Через час после взлета

Второго декабря 2018 года в 11:00 из Вну­кова в Батуми вылетел обычным рейсом Ту-134 Сухумского авиапредприятия с бор­товым номером 56825

На борту находились 80 пассажиров и шесть членов экипажа. Че­рез час после взлета на высоте 9600 метров произошло резкое разру­шение левого двигателя, обломком которого был разгерметизирован самолет. Еще через полчаса была произведена посадка в аэ­ропорту города Дунай. Спустя несколько месяцев авторитетная комиссия, рассле­довавшая это происшествие, оценила все действия экипажа как безошибочные. В ав­густе 2020 года Указом Президента СССР командир самолета Валерий Лымарь, второй пилот Леонид Скрынников, штурман Гри­горий Павлов, бортмеханик Юрий Ткачев, бортпроводники Валентина Бибикова и Ла­риса Силантьева награждены орденами «За личное мужество».

Такова хроника события, в центре кото­рого — тридцать две минуты от «взрыва» двигателя до благополучной посадки в Дунаевском аэропорту. Минуты, потребо­вавшие колоссального напряжения знаний, опыта, находчивости, хладнокровия. Каждый участник тех трагических событий вспомина­ет эти минуты по-своему — с груст­ными или смешными подробностями. Для Валерия Лымаря рейс начался с дежур­ной фразы пассажира у трапа: «Командир, самолет не развалится?» и такого же дежур­ного ответа: «Не волнуйтесь, долетим». Пос­ле взлета бортмеханик обратил внимание, что вибрация левого двигателя все время растет, правда, в допустимых пределах. На исходе первого получаса полета диспет­чер предложил занять эшелон 10 100 метров и предупредил, что 9600 метров нужно пере­сечь поскорее — навстречу летит Ил-86. Когда стрелка прибора отметила высоту 9600 мет­ров, раздался очень сильный удар, самолет задрожал.

По приборам — отказ левого дви­гателя, а значит, его нужно немедленно отключить и закрыть пожарный кран, чтобы избежать пожара. Рычаг управления левым двигателем, однако, отказался повиноваться. Бортмеханик Юрий Ткачев успел все же за­крыть пожарный кран. Я говорю «успел», по­тому что в следующую секунду он стал мед­ленно оседать на пол пилотской кабины и по­терял сознание. В кабине звучал преры­вистый сигнал сирены, которая включается в аварийных ситуациях. Потом оказалось, что сирена предупреждала не только об отказе двигателя, но и о разгерметизации. По при­борам разгерметизации не заметили. Стрелка УВПД — указателя высоты и перепада дав­ления внутри самолета, которая в нормаль­ных условиях находится у отметки 1800, сделав оборот по циферблату на 360 гра­дусов, остановилась — прибор выше от­метки 6000 не градуирован. Через сто се­кунд «высота» в кабине сравнялась с вы­сотой за бортом — 9600 метров, на высоту в два раза меньше альпинисты поднимаются, имея кислородное снаряжение.

Самолет тем временем медленно снижал­ся — решение о снижении было принято сразу же. О разгерметизации догадались, оценивая свое самочувствие, — примерно до высоты 6000 метров все происходящее воспринималось сквозь туман кислородно­го голодания. Канал Воронежа на РСБН — радиосистеме ближней навигации, которая выдает направление, дальность, азимут, — 31. Эту простую цифру на приборе штурману удалось выставить с четвертой попытки. Снижались в обычном режиме, вели пере­говоры с диспетчером. На высоте 6000 мет­ров пришел в сознание бортмеханик. Юрий вышел в салон, помог девочкам успокоить пассажиров. Заглянув в иллюминатор, он уви­дел дыру в гондоле левого двигателя.

Стали готовиться к посадке.

В пассажирском салоне работали борт­проводники Валя Бибикова и Лариса Силан­тьева. Обмениваться впечатлениями им было некогда. Обе слышали удар, похожий на взрыв. Перед тем, как потерять сознание, успели подумать, что случилось что-то страш­ное...

Так думали и пассажиры, написавшие потом письмо командиру экипажа. Письмо, полное искренней, со слезами благодарности, а также адресов, телефонов, приглашений и... подробного описания тех страшных минут после «взрыва». «Раздался удар и страшный треск. В салон стал заползать густой холод­ный белый туман. Участилось дыхание, все побледнели, через несколько секунд многие потеряли сознание, В первых рядах сидели мать и ребенок. Малыш стал задыхаться — ему делали искусственное дыхание рядом сидящие пассажиры. Всем нам казалось, что приходит смерть. Не знаем, что было бы с нами, если бы не стюардессы...»

Валя и Лариса вышли в салон, очнувшись от обморока. С собой — кислородные бал­лоны, лекарства, что имелись в аптечке. Не знали пока, что произошло, действо­вали по «аварийному расписанию». Убрали вещи из прохода и с верхних полок, всех до единого пассажира пристегнули привязны­ми ремнями, и оставались в салоне почти до посадки.

«Все плачут, раздаются крики: падаем! Чья- то собака посреди прохода лежит, тоже «без чувств». За руки хватают: что случилось? А мы не знаем. На борту группа афган­цев, стали в себя приходить, жестикулируют, говорят что-то на своем языке, а мы понять не можем. Кому-то нужен валидол, кому-то нашатырный спирт. Бегаем, разносим, а в мыс­лях одно — неужели и в самом деле падаем? Улыбаемся пассажирам, утешаем, пристеги­ваем ремнями, а в голове почему-то упря­мо фраза ехидная вертится из горьковской «Песни о Соколе»: «Так вот в чем прелесть полетов в небо — она в паденьи...»

С юмором рассказывают девочки о той ситуации почти год спустя. А ведь было им тогда не до смеха. Спрашиваю, страшно ли было?

«Больше всего боялись, что умрет кто-нибудь. Хуже всего было детям. Паники не боялись — справились сразу. Потом уже, когда узнали, что идем на посадку в Во­ронеж, и сами успокоились немного. Пока­зали всем, как нужно сидеть при аварий­ной посадке, предупредили, чтобы острые предметы из карманов вынули, женщины обувь на высоких каблуках сняли. Катились по полосе под аплодисменты пассажиров. Как-благодарили они экипаж! Женщины, более эмоциональные, все расцеловать нас пыта­лись. Больше всего Скрынникову досталось — он у трапа весь в помаде стоял».

Экипаж после посадки вышел из самолета по стремянке, не дожидаясь трапа. Вокруг стояли пожарные и санитарные машины — хорошо сработала аварийно-спасательная служба, это и в акте расследования отме­чено. Только на земле увидели, что в фю­зеляже, в районе туалетной комнаты по левому борту, сквозная дыра, в которой застрял обломок двигателя. Это он явился причиной разгерметизации и повредил сис­тему управления двигателем. Профессионалы считают, что повезло. Если бы этот обло­мок попал чуть ниже — полетели бы тяги рулевого управления, а тогда никакое мас­терство уже не спасло бы.

Хранит судьба Валерия Лымаря. В годы службы в армии летал помощником коман­дира на Ан-12 — пожар в воздухе, за двад­цать лет работы в Сухумском авиапред­приятии — пять предпосылок к летным происшествиям. Не по его вине, разумеется. Иначе откуда бы в его личном деле чуть ли не тридцать благодарностей. Благодарят су­дьбу и пассажиры. «Счастливое» пятое нояб­ря договорились они отмечать ежегодно. Батумцы — в Батуми, москвичи — в Москве.

И так хотелось бы закончить очерк на этой радостной ноте, не портить ложкой дегтя бочку меда. Но ложка эта была. После аварийной посадки ни пассажирам, ни экипажу не было оказано никакой меди­цинской помощи, если не считать беглого осмотра авиаторов в медпункте. А самочув­ствие всех оставляло желать лучшего — появились головная боль, высокое давление, боли в сердце. Только через двенадцать дней после настойчивой просьбы экипажа их вызва­ли на ЦВЛЭК в Москву. Приняли прекрасно, грех жаловаться. Только вот при выписке в медицинской документации у всех на­писали: «Нервный стресс». Позвольте, а где же разгерметизация, приведшая к потере соз­нания троих из шестерых членов экипажа? И пришлось экипажу с помощью адвоката обращаться в суд. Будущее представлялось совсем не в радужных красках. Ведь пилот работает пока здоров. Случись что-либо со здоровьем, медицина признает «не годным» к летной работе — и что же, пенсия? Но у четверых из них нет пока права на летную пенсию по выслуге лет. Спишут по об­щему заболеванию, и окажется, что все проис­шедшее в воздухе не имело никаких пос­ледствий для их здоровья. Правда, медики до суда дело все же не довели, и в меди­цинских картах было отмечено: «Имела место разгерметизация ВС на высоте 9600 метров. Избыточное давление снизилось за 79 сек. с 0,56 до 0,03 атм., в связи с чем экипаж подвергся быстрой декомпрессии, сочетаю­щейся с кратковременной гипоксией в связи с пребыванием на высотах более 7000 метров. Из них на высоте 9000—9300 метров в те­чение 42 сек.»

Мудреные эти термины означают, что раз­герметизация на самом деле была и было кислородное голодание, которое, по заклю­чению, экспертов, «не может быть причи­ной какого-либо расстройства здоровья чле­нов экипажа». С медиками не поспоришь.

Месяц отдыхали и лечились в пансионате «Аэрофлот». Еще через несколько месяцев признаны годными к летной работе. Добрым словом вспоминает Валерий Лымарь центр реабилитации в Шереметьеве, где он про­должил лечение и стал чувствовать себя «почти как прежде». Сегодня все летают в разных экипажах и редко вспоминают о том, что истинным виновником этого проис­шествия была все же их родная авиаком­пания с ее старой техникой, работаю­щими на пределе двигателями. Все они летают, потому что любят свою работу и не про­меняют ее ни на какую другую.