Анна, 36 лет. Не общается со своей матерью больше 6 лет:
«Я впервые в жизни стала жить без страха и поняла, что можно быть счастливой. Мне звонили ее подруги и говорили: "Как тебе не стыдно, это же мама, ты просто неблагодарная".
Моя мама родилась в 50-х годах, она очень образованная женщина. Её воспитывали тётушки и бабушки, которые потеряли в войну детей. Они считали, что раз война им испортила жизнь, так пусть хоть деточка поживёт.
Я совершенно не переживаю о том, что она меня била в детстве, это легко простить. Но она била своих родителей — этого я забыть не могу. Папа сбежал давно. Алименты платил, хотя мама говорила, что их не было. Он пытался со мной общаться, но мама препятствовала этому, потом он оставил попытки. В нашем обществе система защиты женщин от мужчины-психопата хоть слабая, но как-то раскачивается. Но в отношении женщин — никак, у мужчины практически нет шансов забрать ребёнка. Так я осталась с мамой.
В детстве я себя кусала, резала, била, лишь бы не чувствовать жуткую душевную боль. Сейчас я знаю, что есть такое понятие — «селфхарм» (самоповреждение). Кто-то давит прыщи, от чего появляются оспины, кто-то себя обжигает. Я, например, билась головой об стену, с 4-х лет это помню. Ведь если мама ненавидит собак, я тоже буду ненавидеть собак.
Кто не сильно хорошо знал мою мать, тот считал её суперинтеллигентной, воспитанной женщиной. Мне очень хотелось пообщаться с этой ее версией — любезной, умной. Но мне доставалось другое. Я почти всегда была плохая: ненормальная, идиотка, мешок с дерьмом (эти слова были обычным явлением). Мне кажется, она придумала себе идеал какой-то. Когда очень редко я ему соответствовала, она меня даже хвалила. Но в основном я отличалась от него — меня не принимали даже за четвёрку.
Она крайне агрессивно отнеслась к тому, что я вышла замуж. Мой муж ей не нравился, она говорила мне, как лучше с ним общаться, а именно строить и манипулировать. К тому же я стала, по её мнению, шалавой, раз забеременела. Я живу в Новосибирске, она в другом городе. Но она постоянно звонила, часто приезжала на несколько дней. Говорила мне: "Ой, вы посмотрите, какая любовь. Всё равно он тебя бросит, приползёшь на коленях".
При муже была лапочкой и милашкой, а как только он уходил на работу, спускала на меня всех собак. Когда я мучилась от токсикоза, она привезла с собой селедку и стала варить ее прямо в кастрюле с головой. Меня рвало от запаха, а она загнала меня в угол и стала насильно раскрывать мне рот и пихать в рот глаза селёдки.
За 9 месяцев беременности я выдержала от нее такой напор злобы и оскорблений, что к родам у меня начала ехать крыша. Тогда я не думала перестать общаться с ней, потому что во мне была эта мысль: она же мать, а мать — это святое.
Я всё ещё хотела с ней построить хорошие отношения. У меня была такая иллюзия — это же мама. Может, она меня поймет, увидит, что у нас хорошая семья и, возможно, будет хорошей, любимой бабушкой. Я мечтала. Хлеб пекла, когда она приезжала. Хотела её порадовать, так сказать, перезагрузить отношения.
Мой мальчик родился с тяжёлыми пороками. У ребенка тяжелейший аутизм, помимо других заболеваний. Мать продолжала оскорблять не только меня, но и малыша. Она говорила, что этот выродок испортит мне жизнь и надо от него избавиться. Говорила: "Сдавай его в детдом, отдавай свекровке, если этой дуре нужен урод".
Во время нашего последнего разговора по телефону она снова начала кричать что-то подобное. Раньше я редко с ней ссорилась, потому что всегда боялась до ужаса. Но в этот раз подняла голос. Сказала отстать от меня и не трогать сына, припомнила ей то, что во время беременности не было ни одного спокойного дня. Она была в шоке и поэтому начала оскорблять сильнее. Потом пригрозила, что раз я смею вякать против неё, она не будет со мной общаться, пока я не попрошу прощения. Но в тот момент я поняла, что мне нужно свою семью защищать, поэтому до свидания.
Помню её слова: "Поймёшь, как жить без мамы". Ну и я поняла как. Дышать легко стало. Мне 36 лет, и только недавно меня отпустило. Я стала работать с психологом, поняла, что я не такое жуткое ничтожество, как мне внушали.
Решение прекратить общение было осознанным, просто не было уже сил. Она тоже мне не звонила, потому что гордость. Потом как-то нашла мой телефон, но я попросила мужа не брать трубку. Она направляла подруг, которые меня стыдили, говорили, что я неблагодарная дочь, и чуть ли не требовали извиниться.
Мы не общаемся 6 лет. Желания возобновить отношения нет никакого. Первое, что изменилось сразу, — резко улучшилось состояние моего ребёнка, буквально через месяц. Он начал замечать окружающие предметы. А у меня прекратились истерики, потому что не было её звонков. Я связала это всё. Раньше у ребёнка была очень нервная мама, которую жёстко ругали по телефону и весь день она нервничала. А тут маму не ругают, она улыбается. Я чувствую себя в разы лучше.
Хотя, признаюсь, даже сейчас иногда думаю: вот бы с мамой поделиться, это бы ей понравилось, то. Но я понимаю, что если вернусь к этому человеку, то опять всё начнётся. Она так часто повторяла, что ей не повезло с дочерью. А что значит "не повезло"? Мне как матери ребёнка-инвалида кажется, что когда родился у тебя здоровый ребёнок — это же счастье, от которого крышу сносит, что ещё нужно?
У меня осталась не обида, а скорее боль. Боль, что вот это в моей семье было, со мной было, с моим детством, в моей жизни».