Всем утра доброго, дня отменного, вечера уютного, ночи покойной, ave, salute или как вам угодно!
Чем мне лично нравится работа над этим циклом... всякий раз, назначая самому себе дату, которой будет посвящена новая статья, я понятия не имею - с чем и с кем доведётся познакомиться, что узнать, чему порадоваться, а, может, даже и погрустить... И когда набирается материал на статью, перечитывая готовую публикацию после "генеральной подчистки", искренне поражаюсь - насколько бездонна и многогранна оказалась задумка! И как жалки в итоге оказываются мои скромные авторские потуги - по сравнению с тем настоящим, реальным, пережитым миллионами наших соотечественников в одной "далекой-далёкой" стране с названием "Российская Империя". Тем не менее, приглашаю всех закрыть календарь сентября и, перелистнув страничку, оказаться в октябре.
4. 5 ОКТЯБРЯ (по старому стилю)
5 октября 1812 года - предпоследний день пребывания наполеоновской армии в захваченной Москве. Уже 7-го числа отдельные части начнут покидать пылающий и разграбленный город. Зима - к счастью для русских и к совершеннейшему несчастью для французов - началась уже с первых чисел октября. За время пребывания в Первопрестольной армия полностью деморализовалась и менее всего была похожа на ту армаду, которой ещё недавно покорилась вся Европа.
«...то, что ускользнуло от солдат в их первых поисках, сделалось теперь предметом их ненасытной жадности. Солдат совершенно не уважал ни стыдливости робкого пола , ни невинности ребенка в колыбели, ни седых волос стариков; и даже несчастные лохмотья ограбленной огнем нищеты сделались добычей для людей, беспощадно обиравших своих братьев»
Так описал происходящее непосредственный участник и очевидец происходящего с французской стороны. Впереди - долгий и бесславный путь домой, правда - дойдут очень немногие. Пожалуй, лучше, чем это сделал Лев Толстой в четвертом томе "Войны и мира", не опишешь...
"...Когда человек находится в движении, он всегда придумывает себе цель этого движения. Для того, чтобы идти тысячу верст, человеку необходимо думать, что что-то хорошее есть за этими тысячью верст. Нужно представление об обетованной земле для того, чтобы иметь силы двигаться.
Обетованная земля при наступлении французов была Москва, при отступлении была родина. Но родина была слишком далеко, и для человека, идущего тысячу верст, непременно нужно сказать себе, забыв о конечной цели: «Нынче я приду за сорок верст на место отдыха и ночлега», и в первый переход это место отдыха заслоняет конечную цель и сосредоточивает на себе все желанья и надежды. Те стремления, которые выражаются в отдельном человеке, всегда увеличиваются в толпе.
Для французов, пошедших назад по старой Смоленской дороге, конечная цель родины была слишком отдалена, и ближайшая цель, та, к которой, в огромной пропорции усиливаясь в толпе, стремились все желанья и надежды, — была Смоленск. Не потому, чтобы люди знали, что в Смоленске было много провианту и свежих войск, не потому, чтобы им говорили это (напротив, высшие чины армии и сам Наполеон знали, что там мало провианта), но потому, что это одно могло им дать силу двигаться и переносить настоящие лишения. Они, и те, которые знали, и те, которые не знали, одинаково обманывая себя, как к обетованной земле, стремились к Смоленску.
Выйдя на большую дорогу, французы с поразительной энергией, с быстротою неслыханной побежали к своей выдуманной цели..."
К октябрю 1817 года потихонечку начинает своё естественное умирание "Арзамас" - общество, случайно придуманное для забавы людьми талантливыми, затейливыми, но слишком разномастными: тут были и высокопоставленные чиновники, и литераторы, и даже будущие декабристы, увидевшие в "Арзамасе" зачаток тайного общества с "понятными" целями, хоть и прикрывающегося драпировкою словесности. " Всё долго продолжалось одними шутками, позднее было изъявлено желание Дать обществу более серьезное, хотя исключительно литературное направление" - писал Вяземский. Затянувшаяся на несколько лет шутка рано или поздно шуткою быть перестаёт. Намечавшиеся было журнал и сборник так на свет и не появятся. 4 октября 1817-го в Москву уезжает Жуковский. Его до Царского Села провожают Пушкин и Батюшков. 5 октября Александр Тургенев пишет в Москву Вяземскому:
«Ахилл (Батюшков) и Сверчок (Пушкин), проводя Светлану (Жуковского), сейчас возвратились, и Сверчок прыгает с пастором Ганнеманом (Батюшковым). Иду усадить его на шесток»
Трудно предположить, как именно сажал Тургенев Пушкина "на шесток", но явственно сквозит меж скупых его строк шаловливая живость только что выпущенного из Лицея семнадцатилетнего юноши, отныне пребывающего в статусе "вольного" и "взрослого", к тому же окружённого людьми, ему приятными и интересными. Так и видишь, как "прыгает", шутит и хохочет юный поэт средь солидных, верно, снисходительно ему улыбающихся тридцатилетних "дядек"...
5 октября 1834 года Екатерина Ивановна Трубецкая (урождённая графиня Лаваль), первая из декабристских жён добившаяся дозволения ехать к мужу на каторгу, пишет из Петровского завода бывшему директору Царскосельского лицея Егору Антоновичу Энгельгардту о его воспитаннике Иване Ивановиче Пущине:
" Милостивый государь Егор Антонович...
...Сказать же о себе что-нибудь особенного ему нечего. Вот скоро девять лет, что он живет, исполняя на практике истину, которую вы часто ему повторяли: немудрено жить, когда хорошо; умей жить, когда худо. Откровенно признается вам, что не так легко приводить в исполнение это правило, но тем не менее находит в себе силы переносить настоящее свое положение и надеется и впредь не ослабеть духом. В единообразной его жизни нет происшествий: дружба некоторых из его товарищей, попечения родных, ваши письма много-много доставляют ему приятных минут и заставляют иногда, не заглядывая вдаль, наслаждаться настоящим. В прошедшем часто он встречает вас и все доброе ваше семейство...
Ив. Ив. радуется успехам по службе некоторых из его лицейских друзей и желает им всего радостного. Его поразило сильно известие о смерти Семена Семеновича. Вы же слова не говорите о вдове его и детях. Участь их беспокоит Ив Ив, и вы, верно, напишете что-нибудь об них... Ив Ив искренно желает вам всего хорошего, дружески жмет вам руку и поручает передать его поклон всем вашим. Он уверен, что в нынешнем месяце, 19 числа, соберутся у вас или где-нибудь лицейские..."
Вероятно, здесь нужно дать некоторые пояснения... Прежде всего - о том, кто таков "Семён Семёнович", о смерти и семье которого так сожалеет Пущин. Речь идёт о выпускнике Лицея Семёне Есакове, закончившем выпуск со второй серебряной медалью. Приведу его характеристику, данную первым директором Малиновским:
"...Есаков (Семен), 14-ти лет. С хорошими дарованиями и крайне прилежен. Добродушен, снисходителен, жив с осторожностью и без резвости, благонравен не требуя надзора, чувствителен, склонен к состраданию, и благотворению, весьма благоразумен во всех своих поступках, в обращении дружелюбен и искренен, всегда постоянная верность, и точность в исполнении своих обязанностей, благонравие во всей силе сего слова, нежная привязанность к родителям и родным, любовь к отечеству, приятная вежливость в обращении, порядок, опрятность, трудолюбие и умеренность, суть отличными его свойствами; но боязлив, устрашается грома, молнии и всяких видимых опасностей - от испугу в младенчестве. Примечательная еще следующая добродетельная черта в его характере: из любви к слабым товарищам своим, из единой любви к пользе их, он часто до усталости занимается с ними особенно повторением уроков, беседуя с каждым с необыкновенною кротостию, приноравливаясь к его нраву, с намерением, чтобы исправить его ошибку или рассеять его неудовольствие. Сему доброму примеру он имеет уже последователей между своими товарищами."
Имея особо тесные дружеские отношения с Пущиным (кстати, отмечу: Пушкин, и сам тесно сошедшийся с Пущиным, с Есаковым практически никаких отношений не имел... что-то ровное...), Есаков вместе с ним после окончания Лицея пошёл по военной части - оба поступили в лейб-гвардию. С 1829 года Есаков - уже полковник. В 1831-м при невыясненных обстоятельствах застрелился... "...застрелил себя из-за каких-то неприятностей со службой. Жаль и глупо»- пишет Энгельгардт другому своему воспитаннику - Матюшкину. Замечательный писатель и исследователь пушкинского окружения В.В.Вересаев комментирует поступок Есакова так: "Служба его проходила блестяще, в тридцать лет он был полковником, увешанным орденами. Но в польскую кампанию (1831) Есаков потерял в бою с поляками четыре пушки и застрелился"
Теперь - совсем немного о судьбе самого Ивана Ивановича... В целом он провёл в заключении, на каторге и на поселении 30 лет, вернувшись из ссылки лишь в 1856 году - по сути, уже в совсем иную страну, пережив николаевскую эпоху. Женившись годом позже на вдове декабриста Фонвизина, до самой своей кончины в 1859-м прожил в имении супруги, там и похоронен.
5 октября 1854 года в 6-30 утра артиллерия союзников начала бомбардировку Севастополя. Всего по городу открыло огонь более тысячи четырёхсот орудий различного калибра, включая и тяжёлую артиллерию. В планы осаждавших входило разрушить крепость снаружи, а затем штурмовать её.
«Товарищи!.. на нас лежит честь защиты Севастополя, защиты родного нам флота! Будем драться до последнего! Отступать нам некуда, сзади нас море. Всем начальникам частей я запрещаю бить отбой, барабанщики должны забыть этот бой! Если кто из начальников прикажет бить отбой, заколите, братцы, такого начальника, заколите и барабанщика, который осмелится бить позорный отбой! Товарищи, если бы я приказал ударить отбой, не слушайте, и тот из вас будет подлец, кто не убьет меня!..»
С такой речью обратился к гарнизону адмирал Корнилов ещё в середине сентября. Пятого же октября его не стало: получив смертельные ранения, адмирал успел ещё перед смертью узнать, что английские батареи сбиты и обстрел продолжают лишь две. "Ура, ура" - такими были последние его слова. Это произошло в 12-м часу дня.
В целом же исход битвы 5 октября 1854 года решился в пользу русского оружия. У французов и британцев были взорваны пороховые склады, многие корабли получили серьёзные повреждения, До окончания боевых действий в Севастополе союзный флот более участия в осаде не принимал. Каково? Давайте, хулите Николая I, величайте его "бездарным императором"... Только вот именно при нём была беспримерная оборона Севастополя, а при "святотерпце" Николае Александровиче - позорная и имевшая самые грустные последствия для отечественного военного флота Цусима, извинительная и поражающая лишь стойкостью моряков, но никак не высшего руководства, обрекшего свою страну на "маленькую победоносную войну"!
5 октября 1875 года назначенный членом особого отдела Учёного комитета министерства народного просвещения по рассмотрению книг, издаваемых для народа, Н.С.Лесков пишет историку и публицисту П.К.Шебальскому:
"... я не враг правительства и послужил ему на свой пай немало; но правительство ведь это не отвлеченная идея, а равно и не одно лицо, которое и я, как и Вы, и люблю и уважаю «не точно за страх, но и за совесть». Когда мы говорим о правительстве, мы, конечно, рисуем перед собою целую группу известных нам людей, со всеми их нравственными свойствами и способностями. Что же это за люди в данную минуту? Одним штрихом их не охватишь иначе, как примени к ним слова пророка: «Люди сии не жарки и не холодны»; а таковых, по тому пророку, «изблевывает господь с уст своих»... У меня нет уже не только ситного хлеба, но даже и решетного; а я и не ленив, и не коварен, и не без службы правительству в прошлом. Мог бы кто-нибудь мне бросить хоть возможность существования, о которой я боюсь три года и дошел до последней крайности, которой более уже нельзя терпеть, не скажете ли и Вы, что «ведь нельзя же…» О, как это противно и мучительно! Все можно, когда хотят; а не делают только для очистки совести — чтобы отвязаться. Изнемогаю я, Петр Карлович, и ничего более не жду, ни от кого... да и никто для меня ничего не делал и не сделает, чтобы я мог хоть дух перевести. К тому же все уже и поздно: мне буквально нечем жить и не за что взяться; негде работать и негде взять сил для работы; а на 1 т<ысячу> р<ублей> с семьею существовать нельзя. Ждать я ничего не могу и, вероятно, пойду к брату в его деревеньку в приказчики, чтобы хоть не умереть с голоду и не сесть в долговую тюрьму. Положение без просвета, и дух мой пал до отчаяния, препятствующего мне и мыслить и надеяться..."
К 1875 году на попечении Лескова, получавшего скромный оклад 1000 рублей в год, были страдающая психическим расстройством первая жена Ольга, вторая жена с тремя детьми от первого брака и девятилетним сыном, родившимся от самого Лескова. Его последние произведения подвергаются критике, разрыв с известным издателем и публицистом Катковым приводит к ухудшению материального положения... "... не хочу нравиться публике. Пусть она хоть давится моими рассказами, да читает. Я знаю, чем понравиться ей, но я не хочу нравиться. Я хочу бичевать её и мучить" - писал сам Лесков. Он скончался в 1895 году от астмы. Последние его романы так и не были опубликованы при жизни писателя.
Кстати, при всей своей кажущейся "непростоте" и своеобразности, произведения Лескова в том или ином виде имеют в отечественном (и даже европейском) кинематографе порядка двух десятков экранизаций... Не так уж и мало! Самая снимаемая его вещь - разумеется, "Леди Макбет Мценского уезда".
А последний русский Император 5 октября 1896 года занят как никогда:
"Шел дождь весь день. Читал и окончил все дела. Несносный Вильгельм и тут не дает нам покоя и непременно хочет нас позвать к завтраку в Висбаден, на будущей неделе. Чтобы ему пусто было!.. Осматривали старый дворец и пили чай у Виктории. Обедали с Ерни втроем, т. к. Элла и Виктория поехали на концерт. Д. Сергей и Ducky вернулись в 10 ч."
Что ни говори - плодотворно потрудился на благо вверенной его попечению державы! Так и просятся более... откровенные комментарии, да. признаться, побаиваюсь подвергнуться обструкции со стороны воинствующих николаелюбов... У меня же тихий, практически келейный канал)) Отмечу только существеннейшую разницу в планировании "рабочего графика" с его прадедом и тёзкой, с раннего утра практически не имевшего свободного времени... И - да, пройдёт чуть более полутора десятков лет и "несносный Вильгельм" втянет своего царственного кузена в бессмысленную войну, прикончившую и его самого, и столь неловко управляемую им державу.
И традиционно завершаем очередной день из жизни Российской Империи стихотворением, написанным тогда же - 5-го октября. Сегодня у нас - Александр Блок, год 1899-й, преддверие нового века... страшного!
Не легли еще тени вечерние,
А луна уж блестит на воде.
Всё туманнее, всё суевернее
На душе и на сердце – везде…
Суеверье рождает желания,
И в туманном и чистом везде
Чует сердце блаженство свидания,
Бледный месяц блестит на воде…
Кто-то шепчет, поет и любуется,
Я дыханье мое затаил, –
В этом блеске великое чуется,
Но великое я пережил…
И теперь лишь, как тени вечерние
Начинают ложиться смелей,
Возникают на миг суевернее
Вдохновенья обманутых дней…
С признательностью за прочтение, не вздумайте болеть и, как говаривал один бывший юрисконсульт, «держитесь там», искренне Ваш – Русскiй РезонёрЪ
"Русскiй ГеродотЪ" - гид по историческим циклам канала "Русскiй РезонёрЪ", включая "Однажды 200 лет назад...", "Литературныя прибавленiя" к оному и предыдущие статьи "Один день из жизни Российской Империи XIX века"
Краткий гид по каналу "Русскiй РезонёрЪ" ЛУЧШЕЕ
