Всем утра доброго, дня отменного, вечера уютного, ночи покойной, ave, salute или как вам угодно!
Продолжаю поддерживать собственное реноме "самого неформатного из всех неформатных каналов Дзена", которому решительно наплевать на стаявшую апрельским снегом аудиторию, и вообще - пишу, что пожелаю, да...
Кстати, о Дзене. Прочитал тут удивительный пост... Гм! "Максимальное вознаграждение за один пост — 6 000 рублей. За месяц можно получить до 200 000 рублей" Остаётся только поздравить авторов, писучих в подобном "жанре", я же, укрепив вручную собственную, пошатнувшуюся было, аскезу, вспоминаю старую добрую песню "Деньги - это бумага" и жму на "опубликовать"
Делатель Истории
Записки бывшего коллежского регистратора Министерства юстиции Даниила Кашкина – неслыханные и сомнительные, писанные им под присмотром и с разрешения лечащего врача коллежского асессора г-на фон Вальца.
ФАНТАСМАГОРИЯ
Глава первая - ЗДЕСЬ
Глава вторая,
в которой коллежскому регистратору Кашкину раскрывается суть Миссии
- ...Господин Кашкин! Очнитесь же, господин Кашкин…, - настойчиво, с монотонностью каменотеса, обрабатывающего гранитный валун, убеждал меня столоначальник и благодетель Егор Львович. «Странно!» - подумал я, пытаясь вернуться в сознание и открыть никак не желающие открываться глаза. – «Неужто я так опростоволосился и грохнулся в обморок прямо в присутствии? Теперь пойдут слухи меж недоброжелателей моих и завистников – дескать, Кашкин слаб здоровьем и к службе сделался негоден… Ай, как нехорошо! А Егор Львович один – вот, поистине, благородный умом и сердцем муж! – по доброте душевной взывает ко мне, беспокоится…»
Приподняв голову и оглядевшись, я, однако же, к удивлению своему, не увидел рядом ни г-на Шепелева, ни прочих сослуживцев своих, а только давешних Рафаила с Баракиилом. Последний с самым угрюмым видом взирал на меня синевою своей смальты с высоты гигантского роста и, казалось, сомневался в чем-то, скептически поджав губы и сложа руки на груди. Рафаил же, самым трогательным образом обмахивая меня всеми шестью крыльями, сидел рядышком на корточках и приговаривал с нежностью:
- Ай, молодца, господин Кашкин! Что ж вы этак-то неаккуратно – головкою да об пол? Этак и повредиться можно – дело-то нешуточное! А – нельзя вам сейчас без головы-то, никак нельзя! И сами бесполезны станете, и дело не сделаете… Вот как выполните, что надобно, так и стучитесь себе главою – хоть об пол, хоть о стену кирпичную, хоть о столп Александрийский – воля ваша, Даниил Васильевич! Но только не сейчас – никак не возможно…
Мне тут же припомнились престранные события сегодняшнего утра и я, зажмурившись, попытался найти глазами образа – перекреститься да избавиться от морока, но, увы, даже самой маленькой иконы не обнаружил.
- Не годится он – слаб и опаслив чересчур, нешто сам не видишь? – все с тем же скепсисом в глазах и в голосе пробасил Баракиил.
- Я-то вижу, друг мой, - ласково ответил ему Рафаил, не спуская с меня внимательного взгляда, – да, однако ж, это ты указал на него, астрология-то, кажется, по твоей части!
- Звезды иногда могут и ошибаться! – несколько смущаясь, проворчал Баракиил. – Тем более, что предмет поисков мелковат – не титан какой!
- Звезды никогда не ошибаются! – с неожиданной суровостью изрек Рафаил, перестав, наконец, создавать вокруг меня ужасный сквозняк своими белоснежными опахалами и даже куда-то их незаметно спрятав. – А ошибаются те, кто неверно по ним читают и других с толку сбивают. Вы, Даниил Васильевич, когда родиться изволили?
- В день преподобного Даниила Столпника – декабря одиннадцатого дня тысяча восемьсот двадцать третьего, - растерянно промямлил я с надеждой, что сейчас недоразумение прояснится и меня, быть может, отпустят восвояси.
- Все верно, я так и считал! – возмущенно пробасил Баракиил, ослепительно сверкнув смальтами. – Хотя, позвольте… Почему двадцать третьего? А что же, позвольте узнать, в церковно-приходской книге записано?
- Так то ошибка! – обрадованно затараторил я, почувствовав скорое свое освобождение от ангельского плена. – Батюшка наш – отец Варфоломей – уже в то время головою недужен был по старости, да и в одной цифирке-то заплутал, вместо троечки единичку перышком накорябал… Родители-то мои хотели, чтобы он поправил, да батюшка отказался – нечего, говорит, грязюки неподобные в матрикулах разводить!
Слова мои произвели на обоих божественных созданий самое неприятное впечатление: Рафаил, выпрямившись, грозно посмотрел на своего крылатого собрата, словно хотел испепелить, а Баракиил, смущенно потупясь, качнулся всем телом и виновато пробубнил:
- А кто ж знал-то? Натворят, вишь, делов, а я разбирайся… Говорю же – вся правильно я рассчитал – и звезды правильно, и по-друидски он – фиговое дерево, и по-зороастрийски…
- Фиговое дерево…, - расстроенно протянул Рафаил. – Что делать-то теперь станем? С императором-то хоть не ошибся?
- Не, с императором не ошибся…, - еле слышно отвечал Баракиил, совсем пристыженный. – Там – все правильно!
- А с ним что теперь делать? – кивнул на меня Рафаил будто бы на некоторый неодушевленный предмет. – Может, попробуем? Времени-то сколько у нас еще осталось?
- Времени-то достаточно – шесть часов еще впереди, - вздохнул Баракиил, все еще боясь даже взглянуть на архангела. – Да только негоден он вовсе никуда – всего два года разницы, а картина уж больно непотребная получается!
- Нет у нас иного выхода! – решительно всплеснул крыльями Рафаил, вновь оборачиваясь ко мне, выпростал руки из широких своих одежд, легко, будто ребенка, приподнял меня и усадил назад в кресло. – Слушай же, человече, хоть и по ошибке ты здесь оказался, хоть и уверенности у нас в тебе никакой, а, однако, ты и нас пойми тоже! Что же мне теперь – на Садовую или, там, на Невский сейчас бежать, да вылавливать неизвестно кого с решительным взглядом и твердою рукой?
При этих словах Баракиил, не удержавшись, хихикнул было, по-детски прикрывая рот ладошкой, но под укоризненным взглядом архангела снова смутился и принял давешний свой расстроенный вид.
- Охотно пойму ваши, господин архангел, трудности, но и вы, ваше… ваше…, - затруднившись с обращением к столь высокой и невиданной мною ранее персоне, запричитал я, - …ваше святейшество, поймите мои! Правильно господин Баракиил изволит трактовать – не могу я: слаб, недужен, немощен… Куда мне, Господи! Отпустите вы меня ради Бога – век молить стану! Никому ничего не скажу – крест на том целовать могу! – и, взволнованный, я полез под халат за нательным крестиком, пытаясь убедить Рафаила хотя бы этим, но был остановлен его твердой рукою.
- Не суесловь, человече! – Куда только девались его прежние обходительность и мягкость? На меня строго, устало и разочарованно смотрел совсем другой человек – хотя человеком называть его было уже вроде как и невозможно. – Сам все вижу – и робость твою, и боязнь… Но делать все равно уже нечего! Считай, что сам Господь удостоил тебя вниманием и словом своим, и сейчас моими устами речет тебе волю свою, и горе тому, кто ослушается или осмелится перечить ему! Вполне ли ты, раб божий Кашкин, понимаешь меня, и способен ли вникнуть в то, что сейчас скажу тебе, дабы выполнить волю Всевышнего со всем подобанием и тщанием?
Взгляд его серых глаз проникал мне прямо в сердце – словно холодный щуп уперся в него, и уверовал я тогда, что одного желания архангела достаточно будет, чтобы вновь забилось оно или остановилось – прямо сейчас и здесь. Чувствуя, как со лба стекает по моему лицу и струится по шее за шиворот ледяной пот, я кивнул, боясь уже прерывать его.
- Ты попробуй, человече, - уже более ласково продолжил Рафаил, видя мою покорность. – С именем Его на устах – попробуй, а оно и получится!
- Беспременно получится, - радуясь, подтвердил и Баракиил. – Оно – завсегда так, когда дело – божеское!
- Истинно так, - согласился с ним архангел, переходя на прежний свой благожелательный тон. – А по-иному и быть не может! Однако, дело наше, Даниил Васильевич, щекотливое и непростое. Постарайтесь внимательно выслушать, не перебивая…
Из весьма пространной, хоть и доведенной до меня гладким и доходчивым языком, ангельской речи я понял, буквально, следующее: каким-то неведомым мне, простому смертному, способом там, наверху, стало известно, что Императору нашему Александру Николаевичу угрожает смертельная опасность, и угрожает не то, чтобы там как-то вообще, а именно 4 апреля в 4 часа дня. Так указали звезды, ежели, конечно, Баракиил опять ничего не напутал. Сам по себе этот факт не встревожил бы особенно небесных обитателей – смерть, как и рождение, для них – дело обычное, даже и невзирая на прижизненные чины и посты! – если бы не те реформы, которые начал проводить с воцарением своим на престоле российском новый Император. Отмена на Руси крепостного права – дело, я вам доложу, первостатейной значимости! Именно так рассудили наверху и порешили: раз Александр ознаменовал правление свое столь богоугодными деяниями, значит, рано ему еще покидать землю грешную – пусть еще поцарствует, глядишь, еще что-нибудь подобное сотворит! Так-то оно так, да только одна закавыка у них там была: напрямую, то есть, своими собственными силами ни ангелы, ни архангелы, ни, стало быть, сам Создатель не должны вмешиваться в дела земные, тем более, менять естественный ход истории, однако, поспособствовать в исключительных случаях – можно. Так и были избраны архангел Рафаил и в помощники ему – ангел-наблюдатель Баракиил, научивший в свое время людей астрологии и вычисливший с помощью своего искусства мою скромную персону как единственного человека, способного выполнить столь сложную миссию, если, конечно, не считать досадную оплошность его с записью в книге отца Варфоломея. Им было поручено оказывать мне, то есть, человеку, способному на такой дерзкий и благородный поступок, самую всестороннюю помощь, но, однако, действуя строго в рамках отпущенных им полномочий.
- Понял ли ты меня, раб божий Кашкин? – торжественно вопросил архангел, указывая на меня белоснежным перстом. – Уразумел ли ты, сколь важное и ответственное поручение дано тебе свыше?
- Понять-то понял, ваше… ваше святейшество, - совсем пав духом, уныло кивнул я. – Да только одного в толк взять не могу – как мне осуществить-то задуманное? Добро бы еще, был я камергер какой или, там, скажем, министр – так бы оно еще возможно было! А как я – простой коллежский регистратор – могу предотвратить неминуемое, да еще и касаемое императорской особы? Нешто побежать к нему на аудиенцию да попытаться уговорить его, прости Господи, носа не казать сегодня никуда? Нет, я, конечно, могу, да только, боюсь, вряд ли что из этого получится…
- Да… вопрос…, - досадливо расправил и тотчас же сложил крылья Рафаил, мельком глянув на насупленного Баракиила. – А, с другой стороны – хоть бы и так! В таком деле все способы хороши, - проговорил он, воодушевляясь. – Так не выйдет, может, этак пройдет, а, Баракиил?
-Хм…, - глубокомысленно произнес тот, заложив руки за спину и перекатяваясь с мыска на пятку. – Ну да… возможно…
- Как-то не продумано у вас это дело, господа ангелы! – осмелев, заметил я, и даже, обнаглев вконец, погрозил незадачливым созданиям пальчиком – дескать, что же вы, не обмозговали толком ничего, чуть экипажем меня не переехали давеча, а всё туда же – историю вершить…
- И, потом, опять же – вопросец имею, - не унимался я, видя их смятение. – Вот, скажем, ничего у меня не получится… Я покамест только спрашиваю! – умоляюще воскликнул я, заметив, как нахмурились соболиные брови Рафаила. – И что же – меня в геенну огненную за это? Причем, прошу заметить, я в помощники к вам не просился, манны небесной за то не требовал, а, скорее, вы сами наряжались кучерами, в лужи меня швыряли, в лавку эту вашу сомнительную подманивали… Было такое, господин Баракиил?
- Нечего с важными бумагами мухлевать! – в запальчивости вскинулся тот. – Кабы писал как надобно – так и сидел бы сейчас в присутствии своем и перышком скрипел!
- Господи, помилуй мя грешного! – удивился я. – Нешто это я сам себя в книгу записывал – грудной-то?
- Ну, хватит балагана! – огромная ладонь архангела сжалась в кулак и с силой ударила по креслу, выбив из него целое облако пыли. – Ты, человече, понимать должен, с кем беседы беседуешь – чай, не с титулярными советниками! Коли у тебя смелости хватает дерзить мне – правящему князю второго неба, так, думаю, и к миссии своей с должным рвением отнестись должен, так я мыслю!
Голос его гремел как иерихонская труба – было даже удивительно, как в лавку не ворвался никто из торговых рядов, хотя бы просто полюбопытствовать. Я сразу же притих и испуганно забился в свое кресло меж подушек, от страха лишившись дара речи. Мне показалось, что сейчас из десницы его вырвется молния и испепелит меня вместе с халатом синего бархата и даже с крестиком – только кучка пепла останется от коллежского регистратора Даниила Васильевича Кашкина… Видно, заметив мое перекошенное от страха лицо, Рафаил смягчился и присел рядом со мною, примиряюще произнеся:
- Вы бы, Даниил Васильевич, не супротив перечили, а подумали бы хорошенечко, что именно ради спасения жизни обожаемого императора своего сделать можете!
- Отпустите меня, господин архангел…, - заплакал я, утираясь полами халата. – Не могу я… ничего не могу… Ответственность-то какая! А коли не уберегу – дальше-то как жить?
- Тьфу! – сплюнул в гневе Баракиил и вышел восвояси.
- Можешь! – коротко и уверенно проговорил вдруг Рафаил, вперившись в меня огромными своими очами. – Можешь…, - и возложил ладонь свою прямо мне на чело.
Не умею и описать, какие чувства вдруг разом проникли в сознание мое, напитав растревоженный словно пчелиный улей мозг несказанной упокоенностью и, как бы это выразиться? – величием незнамо откуда взявшегося духа моего! Я в эти секунды был уж не Даниил Васильевич Кашкин, нет, я был титаном, Прометеем, способным одним мановением пальцев низвергать в бездну небытия целые государства, пенить океаны, возводить из пыли огромные города и повергать их же туда же в пыль. Что там Государь – мнилось мне тогда?! Что стоит мне отвести руку злокозненного преступника от его мраморного чела? Да неужто я не опознаю среди тысяч лиц одно, иссвербленное негодяйским умыслом? Нет, господа архангелы, дайте мне задачку посложнее, позвольте мне извести всех посягателей на величие и будущее Отечества моего, увидите тогда, каков в деле тот, что скрывался до поры до времени под личиною скромного коллежского регистратора, будучи принужденным влачить нищенское существование, пока не призвал его Создатель на деяния, способные его существу и силам! Вот как, господа, думал я тогда, каждой клеточкой своего тела ощущая, как рвется наружу то самое, дремлющее во мне до нынешнего дня, могущество и негодование… Мне даже показалось, что я выпрямляюсь во весь гигантский – с Петра Великого, что на Сенатской площади – рост, что спадают смешными лоскутами с меня жалкие одежды и клочья вицмундира, будучи до смешного малы для этого титанического тела, и что изумленно взирает на меня снизу вверх Рафаил, сам не ожидавший разбудить такого колосса. А, страшно вам, сударь?! Так- то вот...
- Ты это… того… Не переборщи, - тихонько подсказал старшему собрату Баракиил, встревоженно выглядывающий из дверей. – А то наворотит делов, а мы с тобою потом отвечай!
- Да уж не наворотит! – с отеческой улыбкой произнес Рафаил, отнимая теплую длань с моего лба и возвращая тем самым меня в прежнее – человеческое – состояние. В прежнее, да не в то! Хоть и вернулись ко мне первоначальные сомнения, но теперь я уже без робости смотрел на неожиданных посланцев свыше – будто и не архангелы они были, а так – наподобие случайных знакомцев за столом в трактире! Знаете ли, бывает так: вроде бы и чином сосед тебя значительнее, и кушает не дешевую похлебочку, а поросеночка зажаристого с корочкой хрустящей, да и пьет не казенную, а винцо заграничное, или там шампанское, а разговорились безо всякой задней мысли на темы всяческие – вот и знакомы вроде. На улице, конечно, в другой раз к нему не подходи, да и сам, поди, не вспомнит, что за гусь к потрепанной шинелишке к нему, протянув руку, несется, а вот так – случайно, как бы невзначай – милое дело!
- Что ж, Даниил Васильевич, готов ли ты к особому поручению нашему? – доброжелательно продолжал вопрошать Рафаил. – Впрочем, можешь не отвечать. По глазам твоим вижу, что готов. Что и как делать станешь – ей-ей не знаю, верю, однако, что поведут тебя слово и воля Божии, и что расстараешься ты во благо державы своей не за страх, а за совесть. Так ли?
- Так! – отвечал я, поводя богатырскими плечами, заключенными в жалкие ветхие латы кажущегося теперь нелепым вицмундира. – Не сдобровать супостатам, батюшка!
- Вот ведь оно как бывает! – растрогавшись, басом всхлипнул Баракиил, утираясь пальцем в огромном глазу своем наподобие того, как несмышленое дитя ковыряет пальчиком в носу. – А я сперва-то не верил, думал – пропало дело! Ан нет – вижу, не перевелись еще на земле духоборцы истинные!
- Нет, Баракиил, не перевелись! – бодро воскликнул Рафаил, со всей своей божественной силищей хлопая меня по плечу, так что я чуть не сверзился на пол с высокого своего пьедестала спасителя Отечества. – Вот он – один из них, господин Кашкин! Это для него поет, слышишь ли, ангельский хор там, высоко, в раю! Это к нему, взыскуя, обращены глаза всех, истинно верующих! Вот он, гляньте на него – господин Кашкин, герой античный, подобно Муцию Сцеволе и Публию Горацию готовый принесть себя в жертву ради дела необычайного!
Тут я, признаться, несколько смутился, ибо хора никакого не слыхал, никаких взыскующих глаз, кроме одного – заплаканного – Баракиила на себе не ощущал, а про Муция некоторого да какого-то Бублия и слыхом не слыхивал – верно, отважные молодчики были, раз Рафаил про них с таким восторгом поминал. Да и в жертву себя приносить как-то не хотелось: сами посудите, спешил еще совсем недавно человек на службу, ни о каких таких подвигах не помышлял, солнышку апрельскому тихонечко радовался, и тут на тебе! Спасай, говорят, Государя, клади, говорят, голову свою на алтарь Отечества! Видно, смущение мое не ускользнуло от внимания Рафаила, ибо он вдруг перестал восклицать, смешавшись, кашлянул в кулак и уже другим тоном негромко, по-простому добавил:
- Вперед, Даниил Васильевич, поспешай и помни – ежели не ты, то и никто! Так уж сложилось! – и легонько, но настойчиво стал подталкивать меня к дверям.
- Коли что – мы здесь! – из-за его спины подал голос Баракиил, все еще дергая носом – видно, расчувствовавшись от патетических речей своего товарища.
- Здесь, здесь, - скороговоркой подтвердил Рафаил. – Однако, не злоупотребляйте, господин Кашкин, нашим знакомством, ибо ничем особо и помочь-то вам не можем. Подбодрить разве что именем Его!
- Ага! Подбодрить – это мы завсегда! – вяло поддакнул Баракиил, и дверь лавки, нежно звякнув колокольцем, закрылась за мною...
С признательностью за прочтение, не вздумайте болеть и, как говаривал один бывший юрисконсульт, «держитесь там», искренне Ваш – Русскiй РезонёрЪ