Тут недавно снизошел Господь до меня: подарил отпуск — первый, так сказать, официальный на этом рабочем месте, да, где сейчас тружусь то есть. И так вышло, что неделю из отпуска я провел в деревне. Она в Красноярском крае, родина моей коллеги Лены Лобановой, — это Ермаковское.
Когда-то давно, двадцать пять лет назад, именно в роддоме данного районного центра я вылупился. И меня увидел свет. Однако отмечу, еще за пятнадцать минут до этого я и не подозревал, что вот-вот рожусь. Важный факт. Мне он видится забавным.
Еще забавный факт: мое первое воспоминание. Меня маленького, кажется, несет отец на руках из роддома — я замотан в какое-то одеяло, спускаюсь по лестнице бетонной, стены вокруг бетонные, кажется, синие или бело-синие линии штрихами по площади, и вижу через окна горизонт — пространство между небом и землей. Моей землей. Это деревня, где был рожден.
И снова здравствуйте!
В общем, потом так вышло, где-то через пять лет после моего рождения мама увезла меня, мою сестру и себя в Кызыл, где я и жил следующие пятнадцать лет. А когда мне исполнилось двадцать, вернулся в родные пенаты знакомиться с отцом и всей семьей заново — попытка, отмечу, оказалась неудачной.
Но правильной. Я все-таки мальчик, и когда они узнали, чем я занимаюсь в жизни, то есть пишу тексты и пытаюсь этим заработать, злобно посмеялись, кажется искренне полагая, будто это и не работа вовсе — писать что-то. Настоящая работа — это когда руки в масле и мозолях. Вот это они понимают, а мои руки нежные, по их мнению. Причем это не только мнение отца, но и его отца — моего деда, а также остальной семьи. Даже нынешняя жена моего папы считает точно так же. Что поделать, эти люди в городе не уживутся.
Это, кстати, меня испугало тогда. Не их слова о нежных руках, а то, что всю свою жизнь, практически абсолютно всю, они прожили в Ермаковском, совершенно никуда не выезжая. Они видели, конечно, и Абакан, но дальше него, на север, не выезжали. Они не видели масштабы Красноярска, не вдыхали воздух Байкала и не пили горячую минералку в Бурятии.
А это только о Сибири говорим. Что там дальше, даже дальше Урала, вообще для них сказка. И если раньше, пять лет назад, это их утверждение о бессмысленности моего труда меня как-то задевало, то в этот раз, очередной, когда я приехал к отцу на несколько дней, я только молча улыбался. Слава богу, я хоть расту, и верится, что умнею.
Однако, если раньше, допустим, в первый раз я приехал к отцу в сознательном возрасте, четко осознавая, что приехал именно к нему, то уже все последующие — а их было, может, четыре от силы — из-за его детей. Потому что удивительно, но мелкие ребятишки меня приняли настолько тепло и с любовью, что это их поведение не только меня, так еще и отца с его женой обескуражило, так скажем.
Они малыши — нет у них пока второго дна, нет масок, нет нажитых обид на решение моей матери и всего в таком духе. Поэтому мне кажется, что все в данном случае понимают: я приезжаю в деревню практически полностью из-за детей. Я вижу, как они растут. Самая маленькая, моя сестра, сейчас во втором классе, но я ее помню еще в трехлетнем возрасте. Любовь, которую она мне показывает сейчас и показывала раньше, точно настоящая, она меня одновременно пугает и трогает до глубины души. Но вот родители уже другое дело...
Вот только о них, об отношениях мужчины со своим отцом, мне есть что рассказать, и хочется, знаете, углубиться в вопросы воспитания, порассуждать об обидах почти что пятидесятилетнего мужчины на бывшую жену, на их с ней детей. Хочется письменно ответить мыслями на мысль моего отца, когда я сидел напротив него глубокой ночью на кухне, и он сказал кроме всего прочего: «Я вот, Влад, смотрю на тебя и вижу двухметрового мужика, к которому не знаю как относиться, помню тебя пятилетнего, сына помню — а ты кто? Как мне с тобой сейчас общаться, тебе же двадцать лет...» Ну да, об этом позже. Лучше поделюсь описаниями недельной жизни в деревне городского журналиста. Эта неделя меня поразила дико.
Настоящий отдых лишь смена деятельности
Начнем с того, что по утрам в Ермаковском туман. В смысле настоящий. Я уже и забыл, что он существует, типа, явление такое в природе вообще есть. И роса утренняя. Ну это обалдеть! Как мне мало надо, оказывается, чтобы прибалдеть. И вот каждый день в деревне, как мне объяснила мама детей моего отца, начинается в семь утра. Притом жестоко. Уже в понедельник, в первый мой там день, дети меня разбудили так: бросили мне в лицо с разбегу подушку и прыгнули на нее. Я так закричал, будучи еще во снах, что караул — чуть сердце не выпало. А дети, они же глупые, думаю. Вообще не понимают, что так можно и инвалидом зашуганным меня сделать.
Потом завтрак — это обязательно. Здесь, в Абакане, его я пропускаю обычно и ем только по вечерам. Ну, потому что дурак, наверное. А там в семье всё четко: утром какая-нибудь каша, или что-нибудь пекут они. Что-то обязательно с медом или вареньем. Кофе там родители хлебают ведрами, без сахара. Забавно, как они в голос все говорят всегда: «У нас вот есть огород, своя зелень, свои овощи, кур разводим — свое мясо; яйца, молодая корова — молоко тоже наше; консервы делаем сами, скоро будем гнать собственное масло — это всё здоровое питание. Мы за здоровье. Всё свое. Не то что в магазине...»
Говоря это, они обычно закуривают сигарету и выдувают дым в поддувало домашней печи. Двадцатую сигарету, например. Это мне интересным показалось. Вот запомнил. Вообще там все такие, в деревне, имею в виду. Все говорят, что покупное — оно не нужно. У нас всё свое. И когда мы копали картошку, в последний мой день перед отъездом в Абакан, неустанно отец повторял, что я городской, должен научиться копать (будто там что-то сложное), и картошка за шестьдесят рублей за кило в Абакане — это не дело. Тут вот своя — ни копейки не платим, мол.
Но я на самом деле лучше бы заплатил тому, кто мне картошку продаст, нежели тринадцать часов на карачках проводить в огороде и таскать двадцатикилограммовые мешки в погреб. Есть просто, знаете, вещи, за которые проще заплатить. А там такого нет. Люди по-другому мыслят. Если тебе что-то нужно сделать по дому: построить баню, утеплить крышу, разобраться в разведении кур, — ты это делаешь сам. Хозяйство. В деревне всегда есть чем заняться.
И это, с одной стороны, круто, с другой... Я там провел неделю, а чувство такое, будто три года — время идет одновременно и быстро, и как-то вяло. Всегда что-то новенькое, но такое скучное. Рубка дров, разведения огня, работа в огороде, чистка овощей для консервов. В деревне относительно спокойно только зимой, когда на улице бушует пурга, хлопья снега бьются в окна, шумят даже стены.
Вот тогда да. Тогда и дети дома спят вместо школы, и ты можешь лежать. Почти что впервые за год. Спокойно. Без упреков со стороны совести. Сегодня непогода. Отдыхаем. Зато завтра тяжелая уборка навалившего в ограде снега. И вот так всегда.
Жизнь в деревне интересная. Но только дозами. Приехать туда, полюбоваться звездами ночью, свежим воздухом и чистотой снега можно и нужно, но любить деревню, я думаю, с ее бесконечной работой везде и всюду, с ее людьми с их взглядами на жизнь лучше, конечно, на расстоянии. Но чего у деревни точно не отнять, так это ощущение автономности.
Это твой участок земли. Как здесь поработаешь, так и поживешь год. И никакие революции, кажется, тебя не затронут. Но это лишь мой взгляд. И только.
Владислав КОНСТАНТИНОВ
