История эта произошла в захудалом шахтёском городишке в первые годы "незалежности". Хоть и не было тогда ни войны, ни природных катастроф, ни
честно признанного голода, а простой народ страдал не меньше и страдал теперь,
главным образом, из-за непростительных ошибок политиков, бездумно
коверкающих судьбы людские.
Семья Поповых жила на окраине городка, в стареньком финском домике из двух
комнат с верандой. Семью официально называли неполной, поскольку членами её
были мать Татьяна Ивановна да сын Максимка, отец мальчика и главный кормилец
погиб на шахте пять лет назад. Сейчас Максиму уже двенадцать. Это высокий, чуть
худой сутуловатый мальчик с нежным красивым личиком, добродушный и
отзывчивый, но одинокий и всеми, кроме матери, отвергнутый. Дело в том, что
подросток был психически болен. В раннем детстве он перенёс тяжелую фому
менингита, и болезнь оставила на рассудке ребёнка страшный, ничем
неизгладимый отпечаток. От сверстников его отличали постоянная заискивающая
улыбка на тонких губах, и несколько нарушенная речь, все слова он произносил
немного нараспев. Когда мальчику исполнилось семь лет, мать сильно боялась, что
сына придётся сдать в интернат для умственно отсталых детей, но медкомиссия
признала, что ребёнок не представляет никакой угрозы для окружающих и вполне
может учиться в массовой школе, тем более что он умеет и читать и считать в
рамках программы. На этот раз судьба улыбнулась Максимке и уберегла его от
страшной участи интернатского ребёнка.
Одноклассники невзлюбили больного своего товарища, так часто бывает в детских
колективах. Мудрая и добрая первая учительница изо всех сил старалась оградить
несчастного от насмешек и колкостей ровесников, но тщетно. В 4 классе к
Максиму Попову накрепко прилипла кликуха "Максимчок-дурачок". Злая
дразнилка терзала и без того больную душу мальчика. Став изгоем сверстников, он
замкнулся в себе и начал пропускать уроки. Единственным человеком, который
никогда не обижал и не унижал его, была мама, которую мальчик любил больше
всех на свете. Выслушивая жалобы сына, Татьяна Ивановна вытирала мокрые его
щечки шершавой и очень тёплой ладонью и говорила: "Успокойся, милый мой, они
ещё маленькие и ум у них такой же, а вырастут и поймут, что ты у меня самый
лучший". Говорить-то говорила, а у самой вся душа закипала от боли и тоски: "Вот
взять бы им всем и надрать уши". И в то же время понимала, что это ничего не
даст, а только больше обозлит их против сына. Любимым местом Максимки был
старый заброшенный ставок. Утром дети шли в школу, а мальчик направлялся
туда. Здесь всегда тихо и спокойно. Максим часами мог слушать, как
убаюкивающе шуршат камыши и наблюдать, как высовываются из воды
пучеглазые головки любопытных зелёных лягушек. Однажды мальчик увидел
старого жирного ужа, свернувшегося толстыми кольцами на прогретом от солнца
камне. Любой другой человек, испытывая страх и омерзение, постарался бы убить
мерзкую тварь, но Максимка тихо подкрался к ужу и осторожно пальчиком
погладил его чешуйчатую кожу. Пресмыкающееся подняло голову и грозно
зашипело, но мальчик не испугался и продолжал гладить. Змея успокоилась,
улеглась снова, и даже глазки прижмурила от удовольствия, настолько приятным
показалось ей ласковое прикосновение человеческой руки. Мальчик прошептал
ужу:
-"Ты меня не бойся, я не обижу тебя и не назову дурачком, но и ты меня так не
обзывай". Уж, конечно же, послушался и дразнится не стал, чем снискал в
Максимкиной ранимой душе большое расположение. Вечером мальчик сообщил
матери:
-"А я друга себе нашел, настоящего".
- "Кого же?" - удивилась Татьяна Ивановна.
- "Ужа," - с гордостью протянул Максим.
-"Какого такого ужа?!" - с ужасом воскликнула мать.
- "Живого, он на ставке на каменюке грелся. Я его гладил, и он меня не боялся и не
обзывался". Ничего не сказала женщина, а только, всё понимая, горько и тяжело
вздохнула. Так и жили они: мать и сын, жили не то, чтобы скромно, а крайне бедно,
История эта произошла в захудалом шахтёском городишке в первые годы "незалежности". Хоть и не было тогда ни войны, ни природных катастроф, ни
честно признанного голода, а простой народ страдал не меньше и страдал теперь,
главным образом, из-за непростительных ошибок политиков, бездумно
коверкающих судьбы людские.
Семья Поповых жила на окраине городка, в стареньком финском домике из двух
комнат с верандой. Семью официально называли неполной, поскольку членами её
были мать Татьяна Ивановна да сын Максимка, отец мальчика и главный кормилец
погиб на шахте пять лет назад. Сейчас Максиму уже двенадцать. Это высокий, чуть
худой сутуловатый мальчик с нежным красивым личиком, добродушный и
отзывчивый, но одинокий и всеми, кроме матери, отвергнутый. Дело в том, что
подросток был психически болен. В раннем детстве он перенёс тяжелую фому
менингита, и болезнь оставила на рассудке ребёнка страшный, ничем
неизгладимый отпечаток. От сверстников его отличали постоянная заискивающая
улыбка на тонких губах, и несколько нарушенная речь, все слова он произносил
немного нараспев. Когда мальчику исполнилось семь лет, мать сильно боялась, что
сына придётся сдать в интернат для умственно отсталых детей, но медкомиссия
признала, что ребёнок не представляет никакой угрозы для окружающих и вполне
может учиться в массовой школе, тем более что он умеет и читать и считать в
рамках программы. На этот раз судьба улыбнулась Максимке и уберегла его от
страшной участи интернатского ребёнка.
Одноклассники невзлюбили больного своего товарища, так часто бывает в детских
колективах. Мудрая и добрая первая учительница изо всех сил старалась оградить
несчастного от насмешек и колкостей ровесников, но тщетно. В 4 классе к
Максиму Попову накрепко прилипла кликуха "Максимчок-дурачок". Злая
дразнилка терзала и без того больную душу мальчика. Став изгоем сверстников, он
замкнулся в себе и начал пропускать уроки. Единственным человеком, который
никогда не обижал и не унижал его, была мама, которую мальчик любил больше
всех на свете. Выслушивая жалобы сына, Татьяна Ивановна вытирала мокрые его
щечки шершавой и очень тёплой ладонью и говорила: "Успокойся, милый мой, они
ещё маленькие и ум у них такой же, а вырастут и поймут, что ты у меня самый
лучший". Говорить-то говорила, а у самой вся душа закипала от боли и тоски: "Вот
взять бы им всем и надрать уши". И в то же время понимала, что это ничего не
даст, а только больше обозлит их против сына. Любимым местом Максимки был
старый заброшенный ставок. Утром дети шли в школу, а мальчик направлялся
туда. Здесь всегда тихо и спокойно. Максим часами мог слушать, как
убаюкивающе шуршат камыши и наблюдать, как высовываются из воды
пучеглазые головки любопытных зелёных лягушек. Однажды мальчик увидел
старого жирного ужа, свернувшегося толстыми кольцами на прогретом от солнца
камне. Любой другой человек, испытывая страх и омерзение, постарался бы убить
мерзкую тварь, но Максимка тихо подкрался к ужу и осторожно пальчиком
погладил его чешуйчатую кожу. Пресмыкающееся подняло голову и грозно
зашипело, но мальчик не испугался и продолжал гладить. Змея успокоилась,
улеглась снова, и даже глазки прижмурила от удовольствия, настолько приятным
показалось ей ласковое прикосновение человеческой руки. Мальчик прошептал
ужу:
-"Ты меня не бойся, я не обижу тебя и не назову дурачком, но и ты меня так не
обзывай". Уж, конечно же, послушался и дразнится не стал, чем снискал в
Максимкиной ранимой душе большое расположение. Вечером мальчик сообщил
матери:
-"А я друга себе нашел, настоящего".
- "Кого же?" - удивилась Татьяна Ивановна.
- "Ужа," - с гордостью протянул Максим.
-"Какого такого ужа?!" - с ужасом воскликнула мать.
- "Живого, он на ставке на каменюке грелся. Я его гладил, и он меня не боялся и не
обзывался". Ничего не сказала женщина, а только, всё понимая, горько и тяжело
вздохнула. Так и жили они: мать и сын, жили не то, чтобы скромно, а крайне бедно,
почти впроголодь. Татьяна Ивановна работала на консервном заводе, зарплату ей,
как и многим в то время не платили, рассчитывались продуктами, полученными по
пресловутому, опостылевшему всем, бартеру. Низкосортная мука, крупы, сахар,
иногда дешёвые консервы - вот и все продукты, какие появлялись на их столе. Ни
фруктов, ни шоколадных конфет, ни даже колбасы Максимка не ел. Был у них,
правда, и небольшой огородик. Хозяйка использовала буквально каждый его
квадратный сантиметр, чтобы запасти на зиму картошку и овощи. Чувствуя себя
единственным мужчиной в доме, мальчик во всем помогал матери; он и огород
копал, и сажал, и пропалывал, и урожай в погреб сносил. Всё было ничего,
терпимо, если бы не грянула неожиданная беда. По приказу из Киева закрыли
единственную в городе шахту, по причине её нерентабельности. А Татьяна
Ивановна, как шахтёрская вдова, получала там бесплатный уголь. Запаса в
сарайчике внатрусочку хватило на октябрь и ноябрь, а дальше... О себе женщина
не думала, она страшно боялась за сына, ведь врачи предупреждали её: мальчику
нельзя перемерзать, могут возникнуть рецидивы болезни. Так Максимка стал спать
в шапке, постель его мать заранее прогревала бутылками с горячей водой и
укутывала сына единственным толстым ватным одеялом. Сама укутывалась
тонким байковым да старой мужниной шубейкой, которая почти не грела.
Ложилась, дрожа, и вставала также. Однажды ночью она проснулась от
непривычного сладкого тепла, ощупала себя и поняла, что на ней лежит ватное
одеяло. Татьяна Ивановна, как ошпаренная, вскочила и подбежала к кровати
Максима. Тот спал, скрутившись калачиком и укутавшись в отцову шубчонку.
Значит, больной сын прекрасно понимал, как сильно мёрзнет его мать, и тихонько
укрыл её своим одеялом. Мать снова укутала мальчика, а потом долго и безутешно
плакала. Утром она взглянула на градусник в их комнате, ртутный столбик
показывал 0 градусов. Где же выход искать?
Максимка проснулся, и мать строго сказала ему:
-"Сегодня ты пойдёшь в школу, и не вздумай уйти с уроков", - и добавила мягче -
- "там всё-таки теплее". Мальчик послушался и пробыл на занятиях целый день.
Вечером Татьяна Ивановна включила электропечку, нажарила картошки, сделала
чай из калины, и они долго сидели за столом. Сын, грея руки о горячую чашку,
рассказывал маме об уроке русской литературы, который ему очень понравился.
Внимательно слушая, мать с трепетом подумала:
-"Надо же, говорит как хорошо, вроде и не больной вовсе". На мгновение
Максимка замолчал, а потом спросил неожиданно:
-"Мам, а в темнице сырой тоже холодно, как у нас в доме?"
-"Вы "Узника" проходили?" - догадалась мать и с горькой усмешкой протянула -
-"Да, сынок, наверное, и там холод". Ударили первые морозы. Конечно, для людей,
у кого в доме топится печка, крепкий морозец только в радость, а вот, что делать
тем, у кого эта печь не горит? На свой мертвый очаг мать Максимки и смотреть
боялась, ей казалось, что от него тянет ещё большим холодом. Сарай был
абсолютно пуст: сломанные ящики, старая тумбочка, даже листья, запасённые
осенью, давно уже сгорели. Знакомые советовали оставлять на ночь включённой
электропечку, но и этого женщина боялась делать: ещё свет отрежут, ведь за него
тоже нечем платить. Как-то утром Татьяна Ивановна вышла на кухню и, опустив в
ведро с водой кружку, чтобы набрать чайник, услышала лёгкий хруст ледка в
ведре. От этого хруста хозяйке стало ещё холоднее, значит, в доме уже минусовая
температура. Захотелось долбануться виском об угол безжизненной печки так,
чтобы больше никогда не опомниться. Да тут ещё и Максимка проснулся и,
закутавшись в одеяло, заявил твёрдо:
-"В школу я не пойду".
-"Это почему же?!" - срывающимся от отчаяния голосом простонала мать.
- "А потому, - с нажимом протянул мальчик, - Я вчера отвечал про крестовые
походы и учитель поставил мне "4", а Юрка Жуков сказал, что и дуракам тоже
ставят хорошие оценки и все засмеялись". Мать и ругала, и плакала, но всё
безуспешно, ответ сына был один:
-"Сказал - не пойду". Решила тогда Татьяна Ивановна, на свой страх и риск, взять
мальчика на работу, ведь в доме он совсем околеет.
Уловив недовольный взгляд начальника, мать взмолилась:
-"Николай Степанович, разрешите ему побыть здесь, дома он совсем замерзнет".
-"Таня, я всё понимаю, - тихо проговорил мужчина, - но и ты пойми, не место
больному ребёнку среди прессов и кипящих соковарок". Сказал так и подумал:
- "Надо ей тары да старых упаковок выписать, хоть немного обогреются". В этот
день мальчик остался-таки в тёплом цеху.
Вечером возвращались мать с сыном домой. С тёмного неба падали одинокие
снежинки, тонкие, ажурные, словно сотканы из дорогого кружева, но их красоты
женщина не замечала, голову сверлила одна и та же мысль:
-"Как пережить зиму?" Вдруг из-за поворота вырулил старый знакомый, друг
покойного мужа Сергей. Чуть под хмельком, добродушный и весёлый он очень
обрадовался, увидев Татьяну Ивановну и на всю улицу заорал:
-"Привет, Танюша, как дела?"
-"Нормально", - проговорила мать Максимки и попыталась даже улыбнуться, но
улыбка вышла кривой и неестественной. Уловив фальш в её голосе, Сергей сказал
прямо:
- "Да ну, говори честно, я же вижу, что не нормально". Татьяна Ивановна не
выдержала и, заплакав, призналась:
-"Замерзаем мы, Сережа, топить совсем нечем, я-то сама всё вынесу, вот Максиму
никак нельзя остывать". Сергей оглядел женщину - высокая и статная, не совсем
уже молодая, она была по-прежнему красивой. Вот только зубы несколько портили
её: нижние все целые, а верхние почти все выпали, остались только два передних, и
вставить зубы не давала нищета. Татьяна нравилась ему ещё с молодости, и уже
после того, как она стала вдовой, Сергей не раз пробовал подбивать к ней клинья,
но всё безуспешно. Понимая, что женщина находится сейчас в безвыходном
положении, Сергей ласково проговорил:
-"Танюш, а я ведь могу помочь тебе; я теперь на "копанке" работаю. Приехал сюда
бизнесмен один, нашел угольный пласт, который не сильно глубоко залегает, и
нанял нас, нескольких забойщиков, уголь в земле долбать. Работа, конечно,
опасная и денег он не платит, этим углём и рассчитывается, но и то дело, его и
продать можно и в своём доме топить". Женщина задумалась, а знакомый
продолжал, вкрадчиво улыбаясь:
- "А мы давай с тобой по бартеру теплом меняться: я твою хату согрею, а ты меня".
Окончание следует.
Галина Пономарева.