам грязными сапогами тоже возросла. Конечно, при входе лежат бесплатные бахилы, стоит удобная банкетка, но далеко не все берут на себя труд их надеть. Или наденут кое-как, или прорвут каблуками, всё равно натопчут. Охранники сочувствуют Наде, следят, чтобы все надевали бахилы, напоминают, взывают к совести: вы же грязь с улицы к своим детям тащите! Вот тут-то Надя впервые услышала:
- Уборщица вымоет. Ей за это деньги платят!
И дети какие-то другие. Надя сразу заметила, когда начался первый учебный год в новом здании. Явно отстающие в развитии, плохо говорящие, расторможенные, с пугающим расфокусированным взглядом. Некоторых воспитатели вынуждены весь день держать при себе за руку. А они вырываются, рычат, извиваются, падают на пол. Другие дети пугаются.
Надя не могла понять – что произошло? Как такое может быть? Почему к хорошо развитым, воспитанным, умным здоровым детям стали брать явно больных и ненормальных? Разве так можно?
Она даже пошла к Тамаре Теодоровне, потребовала ответа на свой вопрос. Заведующая с горечью рассказала о «слепой» записи, оптимизации, инклюзии, правах больных детей… И о своём бессилии этому противостоять.
- А у здоровых, значит, прав теперь нет. – Сделала единственно правильный вывод Надя и, тяжело поднявшись со стула, вышла.
Пропал сад…
По характеру Надя была борец, она укрепилась в своём решении работать в любимом садике, с родным коллективом, сколько позволят силы, защищать то, что создавалось десятилетиями. Рано или поздно это безумие должно кончиться. Что ж они там, наверху, не понимают, какой вред от их нововведений?
А может, и не понимают. Не знают. Где садик, и где они, которые в кабинетах. Надя решила подготовиться и съездить в РОНО или даже в министерство. Да, лучше сразу в министерство. Никаких писем. Записаться на приём, приехать и лично рассказать, что происходит, подробно и обстоятельно. Раскрыть глаза. Ничего, она и с министром не побоится поговорить. Что министр? Такой же человек. У него тоже, небось, дети или внуки есть. А она много чего знает от воспитателей, да и сама видит, не слепая.
Вот такая уборщица Надя работает в этом садике более тридцати лет.
А недавно позвала её к себе Тамара Теодоровна. Заварила хороший чай, выставила дорогие конфеты, печенье. Сама грустная, будто гложет её что, в глаза не смотрит. Надя забеспокоилась.
- Тамара Теодоровна, у вас всё в порядке?
- Нет, Надюша. Всё у нас не в порядке. Ты пей чай. Конфеты вот…
И, с трудом подбирая слова, заведующая рассказала, что её вынуждают заменить уборщицу (её, Надю) на клининговую компанию. Теперь все сады и школы должны заключать договор об оказании услуг с клининговой фирмой, чтобы уборку помещений осуществляли профессиональные уборщики. А она, Надя, непрофессиональная.
В их едином образовательном комплексе все уже перешли на клининг, одна Тамара Теодоровна пока держится всеми правдами и неправдами, чтобы не лишить живой организм садика такого жизненно важного органа, как Надя. Жизнь садика без Нади существенно ухудшится, а Надя без садика просто зачахнет.
Но сколько ещё сможет Тамара Теодоровна противостоять системе, неизвестно. Она и сама уже не представляет никакой ценности как сотрудник. От её ответственной когда-то должности заведующей осталось одно название. На её место тоже в любой момент могут посадить кого угодно. Личностные качества, годы безупречной работы, репутация не имеют теперь никакого значения и не ценятся.
Она, Тамара Теодоровна была в нескольких садиках, видела своими глазами, как работают эти профессионалы, разговаривала с заведующими, воспитателями.
Все стоном стонут – работают в основном молодые киргизки и таджички. По двое. Там, где русская уборщица работала одна.
У них свой график работы, отпечатанный и приклеенный к тележке с ведром и совершенно не совпадающий с режимом детского сада. Там чётко, по минутам, прописаны все их действия – когда «проход» по коридорам, когда что протирать, когда что мыть. А также время отдыха, обеда и – внимание!- КОФЕПАУЗА! И всё это, будьте уверены, они строго соблюдают. По времени, по минутам прошли, протёрли – всё. То, что нужно сделать именно сейчас, в соответствии с жизнью садика, они во внимание вообще не берут. Что, в общем, и понятно – они же не сотрудники сада.
И этот факт создаёт следующую проблему – заведующая садиком, завхоз – им не указ, у них своё начальство. Где-то там, в офисе клининговой компании. Поэтому что-то говорить им – бесполезно. Они просто не слушают, ты для них – никто.
И да, первым делом они требуют себе отдельное помещение с ключом – комнату для отдыха, переодевания и хранения их фирменных тележек с ведром и тряпкой и моющих средств.
И ходят по саду, не обращая ни на кого внимания, громко разговаривая на своём языке. Перекрикиваются, смеются. Очень неприятно. О чём они говорят? Может, обсуждают под нашим носом похищение ребёнка? Никто же не знает, кто под видом уборщицы оказался в садике.
В одном саду Тамара Теодоровна сама видела, как две мелкие, шустрые киргизки наладили торговлю каким-то барахлом, превратив выделенную им комнатку в склад и магазин. И воспитатели бегали к ним, мерили, покупали.
И вот на это Тамара Теодоровна обязана поменять верную, ответственную, любящую Надю.
Кому от этого станет лучше?
Детям, родителям?
Садику?
Воспитателям, поварам, заведующей?
Наде?
А может, владельцу сети клининговых компаний? Ещё один долгосрочный контракт.
Кто и с какой целью проталкивает в наши садики формальный, посторонний, чужеродный клининг?
Дорогие читатели! О том, как проходит жизнь в группе «Дюймовочка», вы сможете узнать в следующих публикациях.