Знаешь ли ты, когда твоя жизнь окончится? Знаешь ли, сколько дней или лет тебе осталось?
Конечно же ты, он, я – все мы уверены, что время у нас ещё есть. Можно потратить один день, два, три. А в конце и не заметим того.
- Годом раньше, годом позже. - как говорят одни.
- Сколько отведено, столько и будет. Хоть ужом крутись, а ничего не изменишь. – говорят другие.
- Да полно времени. Лишнего полно. Жаль, нельзя продать его кому-то, чтоб пользу приносило. – сокрушаются третьи.
Да уж, удобно было бы. Вот есть у тебя лишних дней в жизни, которые совсем тебе не нужны. Вот взял, да и продал. Ну, может прожил чуток меньше на свете этом, так ведь это лучше, чем за так небо коптить.
Давненько это было уже. Хотя, как посмотреть, кому и пару зим пройдёт, а уже давно. Случилось чего-то и землю тряхануло не хило так. С ней такое бывает, трясёт. Говорят, от того, что поранили её. Вот тогда много деревень под землю ушло, а тем, кто спасся, новые места пришлось сыскать для жизни своей. Вот так и нашли люди место, что домом для себя новым назвали. Холм сполз, рассыпался, да так удачно, что ровнёхонько стало кругом. Деревьев нет, корчевать не нужно. Землица рассыпчатая, отдохнувшая. Только бери лес, что по округе поваляло, собирай и хаты строй.
Быстро отстроились, складно. Жить начали. Да, не долго спокойствие длилось. Две зимы прошло легко, а третья решила не заканчиваться. Уже время урожай собирать настаёт, а огороды даже не засеяны были, потому как снег таять и не думал. На счастье людское купцы в деревню заехали, от стужи спасаясь. Вроде как.
Странные мужики в деревенскую попоечную вошли, нелепые. Будто подсолнухи в стужу распустившиеся, глаз к себе приковывали. Да будто старуха голая средь девиц молодых, морщиться вид их заставлял.
Один толстый непомерно, будто слобня в одиночку слопал. Брюхо ниже колен свисает, щёки ниже подбородка. Титьки такие что под ними можно кошельки прятать, и вор не найдёт. Да и не осмелится руку туда свою совать.
Тяжело толстяк дышал ртом, потому как от жира его нос совсем заплыл. А потом от него несло похлеще, чем от поросячьей задницы поносом. С трудом он пролез в дверь, да на стул свободный уселся. И стул тот будто и пропал в том жире.
Сидит толстяк и носом ведёт, мол, чего-бы пожрать с дороги. На людей не смотрит, а лишь губами липкими чмокает, да языком слюнявым их облизывает. Видно, что голодный шибко.
Второй, напротив, тощий как хворостина. Будто из одних рёбер и коленей сделан. Сам бледный, глаза впалые. За сухими губами зубы пеньками гнилыми торчат. Волосы клоками рваными на черепушке его болтаются, как пакля меж венцами старого дома. Вертлявый, будто на угольке сидит, дёрганный. Как за стол уселся, так начал что есть мочи хозяина звать и еды требовать.
Оба в чёрное одеты. Да не такое, как у господ богатых. Скорее, тряпьё. Да не это странно, а то, что и у толстого, и у худого на левой щеке огромное пятно волосатое, а бороды и усов нет. Гладенько, ну просто попка новорожденного.
- Эй, хозяин. – кричит тощий. – мне и брату моему еды и питья.
- Да есть ли деньги у вас? – лениво отозвался хозяин. Он был человек расчётливый и не спешил браться за черпак, пока монета не зазвенит. Зима долго длилась, народ по обнищал и каждый второй норовил на халяву похлёбки отведать. А как время по счетам платить наступало, так и выяснялось, что платить то и не чем.
- Деньги? – сальным голосом переспросил толстый. – Есть у нас деньги! Да побольше, чем ты своими липкими пальцами ухватить смогёшь.
Откуда-то из-под тряпья своего, а может и прямо из-под жирных титек достал толстяк ларец драгоценный. Открыл его, а тот серебра полон. Осторожно одну монету взял и ларец закрыв, обратно в складки брюха своего необъятного спрятал. Народ только взглядом богатство такое проводил и дар речи потеряв, затаился.
- Ни как богаты вы, господа. – говорит хозяин монету рассмотрев при свете лампы. – От чего ж в таких обносках странствуете? В такие холода меха нужны и шкуры.
- А то не твоя забота. Меха денег стоят. Будем тратиться, богатыми не будем. Какой смысл дела делать, коль богатство сами тратить и будем на пустое. – пояснил худой. – Да и что мне морозить? Кости? А Брату и вовсе морозы не страшны. Его можно ножом колоть и не зарежешь. А уж морозы и подавно телеса его не пропустят. Да и вовсе, купцам боятся морозов или жары, так лучше промысел сменить.
- Так вы купцы? - поинтересовался хозяин выставляя на стол вино.
- Купцы. – заулыбался липкими губами толстяк.
- И чем же промышляете? Какие товары продаёте, какие покупаете? – хозяину было интересно узнать, как можно больше. Он придерживался мысли, что зная, чем живёт твой собеседник, ты узнаешь и то, как из него выманить побольше деньжат.
- Ничего не продаём. – растянулся в улыбке, выставляя на показ гнилые пеньки, ответил тощий. – Скупаем ненужное, лишнее, не оценённое.
- Ненужное? Старьёвщики?
- Ну, и так назвать можно. Только не всё подряд скупаем. А лишь то, чего не ценится и совсем не пригождается люду. – булькнул жирный и осушил разом бутыль смородинового вина.
- Не ценится? Да в наше время неспокойное даже вошь полудохлая и та ценится уже. Что ж скупаете вы?
- Время. Людское время, что не нужно им. Дни жизни, что впустую за безделком тратятся. – пояснил тощий и отгрыз своими гнилыми зубами кусок мяса.
- Чудные вы. И обликом, и мыслями. Ну да ладно. Некогда мне про глупости такие трепаться. У меня вот лишнего времени нет. Вам и продать мне нечего, кроме еды и выпивки. – засмеялся хозяин.
Ели и пили гости, больше слова не проронили. А люди сидели, смотрели на странных мужиков, да и шептались. Дескать, как это, время ненужное продать? А сколько выручить можно? А какое количество дней за раз продать можно? А купцы эти трапезу свою закончили, да и спросив у хозяина, есть ли место, где на постой встать можно, по указанному и отправились.
Тут же люд загудел, обсуждать начал. Всем интересно. Да не просто интересно, а соблазнительно.
Вот и Гудим начал кумекать о том, чтоб сходить к купцам странным, да расспросить. Парень он молодой был, одинокий. Времени свободного уйма, тратить не на кого. А вот деньжат в карманах уже давно не водилось. За долгую зиму шибко протратился, всего и было, что на сухарь и кружку кваса раз в день.
- Просто так, время покупают. Чудаки. Как время отдать можно, когда оно само по себе. – рассуждал Гудим. – Авось, глупость какую наплели, пустословы? Или может, вовсе, работорговцы. И под покупкой времени ненужного скрывают то, что людей в рабство угоняют. Дескать, не нужно тебе время, потрать на другого.
Как обычно, проснулся поутру Гудим от того, что в хате холодно. Вода в ведре замёрзла, а дров осталось на один вечер печь протопить. В лес не выбраться, да и не набрать там ничего под толстыми сугробами. За дровами только к лесовалу идти, да тот в долг уже и не даёт.
- А, схожу. – вдруг сам себе сказал парень и к купцам отправился.
Идёт он по деревне, от холода дрожит, а на встречу ему Кузьма. Мужик не плохой, но за язык его лучше не хватать. Как затрещит, хуже бабы у колодца. Любопытный, ну просто страсть. Если чего ему покажется, так пока не рассмотрит, не успокоится. Если чего послышится, так пока не выяснить все подробности, спать и есть не сможет.
- Куда такой хмурной топаешь? – спрашивает Кузьма.
- Да вот, думаю, где денег достать, дров купить и еды. – отвечает Гудим. Не стал он рассказывать, по какому делу и куда. Такому, как Кузьма, скажи и пожалеешь. Растрезвонит по всей деревни ещё до полудня. Да и потом каждый день будет прибегать и спрашивать, сколько продал и по чём.
- А чего тут думать? Иди к тем чудаковатым купцам. Они, конечно, те ещё мерзопакостные вымески, да только деньги за так отдают. – Кузьма достал из кармана две большие монеты и покрутил ими, играючи, перед носом парня. – Гляди, они дали. Говорят, что двадцать годков мне на земле ещё топать осталось и за все двадцать готовы мне две большие серебром заплатили. Ну и я согласился.
- А в замен то чего? – удивился Гудим.
- Да я ж тебе говорю, двадцать годков своих. Договор такой…. Как же он сказал то? А, что теперь я эти двадцать должен жить, хоть расшибись. Так и велено было, мол, теперь твои годы наши и не смей их тратить на иное. Не смей раньше времени подохнуть. Во дураки? Как будто я по своему желанию подохнуть смогу.
- Странно это всё.
- Так и я думаю, странные они. Где это видано, чтоб человек по своему желанию отжить мог? А вдруг я завтра напьюсь и замёрзну. Кстати, пошёл ка я в попоечную, сделку обмою. – Кузьма подбросил монеты в воздух и, поймав их, вприпрыжку побежал.
Подойдя к дому, где обосновались купцы, Гудим встретил бабку Капу. Та держала в руке маленькую монету и ругала купцов, на чём свет стоит.
- Ишь ты, разбойники. Обманщики. – кричала старуха. – Значит кому-то большие серебром отсыпают, а мне мелочь.
- Что случилось, баба Капа? – спросил Гудим.
- Да вот, решила я время своё им продать, как другие, а меня обманули. Говорят, жить мне осталось год, а за это время одну маленькую могут дать. Да какой год? Я зим десять ещё перезимую, а потом ещё десяток. Ну, как есть, обманщики. Да грабители просто. Думала хоть масла куплю, да куда там теперь. На чёрный день оставлю. Ух, жульё. Обманули. И не совестно им. – бабка погрозила клюкой в сторону крыльца и медленно поковыляла своей дорогой.
- Странно всё это. – прошептал Гудим и постучал в старую дубовую дверь.
В хате было тепло. За большим столом сидели купцы, а перед ними стоял тот самый ларец с серебром. Увидав Гудима, они обрадовались. Тощий растянулся в улыбке, показывая все свои чёрные пеньки. Толстый как-то хищно облизал липкие губы, да так, сто слюни потекли по сальному подбородку. Казалось, он хочет съесть парня.
- Ну. Тоже пришёл время продать? – засмеялся тощий.
- Да если бы условия понять, то почему бы и не продать. – ответил Гудим.
- А условия у нас просты. Сколько лет тебе по земле ходить осталось, столько и заплатим. Хочешь, за всё сразу, а хочешь и частями. – тощий нелепо дёрнул головой указав на ларец.
- А как узнать то? Обманете ведь. – парень посмотрел на жирного, а тот с каким-то упоением сосал большой палец. Поймав взгляд гостя, толстяк вынул палец изо рта, издав громкий чмок и произнёс сальным голосом.
- Мы не обманываем. Оценщик у нас есть. Он цену назначает. Мы лишь платим.
- И где же он? Оценщик ваш? – поинтересовался Гудим.
- Да вот он. – тощий указал рукой на зеркало в серебряной оправе, что висело позади толстого. – Рукой коснись и узнаем.
- Так просто? – удивился парень. Хотя большее удивление у него было от того, что пришли в деревню купцы налегке, без мешков, а зеркало где-то прятали. Неужто в жирах своих толстяк его носит?
- А тебе сложности нужны? Ну, давай я тебе станцую, а ты мне принесёшь два вороних яйца, чтоб посложнее всё это было. – в голос засмеялся тощий. Этот смех был каким-то зловещим, колючим. Будто тощий знает некий секрет, и уж точно окажется в выгоде.
– А можешь пойти и не возвращаться. Шагай, морозь сопли по сложному, коль по-простому денег заработать честно не желаешь. – булькнул толстяк. – Ну, или можем работу тебе предложить. Будешь получать по одной маленькой монете за каждого, кого надоумишь время своё продать нам.
- Надоумлю. Да как-то это совсем не то. Может никто и не согласится, а я буду спину гнуть на вас, бегать, ног не жалея. Нет уж, согласен время продать. Только смотри, без обмана. – сказал Гудим и подошёл к зеркалу.
Это было настоящее зеркало из стекла, в тяжёлой серебряной оправе. Литьё изображало целую картину. Люди рождались, взрослели, старели и умирали. На их могилах росли цветы, которые срывал мертвец.
Осмотрев зеркало, а Гудим раньше никогда не видел настоящих зеркал, парень коснулся его рукой. Отражение будто колыхнулось. Будто пошло мелкой рябью. На мгновение парень увидал себя седым старцем. Он зажмурился и быстро отпрыгнул.
- Ого. Богато. – булькнул толстяк.
- Пять десятков зим тебе отмеряно. За каждый десяток по одной большой монете серебром готовы дать мы тебе. Всё продашь сразу, или часть только. – тощий открыл ларец и монеты засверкали в свете масляной лампы.
- Соблазнительно, да уж пока не понятно. Что потом то будет? – спросил парень.
- Ну как, что будет. Пойдёшь ты деньги тратить в своё удовольствие. Смотри, пять монет больших тебе хватит и дров купить, и хлеба, и сена купить и козу. Да ещё останется на девок. По рукам?
И как-то боязно было парню. Хотелось на пробу продать десяток годков, монету получить и посмотреть, что дальше будет, да сомнения одолели. А вдруг купцы завтра с места сорвутся? А вдруг деньги у них закончатся? А пять больших монет, это уже не просто деньги. Это целое состояние для деревенского парня, который за одну луну больше тридцати маленьких не зарабатывал.
- Ах, да будь вам пусто. По рукам! Давай на всё. – сказал Гудим и протянув руку схватил костлявую ладонь тощего. Тот поменялся в лице. Ухмылка исчезла, а его сухие губы задёргались в неистовом бормотании.
- Теперь жизнь твоя нам продана. Не смей её раньше времени прерывать сам! Не смей искать тех, кто прервёт. Живи до момента, пока смертью своей не помрёшь. А коль раньше срока вздумаешь помереть, так пропадут все твои деньги. – тощий отдёрнул руку, заулыбался и велел жирному отсчитать положенную сумму.
Чтоб сразу, вот так, столько денег Гудим никогда в руках не держал. Столько всего можно было купить, столько всего сделать на эти деньги. Мысли путались в решениях, что купить в первую очередь. Поэтому в первую очередь парень решил отправиться в попоечную и отметить столь удачную сделку.
Всю ночь мужики гуляли. Всю ночь шумели, пили, если. Обсуждали, у кого и сколько денег. Почти вся деревня гудела. Почти все при деньгах были. Конечно, кому-то просто долги вернули, но большинство всё же гуляло на честно заработанные монеты, полученные за проданное лишнее время. Да и, как водится, большая пьянка без драки, всё равно, что свадьба без жениха и невесты.
Повздорил кто-то с кем-то, подрались. Одному показалось, что другой его монету утянул. Вот и схватились. Один другого толкнул, тот стулом замахнулся, в ответ в рожу получил. Ну, а дальше за нож схватилась рука горячая, да обидчику в пузо. Вот так веселье и окончилось.
Умирая, мужик упал и монеты свои из кармана рассыпал. А те покатились да обернулись ногтями человеческими. Вот такое диво.
Хозяин попоечной тоже заорал. Ему то тот мужик большую серебром положил в размен, да в счёт старых долгов, а теперь вместо неё ноготь с большого пальца ноги. Жёлтый такой, старый, грибком изъеден.
Начал хозяин кричать, чтобы покрыли ему ущерб гуляки, иначе во век больше поить никого не будет, в долг, разумеется. А для мужиков это страшнее, чем если бы баба больше в жизни не дала. Ну, они и скинулись, всё честь по чести. А Гудим и понял, чего купцы имели введу. Мол, если раньше срока отведённого умрёшь, деньги исчезнут. И вот, ладно мужик тот не семейный. А коль семья и на деньги эти уже рассчитывает, а ты помер и всё, нет денег. Знать нужно оберегаться от преждевременной кончины тем, кто деньги эти не только на себя потратить собрался.
Мужика того вынесли, да в трупарню определили. Зимой то такой не схоронить, оттепели ждать нужно. Так что только до весны морозить в трупарне холодной. А как укладывали, так туда и бабку Капу внук притащил. Говорит, по утру не проснулась старуха. Да хорошо, что хоть продать успела жизнь свою. Хоть есть на что похоронить по весне. Как раз одна монета малая.
Удивились тогда мужики. Как же так. У этого монеты в ногти превратились, а у старухи монета сохранилась, хоть та раньше померла? Может ошиблись купцы? Или своей смертью если раньше времени помрёшь, так не считается? Но, как не крути, а к купцам уже почти все сходили, так что, чего гадать? Почти у каждого в деревне деньги из ларчика купеческого в кармане были. И довольны все были, наладилась жизнь.
Главное обозов дождаться, а там уж всего купить можно. Да и в попоечной теперь не квас цедить приходилось, а кружечку – другую медовухи сладкой, без опасений того, что наутро есть нечего будет, запросто можно было пропустить.
Явился как-то Гудим в попоечную, а там народ бурлит. Обсуждают чего-то. Как оказалось, трое за ночь умерли. Каждый у себя в хате, мирно и спокойно. Да вот только странно в этих смертях то, что каждому зеркало десяток лет предсказало, а помершие безвременно десять дней жизни радовались. Даже деньги потратить не успели. Ну это даже и хорошо, так как родным есть за что схоронить.
И вроде странно это, да внимания особо и обращать не хотелось, если бы через четыре дня ещё один не помёр, кому четырнадцать лет купцы нагадали, а через пяток дней ещё шестеро также не охладели, хоть им пятнадцать лет зеркальце пророчило. Вот тогда за обман народ и заговорил. Дескать, купцы время по-настоящему купили. Не на словах. Жизни людские на деньги выменяли, оставив маленькую толику. По одному дню за каждый год жизни.
- А ну, мужики, собирайтесь. – закричал Гудим. Пойдём к этим горе купцам. Что мы, совсем безвольные бараны, чтоб нас так обманывать. По договору ведь ясно сказано было, что должны мы жизнь свою до конца прожить. Пусть или выполняют, или забирают свои деньги и расторгаем все договорённости. А то и вовсе, не должны мы деньги возвращать. Обманули, пусть возвращают время наше за так! А не захотят, так и силой выбьем из них желание. Неужели не справимся с толстяком, который ноги с трудом передвигает, и заморышем, которого соплёй зашибить можно?
Ждать не пришлось долго. Народ сорвался, да к хате, где купцы жили. Всё своё негодование вместе сложили и начали правду искать. Кричат, угрожают, к ответу призывают пришлых негодяев. Да только, как дверь распахнулась, так и притихли. Друг на друга смотрят, ждут, когда тот, кто из них посмелее, выскажет за всех.
Вышел на крыльцо тощий, с ухмылкой гнилой, народ осмотрел. А за ним, с трудами большими, боком в дверь протиснулся толстяк.
- Чего орёте, твари? – засмеялся тощий. – Спать благодетелям своим помешали.
- Не орём мы! Мы правды хотим! – заявил Гудим. – Обманули вы нас своей покупкой времени.
- Это на каком же месте мы вас обманули? Скажи ещё, мы силой вас к себе заманили и деньги взять заставили. – неспешно протянул толстый. Его липкие, пухлые губы медленно шевелились произнося слова, а между ними тянулась густая слюна, будто пытающаяся склеить рот.
- Вы как всем говорили? Вы наше время покупаете, и мы должны его всё прожить, без остатка. Раньше времени не умирать. Так почему же люди своей смертью умирать начали. Да так загадочно все. Кому вы десять лет пообещали, де десяток дней прожили. Кому пятнадцать лет, те пятнадцать дней. Бабка Капа вовсе один день прожила, хотя год вы старухе обещали… - кричал Гудим, но его осадил тощий.
- Цыц. Где это мы такое обещали? Слова такие были, коль на память вы не хворые все тут. – тощий откашлялся и совсем другим голосом произнёс. - Теперь жизнь твоя нам продана. Не смей её раньше времени прерывать сам! Не смей искать тех, кто прервёт. Живи до момента, пока смертью своей не помрёшь. А коль раньше срока вздумаешь помереть, так пропадут все твои деньги.
- Вот-вот. – томно изрёк жирный. – Никакого обмана. Вы жизни свои нам продали, а если точным быть, время жизни. Но, чтоб по чести, оставили мы вам немножко, дабы насладиться успели, пожить как люди. В сытости, в веселье. Хорошее что-то сделать смогли для себя, для других. Всё равно же, бесцельно растратите жизнь свою в страданиях и мучениях. А так, вот тебе, помнится, пять десятков зеркало пророчило? Так у тебя ещё времени больше луны осталось. Найди бабу, да может ребёнка ей успеешь заделать, да деньги оставишь после себя, коль не всё пропил ещё. И то, польза какая миру нашему. И тебя вспоминать будет кому словом добрым.
- А ну, - закричал Гудим. – вертай назад всё. Забирай свои деньги, а нам наши жизни верни.
- Да! – загудел народ. Мужики и бабы трясли вилами и топорами, кричали, перебивая друг дружку. Кто-то кричал, что не собирается помирать, потому что не хочет. Кто-то вопил, что у него дети, которых нельзя оставить. Но все они сходились в одном. Купцы должны вернуть их время.
- Цыц! – заорал жирный. – Так дела не делаются!
- А как делаются? – закричал мужик из толпы. – В словах твоих сказано, что до конца я должен дни свои отмотать, преждевременно к Кондратию не отправившись. Значит, только после этого вы жизнь мою получите? Значит, если я сейчас себе глотку вскрою, шиш вам на хрен намазанный, а не жизнь моя. – мужик выхватил нож и поднёс к своему горлу.
- Верно подметил. Да только кому хуже ты сделаешь? Деньги пропадут твои, а у тебя, как я знаю, жена и малец. Ради них ведь продал жизнь свою? На кого ты их оставишь, без денег? – засмеялся тощий.
- А не пропадут. Зато вам на крыльце дерьма оставлю. – закричал мужик.
- А я твоего вымеска съем! – злобно изрёк жирным и с его губ потекли слюни. – А будете тут стоять и у вас, у всех, сожру детей.
Толстяк шагнул с крыльца и с какой-то особой тяжестью топнул ногой. Деревню затрясло так, будто твердь земная вот-вот разверзнется. Так, что народ повалился на землю не имея опоры для того, чтобы встать.
Толстяк сделал шаг к лежащим на земле и раскрыл свой слюнявый рот. Вначале немного, а потом сильнее и сильнее. И вот, это была уже огромная пасть, что раскрылась до самого брюха. Из неё смердело гнилью.
Испуганные мужики смотрели в эту бездну, смотрели на куски еды, которые застряли между зубами толстяка. Не сразу и заметили, что кое где в зубах была не просто загнившая еда, а части тел человеческих. Где ухо, а где палец.
Длинный и липкий язык, подобно хлысту, вывалился наружу и неистово затрепетал. Его кончик ласкал нижнюю губу, которая отвисла уже до самой земли.
- Всё поняли? – расхохотался тощий выставив на показ все свои гнилые зубы. – Брат шутить не будет. Разошлись. И больше по пустякам не приходите.
- Уезжайте от сюда. – закричал кто-то. – Больше вам времени своего никто тут не продаст.
- Продаст, продаст. Ваша деревня не первая. Да и уже почти все вы продали время своё, дурачьё. – расхохотался толстяк закрывая свою слюнявую пасть. Он долго тряс головой и всё время подтягивал отвисшую губу руками, пока его рот вновь не стал прежним.
Ещё два дня прошло, и ещё куча смертей в деревне. Уже веселья и беспечности, как прежде, нет. И деньжата в кармане уже не греют. А звон их удовольствия не приносит, а лишь напоминает о том, что помирать скоро. Да и не просто скоро, а уж точный день почти каждый высчитал.
Кто уже и подготавливаться начал. Деньги от купцов полученные разменял, чтоб в случае чего не обратились монеты в ногти. Кто купил чего полезное, чтоб детям после себя оставить. Смирились многие с участью.
Другие не смирились. Кто с горя в пьянку беспробудную ушёл, а кто и счёты с жизнью свёл, не желая мучиться и трястись в ожиданиях дня назначенного. Считай, и луны по времени не истекло, а деревня как вымерла. Стариков вовсе нет, кто по старше, или уже померли, или со дня на день. Трупарня уж до потолка забита мертвяками. В живых то только молодняка чуток осталось, да детвора малая, родителей оплакивает. Молодняк помрёт, а детишки, сами себе предоставленные, долго не протянут. Да уже как-то народ участь принял. Знать, их деревня к следующей луне пополнит ряды мёртвых деревень. А вот Гудиму умирать не хотелось.
Собрался он и к купцам пошёл. А те сидят за столом, ухмыляются. И кажется, будто толстый ещё толще стал, а худой ещё сильнее исхудал.
- Чего прошёл? – спрашивает тощий. А сам улыбается так, будто уже ответ знает.
- Просить пришёл. Умирать не хочу. – хмуро отвечает Гудим.
- Ха, так никто не хочет. А чего поделать? – булькнул жирный хлебая щи.
- Ну, заберите вы оставшиеся монеты, оставьте мне то, что ещё не потрачено. – опустился на колени Гудим. – Ну или возьмите взамен чего другое. Ну не хочу я умирать. Страшно мне.
- Не делаются так дела. Мы же тебе сразу сказали, что можешь частями время продать. Но ты сразу захотел. А обратно теперь переиначить решил? Не дело это. – объяснил тощий. – Но, парень ты хороший и готовы мы тебе на встречу пойти. За каждую твою монету мы тебе срока жизни в целую луну вернём.
- В одну луну? – выпучил глаза Гудим. – Десяток лет жизни обменять на одну луну? Вы в своём уме?
- Мы то в своём. А как ты иначе хотел? Вот купил ты хлеба, а есть не стал, и решил спустя день – другой вернуть деньги свои. Тебе пекарь разве обязан деньги возвращать за купленный тобой хлеб? Нет! А если и согласится, должен ли он тебе отдать столько же денег, сколько ты заплатил за свежий хлеб, когда тот хлеб уже зачерствел? Нет! Сделка – есть сделка. Ты сам согласился. Мы с братом много годов по миру странствуем, и много раз нам такие попадались, как ты. И им было чего предложить? А ты чего предложить можешь?
- Вот раньше, - вдруг изрёк жирный. – люди в бессмертие души верили. Дескать, где-то она внутри таится, а после смерти отправляется в место прекрасное. Тогда вот душу можно было заложить. Да, как выяснилось, нет никакой такой души в человеке, которая бы чего-то стоила. А самое ценное, это его жизнь. Жизнь, которую он может прожить. Незамаранная, незапятнанная, земная жизнь. Вот мы с братом и начали своё дело благое. Собираем мы жизни чистые, что человек отравить не успел в себе, для нашего властителя.
- А ему то они на что? – разрыдался Гудим.
- Думается нам, что сможет он возродиться, как только нужное количество годков наберёт. Вот, зеркало это ему принадлежит. Оно нас и ведёт, указывает, где людишки такие как ты, духом слабые и руками ленивые, готовые за монету жизнь продать. – толстый томно зевнул.
- Мне то что с того? Только в прихоть вашему господину я должен жизни лишиться? – Гудим поднял глаза полные слёз и посмотрел на зеркало.
- Не просто господин он. Прародитель он всей силы гнилой. А мы ему жизнью своей обязаны. Он нас с братом от верной гибели избавил. – с большим уважением и гордостью в голосе произнёс тощий. – Вот и хотим мы его возродить. Ведьмы толкуют, что настанет однажды время, когда возродится. Почему бы не приблизить его. А тебе это говорим, потому как работу хотим предложить.
- Работу? – вытер рукавом нос Гудим.
- Работу. – булькнул жирный и подняв плошку громко сёрбнул. – Жить хочешь?
- Хочет. – засмеялся тощий и посмотрел на парня. – Вот что. Монеты эти не бесконечные, да и теряются. Обратно нам собирать их хлопотно. Ты возвращаешь монеты, что у людей ходят в карманах, и за каждую монету мы тебе одну луну жизни сроком прибавляем. Будешь хорошо работать, так и вечно жить сможешь. По рукам? Но, смотри, убивать владельцев монеты нельзя. Только сами отдать должны. И заметь, хоть большую монету принесёшь, хоть малую, а всё едино, одну луну получишь.
- По рукам. – рявкнул Гудим не задумываясь и выбежал из избы.
Парень бежал по деревне и спешно кумекал, у кого ещё остались монеты из тех, кто жив. У кого могут быть монеты тех, кто уже умер? У хозяина попоечной много монет хранится, но он жадный и хитрый лис. Не отдаст. Сам то он свою жизнь и не думал продавать. Честно сказал, что как только вымрет деревня, переберётся в другую. А выменять монеты эти у него на что другое не получится. Он, лис хитрый, заинтересуется, на кой ляд? А коль узнает, так сам захочет с этого выгоду иметь.
Кто семейный, те свои монеты разменяли давно, опять же у хозяина попоечной. Конечно, тот не в полной мере поменял, а с каждой лишь третью часть разменом дал. Видишь ли, риски высоки, что помрёт владелец не своей смертью и в ноготь монетка обернётся. Но, честь ему, обещал ещё столько же отсыпать семье помершего, после того, как тот окочурится. Если монеты не превратятся в хлам.
- Ну у кого же? – судорожно кумекал Гудим и сам не заметил, как уставился на хату Кузьмы. – Кузьма. У него точно одна осталась! Ему помирать завтра-послезавтра. Наверняка пьяный валяется и монету у него выпросить, или умыкнуть, труда не составит.
Гудим огляделся по сторонам, и будто вор, осторожно протиснулся в приоткрытую калитку. Перебравшись через сугробы, которыми был занесён весь двор, парень осторожно взобрался на припорошенное снегом крыльцо и обождав немного, толкнул дверь. Та медленно отварилась издав протяжный скрип одной из петель.
В хате было темновато. Тишину нарушали лишь дрова, потрескивающие в печи и что-то ещё. Что-то возилось под полом, или кто-то.
- Эй, Кузьма? Ты дома? – тихонько позвал Гудим. Возня под полом стала более громкой и из-под крышки подпола послышался голос хозяина.
- Кто там явился? Кого принесло? – Кузьма высунул голову и увидав Гудима даже обрадовался. Он был трезв как младенец.
- Ты, чего там делаешь? – спросил Гудим.
- Да вот, загляни. – Кузьма поманил рукой и вновь скрылся в подполе.
Парень огляделся. Монеты видно не было. Заглянув в подпол и увидав тусклый свет лампы, в котором играли причудливые тени, он медленно опустил одну ногу.
В подполе Кузьмы Гудим раньше не был, но оказавшись в нём сейчас он мог поклясться, что тут явно всё не так, как должно быть. Скудные запасы валялись как попало, а по центру была глубокая яма.
- Это что? Колодец? – спросил парень.
- Я по-твоему совсем дурак, под домом колодец рыть? – фыркнул Кузьма. – Провалилось тут всё, как деревню тряхнул толстяк. Думал я, пока время у меня осталось, хоть запасы свое подъем, хоть с удовольствием проведу. Спустился, а тут такое. Хочу вот на верёвке лампу опустить и посмотреть, чего там.
Гудиму и самому стало интересно. Он помог мужику привязать верёвку и, напрягая что есть мочи глаза, они начали медленно спускать масляную лампу в бездонную тьму.
- Ого, смотри как огонёк дёргается. – прошептал Кузьма. – Ветерок там гуляет. Видать не просто яма, подземелье открылось какое-то.
- Да откуда тут подземелье? – прошептал Гудим. – Тут же вроде холм был, или гора. Пещера, наверное, сохранилась.
- А я от старика одного слышал, что раньше тут вовсе, погост был заброшенный. – рассказал Кузьма и резко дёрнул верёвку. Она почти закончилась и в руке мужика был зажат самый конец. Но, лампа до дна ямы так и не доставала.
- Там что-то белеет. Давай ниже. – прошептал Гудим.
Кузьма лёг на брюхо и, вытянув руку, попытался опустить лампу ниже. Из земли торчала белая плита, похожая на надгробный камень. Мужик постарался подвинуть лампу ближе, но земляной край ямы под его весом осыпался и, отпрянув назад, Кузьма ослабил хватку. Верёвка выскользнула. Тусклый огонёк устремился вниз, затем послышался удар и пролитое масло вспыхнуло где-то в глубине.
- Ну вот. Надо за второй лампой идти и верёвку искать. – вздохнул Кузьма. Мужики вылезли из подпола, и хозяин спешно начал метаться по хате в поисках второй лампы.
- Слушай. А зачем тебе это? – спросил Гудим.
- Зачем, что? – удивился Кузьма.
- Ну, яма эта.
- А. Так, интересно же. Мне жить осталось до послезавтра. Страсть как хочу поглядеть, чего там внизу. Где-то у меня верёвки были длинные, свяжу и до дна должно хватить. Вон где огонь горел, не шибко глубоко.
- Понятно. Смирился значит?
- Ну так, а что делать, коль мы сами, дураки, жизни свои продали, подвоха не увидав. Хотя он на самом видном месте мелькал, подвох тот. Так уж, чего теперь сокрушаться. Уже смирился.
- А монету вторую потратил уже?
- Нет. – Кузьма полез под лавку и радостно вскрикнул, отыскав старую лампа. Поболтав её и поняв, что там ещё осталось масло, он ещё раз вскрикнул. – Нет. Не тратил пока. Хотел этому жмоту, трактирщику так званому, отдать при условии, что он прилюдно в голую задницу меня поцелует. Уж он бы согласился. Да ведь, смысла нет. Все, кто и увидят такое, помрут со дня на день. Никому и не расскажут. Обойдётся он и без удовольствия такого.
- Может мне отдашь? – как бы невзначай произнёс Гудим.
- Да, забирай. – ответил Кузьма вытаскивая из-за печи верёвку и осматривая её. – Тебе то зачем? У тебя то своих осталось пара.
- Надо мне. Тебе то они уже ни к чему.
- Погоди. – Кузьма отложил верёвку. – А ну, рассказывай.
- Да так, ерунда это. Хотел просто пирушку закатить для всей деревне, для тех, кто остался, такую, чтоб гул стоял далеко за границы леса.
- Пирушку? Кому пировать? Нас сколько в деревне осталось? Человек десять? А ну не хитри. Мне то сказать можешь, мне послезавтра помирать. А сам знаешь, какой я любопытный.
- А ты точно уже смирился, что помирать?
- Да уж куда точнее. Скажешь, зачем тебе монета, отдам.
- Монета мне нужна… - Гудим замялся. Неудобно ему как-то стало о таком говорить. – Хочу купцам отдать. Они пообещали меня тогда во служение взять и за каждую монету по одной луне жизни прибавить.
- О как. – Кузьма присел на лавку. – Значит и так можно. Целую луну ещё можно прожить, а получится, и две, и пять.
- Ну да. Отдашь монету?
- Нет. Не отдам. Я сам её купцам отнесу.
- Да они не возьмут у тебя.
- У тебя значит возьмут, а у меня нет. Погоди ка. Где-то у меня хрен валялся, уж извини, без соли, но только его я тебе и могу предложить, раз дела так обстоят.
- Ты же пообещал.
- И что? Пошутил я. А ты и поверил? Давай, иди от сюда. У меня дела.
- Да ведь ты уже смирился и помирать собрался.
- Передумал я. А ты бы не передумал?
- Ну что мне сделать? Ну, хочешь, я тебя в задницу поцелую? – Гудим повысил голос.
- Да за одну луну жизни я сам себя туда поцелую. Да не просто, а любя. – рассмеялся Кузьма.
Смех мужика больно задел за живое Гудима. Забыв про всё на свете, он схватил кочергу, что стояла рядом с печкой и замахнулся. Кузьма не стоял смирно. Увернувшись и закрывшись рукой, он надёжно защитил голову. Толстая кочерга саданула его по руке, разорвав рубаху и оставив глубокую рану.
- Сам виноват! – орал Гудим. – Отдай монету!
Парень попытался нанести второй удар, но мужик перехватил кочергу. Оба сцепились и повалились на пол, начали кататься, уронив стол и лавку. Зазвенели упавшие бутылки, глиняная миска разбилась на черепки. И хоть Кузьма был крепким мужиком, всё же Гудим был моложе и сильнее. Он повалил хозяина на пол у самого входа в подпол и надавив кочергой на его горло, навалился что есть мочи.
- Хватит. Довольно. – захрипел Кузьма. – Забирай. Она под окном спрятана.
Пока мужик пытался отдышаться и зажать рану на руке, кровь из которой струйкой стекала на пол и убегала в подпол, Гудим принялся шарить под окном. Найдя монету он обернулся и увидал застывшего у дыры в полу Кузьму. Тот пялил бельма в темноту.
- Что там увидал? Ещё яма одна? – спросил Гудим.
- Там есть кто-то. – прошептал Кузьма. Через мгновение он побледнел и отпрянув назад кинулся к двери.
Что-то страшное, с горящими, будто жёлтые угли, глазами вырвалось из темноты наружу. Подобно дикому зверю, это чудище кинулось вслед за Кузьмой и настигнув его у двери, оторвало руку. Легко, будто крыло слепня. Мужик упал, закричал и попытался уползти от чудовища. Незваный гость же быстро обглодал оторванную конечность и отбросив кость, оторвал от хозяина ногу. Легко, будто это была краюшка свежего хлеба.
Гудим всё это время стоял у окна и боялся пошевелиться, боялся вздохнуть. Ему хотелось зажмуриться, но он боялся закрыть глаза. Тварь была похожа на живого мертвеца, но была шибко прыткой для мёртвого. Она двигалась быстро, мягко, была непомерно сильна и прожорлива. Она была похожа на человека, но вела себя как дикий зверь, который изголодался за время холодной зимы.
Закончив обгладывать ногу, чудище потянуло когтистые лапы к истекающему кровью Кузьме. Оно будто примерялось. Будто размышляло о том, какой кусок оторвать следующим.
- Не надо. – прошептал Кузьма. – Прошу, не надо.
Чудовище на мгновение застыло, будто улыбнулось, хотя это скорее был оскал.
- Ну или, дайте хоть воды перед смертью испить. – затрясся и залился слезами Кузьма.
- Воды? – тяжёлым голосом произнёс незваный гость. Он выпрямился во весь рост и осмотрел хату. Отыскав своими горящими глазами ведро с черпаком, по-хозяйски, будто у себя дома, зачерпнул воды и поднёс умирающему.
Сделав несколько глотков, проливая воду по трясущемуся подбородку, Кузьма глубоко вздохнул, будто сожалея вовсе не о том, что умирает. – Спасибо. – тихо прошептал он.
В тот же миг незваный гость отбросил черпак и подобно бешеной псине, которая разрывает щенка, растерзал мужика. Так быстро, что тот даже и не успел ничего понять. Его голова покатилась по полу и на лице застыло изумление, а вовсе не страх. Гудим смотрел, как губы Кузьмы шевельнулись и будто растянулись в какой-то уродливой, кривой улыбке. Затем он моргнул раз, другой, будто пытаясь выгнать из глаза соринку, и наконец закрыл глаза.
- Вкусненько. – тяжёлым голосом изрёк тот, что выбрался из подпола. И, посмотрев на Гудима, добавил. – Добавка.
- Нет! Не убивайте меня. Мне нельзя умирать. В деревне детки малые. На кого я их оставлю? Не могу я так умереть и детей малых бросить. Пропадут. Почти все сироты уже. – затрясся Гудим.
- Хочешь жить, ищи выпивку! Да побольше. – тяжело дыша тяжёлым голосом изрёк гость.
Пытаясь устоять на мягких ногах парень принялся обшаривать хату Кузьмы в поисках выпивку, надеясь только на то, что этот пьяница сохранил запас мутной. На счастье, за печкой было аж три четверти, не откупоренных.
Стараясь держать себя в руках, парень преподнёс это угощение чудовищу. Тот принял и откупорив одну бутыль, осушил её залпом, будто это была рюмка. Следом пошла и вторая бутыль. Лишь на третьей незваный гость начал себя сдерживаться и принялся цедить помедленнее.
- Наверное это и есть тот, кого хотели призвать купцы. – думал Гудим. – Вон, какой страшный. Видать, собрали достаточно жизней. А значит, и меня больше не станут держать. Не нужен теперь я им, и не нужны монеты. – парень достал из кармана монету Кузьмы, которая уже обратилась в старый, пожелтевший ноготь.
- Ну. – рявкнул гость. – Чего вам в голову пришло беспокоить меня? Жить надоело? И вообще, на кой ляд вы хату тут построили?
- Да, место тут хорошее было, вот и построили. – дрожащим голосом ответил Гудим.
- Место? Тут? Хорошее? – захохотал гость отпивая из бутыли. – Тут погост всегда был. Вы на костях хату построили. Или… - он выглянул в окно и засмеялся пуще прежнего. – Вы на костях целую деревню построили? На гнилой земле? На покойниках?
С каждым выпитым глотком тварь, что выбралась из подпола, будто преображалась. Глаза уже горели не так ярко, скрюченные руки и ноги стали прямее, рёбра будто втянулись. Теперь он больше походил на мужика непонятного возраста.
- Ну, говори, коль жить хочешь, чего тут у вас случилось? И, каков годок кстати, со дня падения неба? – гость поднял упавшую лавку и расположившись на ней, закинул ногу на ногу.
- Не знаю, какой годок. Давно это было, кто там считает? А тут что случилось? Повздорили. Монету не хотел за так отдать.
- Ух ты, каков нахал. За так, и не хотел. – засмеялся гость.
- Так ведь, ему всё равно послезавтра помирать.
- А помер сегодня. – засмеялся гость. – Погоди, а чего это ему послезавтра? Вроде не хворый был?
- Так ведь, чтоб вас возродить. Слуги ваши ват устроили?
- Мои? А ну, подробнее. Это которые именно? – гость сделал несколько глотков.
Гудим рассказал всё как есть, показывая пожелтевший ноготь, что держал в руке. Гость слушал. Иногда он задумывался, иногда смеялся так, будто слышал самую смешную шутку. Но, всё это время не переставал цедить мутную прямо из горла.
- Вот что. Давай ка мы сейчас к ним прогуляемся с тобой. А то, лет много прошло, я уж и не помню, что за слуги там у меня.
Покопавшись в вещах Кузьмы и подобрав одежду, гость прибрал волосы под шапку и вышел на морозный воздух. Постояв немного на крыльце, он велел Гудиму вести его к своим слугам. Тот подчинился не задумываясь.
- Может, если я буду слушаться, это чудище возьмёт меня к себе в слуги тоже? Может, если я буду хоть немного полезен, он позволит мне жить. – всю дорогу размышлял Гудим оглядываясь на того, кто совсем недавно растерзал и съел Кузьму.
И хоть путь был недолгим, Гудиму он показался целой вечностью. Уставший и испуганный, он постучался в хату купцов и открыл дверь. Успев лишь шагнуть за порог, парень почувствовал, как его оттолкнул тот, кто был позади.
Мужик, а вылезшая из подпола тварь теперь выглядела как не старый мужик, нахально ввалился в хату и уселся за стол напротив толстяка. Тот немного удивился, но продолжил есть. Худой удивился сильнее. Он вытаращил глаза и посмотрев на Гудима, спросил. – Кто таков?
Мужик, что нахально уселся за стол и по-хозяйски налил себе медовухи, махнув рукой, подал Гудиму понять, что сам ответит.
- Да местный я. Отсутствовал по делам какое-то время. Сейчас вот вернулся. В хате брата своего живу. Как его? – он посмотрел на Гудима.
- Кузьма. – ответил тот сухо.
- Во. В хате брата Кузеньки. Ох, близки мы с ним. Можно сказать, прям вот тут он у меня. – мужик постучал кулаком себя по груди.
- Ну так, а от нас тебе чего надо? Просить за брата пришёл, если конечно, брат он тебе? – тощий оголил свои гнилые зубы в кривой ухмылке.
- Да чего за него просить. У него и так всё как надо. Я за себя. Слышал, вы жизни покупаете и за каждый десяток годков большую монету даёте. А мне как раз деньжат не хватает.
- Ну так, наверное же, брат твой, или этот заморыш, рассказали что не просто так. За каждый десяток годков ты один день проживёшь.
- Ой, да, а куда мне столько жить? И так уж пожил. Много чего повидал. А вот, помирать по-настоящему не приходилось. Охота посмотреть, чего там такого интересного, что все так спешат туда, в помершие.
- Смешной ты мужик. Ну, да нам то чего? Вот зеркало. Коснись и посмотрим, есть ли у тебя в запасе те годочки, что продать готов. – булькнул жирный и наотмашь указал рукой на зеркало.
- А, да это запросто. – улыбнулся мужик.
Нахально налив медовухи в кружку, мужик осушил её до дна и громко стукнув донышком о дубовый стол, обтерев рукавом пышные усы, подошёл к зеркалу. Усмехнувшись, мужик коснулся зеркальной глади.
По зеркалу пошла рябь, будто по озёрной глади во время лёгкого ветерка. Из отражения на мужика смотрел сухой мертвец с жёлтыми глазами.
Будто любуясь собой, мужик пригладил усы, повертел головой и подмигнув, убрал руку. Обернувшись к купцам, он увидал их вытянутые от удивления лица и выпученные глаза.
- Что? Сколько отсыпать готовы? – засмеялся мужик.
- Да как ты смеешь? – зашипел тощий. Толстый же опрокинул стол и начал раскрывать свою огромную слюнявую пасть.
- Да вот также, как и это сейчас посмею. – засмеялся мужик. Схватив зеркало, сорвав его со стены, он бросил его на пол и, прежде чем купцы успели рыпнуться, разбил стекляшку сапогом.
Комната задрожала. Разбитое зеркало пошло рябью и будто почернело. Будто сама тьма таилась за осколками. Купцы остолбенели, выпучив глаза. Стояли они так до тех пор, пока комната не перестала дрожать.
Тощий ухмыльнулся и сделав шаг, коснулся зеркала. В тот же миг осколки провалились во тьму, а следом за ними стремительным вихрем в эту тьму начало увлекать разбросанную посуду, мебель и тощего. Он оскалил свои гнилые пеньки и попытался что-то закричать, но не успел. Сложенный пополам, он просто исчез внутри серебряной оправы.
Жирный, расставив широко ноги, попытался удержаться. Но, и его начало затягивать в эту чёрную пустоту. Его толстое брюхо начало вытягиваться, заполняя всю оправу и с трудом пролезая глубже. Толстяк упирался, кричал и старался выбраться из хаты, потянувшись к двери. Но, чем больше усилие он прилагал, тем сильнее зеркало его втягивало.
Мужик же не стал дожидаться окончания такого представления. Он просто вышел за дверь. Постояв на крыльце немного, он вновь вернулся в хату и схватив за шиворот Гудима, взглянув на то, как бьющегося в ярости толстяка уже наполовину затянуло в зеркало, вновь вышел.
Гудим смотрел на трясущуюся хату, внутри которой всё звенело. Как только крик жирного прекратился, по хате пронёсся вихрь. Его было видно через окна. Вихрь подхватывал всё, что валялось на полу и увлекал в бездонную тьму. Когда хата опустела, всё стихло.
- Ну? Живи теперь. Всю жизнь тебе не вернуть, но оставшиеся дни обратно на десятилетия обменять вышло. – засмеялся мужик.
- Почему? Почему вы своих слуг не пощадили? – трясся Гудим.
- Ты дурак? Каких слуг? Я их впервые вижу. Межеумки какие-то.
- Разве вы не тот, как его, первородитель силы гнилой? – смотрел на мужика парень пытаясь понять, радоваться ему этому чудесному спасению, или ждать, когда мужик вновь обернётся чудовищем и всех съест.
- Я? Первородитель? Да охотник я обычный. Был охотником, пока меня крип не порвал. Потом живоедом стал. А вы, засранцы, на моём погосте деревню построили и шуметь тут начали. Разбудили меня. – засмеялся мужик. Осмотрев деревню, поглядев на лес вокруг, он втянул воздух полной грудью. – Хорошо тут, конечно. Хорошая деревня получилась, и место неплохое. Теперь моя это деревня будет.
- Как это? – удивился Гудим.
- Вот так. – сверкнул жёлтыми глазами мужик. – Теперь это деревня Агния. Собери оставшихся, кто уже из детских рубах выбрался, да скажи им, что теперь по моим правилам жить будем. Пока выпивка есть, живых не трону. Не завлекательно мне просто так жрать вас. А кому чего не нравится, времени до следующей зорьки даю убраться от сюда.
Мужик похлопал Гудима по плечу и что-то напевая себе под нос потопал к хате Кузьмы. Отойдя на несколько шагов, он остановился, обернулся.
- Эй. Парень. Если что, ты теперь староста деревни этой. Принеси мне к вечеру пару бытылей мутной. И щёлоку с солью принеси, кровь в хате отмыть.
Гудим ещё долго стоял посреди заснеженного двора и смотрел в сторону, куда ушёл живоед Агний. Ему было страшно и радостно в одночасье. Его трясло. Ему хотелось смеяться, кричать и рыдать. Перед глазами мелькали ужасные картины. Растерзанный Кузьма, сложенный пополам тощий, затянутый в зеркало и бьющийся в агонии жирный. Он знал, что эти образы будут преследовать его во снах всю оставшуюся жизнь. Все долгие тридцать лет. А ещё он знал, что все тридцать лет ему придётся жить бок о бок с чудовищем. Но, лучше жить и бояться, чем не жить.
Если сказка вам понравилась, поддержите голосом и комментарием.
Для тех, кто на канале впервые, сообщаю, что про Агния есть и другие сказки. В том числе есть и такая, в которой рассказывается о том, как он стал живоедом. Все их можно отыскать по оглавлению. Оглавление вот тут!
Для тех, кто на канале впервые, также сообщаю, что есть чат для подписчиков. В чате осуществляется оповещение о новых сказках, на случай, если Дзен не сообщит или самовольно отпишет вас от канала. Чат тут!
Ну и это ещё не всё. Если Сказки Чёрного леса вам понравились, то понравятся и Ведьмы Чёрного леса.
Ведьмы Чёрного леса – это изданная книга в которую вошли сказки про ведьм. Часть сказок опубликована на канале, а часть ранее не публиковалась. Точнее, модераторы Дзена решили, что они слишком жестокие для неокрепшей психики интернет пользователей.
330 страниц волшебства, юмора, переживаний. Книга для читателей от 18 лет.
Ну а если вам, вдруг, очень захотелось поддержать канал финансово, то и это не сложно.
Спасибо, что уделили время. До встречи в Чёрном Лесу.
#Сказки #Живоед #чёрный лес #сказки агния #сказки для взрослых #сказки про мертвецов