Злоба в душе Кирилла Кентаринова жила сызмальства. Скорее всего, потому что у него не было матери. Вернее, мама-то у него, ясно, имелась, да вот только он ее совершенно не помнил. Осталось лишь призрачное ощущение присутствия рядом чего-то огромного, мягкого и теплого. Чего-то хорошего и вкусного. Наверное, это была мама. То есть, конечно, это была мама! И, наверное, материнское молоко… Чаще всего это ощущение приходило во сне. И всякий раз было тепло и мягко. А просыпался Кирилл с другим ощущением — гигантской, бесконечной, невыносимой потери. Эта потеря рождала жалость к самому себе, а жалость уже через несколько минут превращалась в злобу по отношению ко всему белому свету. Кирилл не помнил не только маму. У него не отложился в памяти момент, когда его привезли (или привели?) в приют. Первое воспоминание было уже в приютских стенах. — Здравствуй, малыш! Как тебя зовут? — Певучий голос, в котором ничего нет, кроме радости. — Килил. — А меня Мама Зина. Я буду твоей воспитательницей. — Высокая женщина в белом платье (это потом Кирилл узнал, что такое платье называется халатом и его носят не только воспитательницы, но и врачи) протягивает новичку конфету. — На-ка! Тот с восторгом, едва ли не притоптывая от нетерпения, разворачивает фантик, а внутри — ничего… — Слишком уж ты доверчив, Килил, — говорит воспитательница, передразнивая. Кирилл не понимает, что ей не понравилось, но не это его расстраивает. Потом он и сам порой угощал подружек такими «конфетками» — корпорация «Невский завод», производящая джамперы для всей Солнечной системы, выпускала в помощь любителям нехитрых розыгрышей всякие штуковины с использованием формованных силовых полей. Но тогда, при знакомстве с Мамой Зиной, он знать не знал о конфетахпустышках. Фантик с медведем был так красив! А разочарование столь велико, что слезы сами брызнули из глаз