Из письма князя П. М. Волконского графу А. П. Тормасову (без указания даты, 1819)
Обозрение духа народного по всему государству являет вид спокойный, утешительный: частные злоупотребления, местные некоторые порывы неповиновения крестьян, происходившие более от заблуждений, от недоразумений и часто ложных или произвольных применений законов, показывались в иных губерниях, но прекращались с успехом и не расстраивали общего порядка…
Остается только представить здесь в кратких чертах примечательнейшие наблюдения высшей полиции относительно общих мнений и слухов.
О путешествии Их Императорских Величеств. Нельзя умолчать, что публика с некоторым прискорбием взирала на единовременный отъезд Их Императорских Величеств, ибо наслаждение Августейшего здесь присутствия, по возвращении из Москвы, было весьма кратковременно. Страннодумающие, кои встречаются во всех человеческих обществах, распространяли слухи на счет сего путешествия; но благоговейное участие всех верноподданных и общие молитвы сопровождали постоянно Их Величества. Все публичные известия о сем путешествии принимались с жадностью.
Об Ахенском конгрессе и о так называемом заговоре против Государя Императора (относительно этого неудавшегося заговора: злоумышленники задумали захватить Императора Александра I на пути во Францию, чтобы заставить его подписать декларацию об освобождении Наполеона и о возведении на французский престол его сына, под опекой Марии-Луизы). После всеподданнейшего донесения Его Величеству, касательно различных толков и суждений, произведенных известием о помянутом якобы заговоре, остается только присовокупить, что cie впечатление исчезало вместе с вероятностью, по мере иностранных уведомлений.
Есть, однако же особы, кои непременно хотят видеть в сем прошествии великую тайну, и кои подозревали австрийское министерство в некотором нежном пристрастии к Наполеону.
Окончательные положения конгресса многим казались неудовлетворительными, не соответствующие ожиданиям. Политические пустословы, привыкшие к оборотам необычайным, жаждущие событий разительных, не могут понять мысли о постоянном мире, а потому сомневались, чтобы декларации министров пяти держав могли предоградить от новых потрясений.
О переменах во внутреннем управлении. В течение сентября месяца, более всего занимались в разных обществах предсказаниями и догадками касательно предполагаемых будто бы перемен. Уверяли, что Е. Величество, при отбытии своем, оставил в руках графа Аракчеева некоторое число указов, кои вскоре должны были быть обнародованы.
Говорили о преобразовании сената, об учреждении областных начальников, о распространении круга действий Собственной Его Величества канцелярии, о введении вообще большого единства в управлении. Но слухи сии не были постоянны; общее внимание обращалось на возвращение Их Величеств. По прибытии Государя Императора, все сии догадки воскресли и усиливались нарочито до нового года.
Назначение областей и генерал-губернаторов считали несомненным. Предрекали с уверенностью: уничтожение министерства полиции, коего большая часть переходила в заведывание Собственной Е. В. Канцелярии, а другие сливались с министерством внутренних дел и народного просвещения (4 ноября 1819 года министерство полиции было присоединено к министерству внутренних дел); ограничение действий комитета министров; учреждение особого верховного совета, из трех или четырех лиц токмо состоящего. Назначение новых статс-секретарей по отделениям Собственной Е. В. канцелярии, на каковые вакансии каждый имел своего рекрута; разделение сената на две части: на правительствующую и на судную.
Все сии мечты, кои большая часть публики, в особенности должностные, считали истинами непреложными, мало-помалу исчезали и оставили одни лишь призраки за собою.
Об уничтожении рабства и о вольности крестьян. О сем предмете много толковали и толкуют. До отъезда еще Их Велич-в говорили, что освобождение крестьян объявлено будет в исходе августа месяца (1819), и что Их Велич-ва для того только, отъезжают, чтобы не находиться здесь при обнародовании сей важной новости. Кажется, что помещики внутренних губерний несколько были встревожены сими слухами, ибо в письмах выражали свое опасение. Страх сей миновал, и начали взирать на сию меру, как на отложенную до неизвестного времени. Хотя иные полагают, что не все еще созрело к исполнению, но однако же вообще уверены, что она рано или поздно будет исполнена.
Если средний класс вообще благословляет Государя, не останавливающегося в благих своих намерениях ни силою предрассуждений, ни застарелыми преимуществами, не соглашающимися с образованностью века, то не все прочие классы одинакового с оным мнения.
Освобождение крестьян в Остзейских губерниях мало делает впечатления в русской публике; не многие постигают положение того края, а еще менее умеют судить о сем предмете. Чиновники Лифляндской комиссии, здесь существовавшей, теряющие пенсию ими получаемую, изъявляют некоторое сомнение и заблуждаются в ложных самопроизвольных заключениях. Приготовления, чинимые по сему предмету в Динабургском уезде, более произвели толков, особливо между помещиками Белорусских губерний.
О рекрутском наборе и слухах о войне. Не взирая на причины, изложенные в самом указе, публика принимала новый рекрутский набор за знак войны, и сие было поводом к некоторым частным неудовольствиям. Догадки, подкрепляемые распоряжениями касательно заготовлений провианта, артиллерийских лошадей, движений самых войск к Молдавии, обращались то против Турции, то против Австрии. Клубные населенцы (?) вымышляли множество вздорных на сей предмет слухов, но благоразумная часть публики их отвергала. Одни молодые офицеры желали исполнения сим предречениям, дабы иметь случай удовлетворить свое славолюбие.
Ныне сии слухи совершенно умолкли; напротив говорят, что будто бы Его Величество изволил отозваться, что войны не бывать лет чрез десять и более.
О графе Кочубее. Граф Кочубей в особенности обращал на себя внимание публики. Его определяли то к одному, то к другому месту. С начала говорили, что министерства внутренних дел и полиции соединяются под его управлением; потом вверяли ему особые Высочайшие поручения; наконец жаловали даже в государственные канцлеры. Есть ли многие считают графа Кочубея отличнейшим из государственных мужей и способнейшим к исправлению значительнейших обязанностей правительства, то другие открывают в нем слабости уважительные, как то: непостоянство в правилах, страсть к новостям, беспрерывную переменчивость в системах. "Нет великой нации, коего кафтана он бы не носил, исключая русского", отзывался о нем весьма знатный государственный человек.
О Санкт-Петербургском военном генерал-губернаторе. Никто, конечно, не занимал столько публику, как граф Милорадович. Быв столько же известен со стороны прямодушия и искренности, сколько со стороны хвастовства и расточительности, определение его к настоящему месту служило поводом к многоразличным разговорам. Не сомневаясь нимало в его ревности и любви к справедливости, опасались, однако же, его опрометчивости. Публике казалось часто, что граф ронял свое достоинство, занимаясь самим собою больше, нежели своим званием.
Но мало-помалу тяжелая скучность канцелярского производства охлаждала пылкость военного жара. Желательно только, чтобы люди, коих советам он покоряется, были люди благонамеренные.
О чиновниках, при нем (Милорадовиче) служащих, и о действиях его канцелярии. Общее мнение благоприятствовало сначала, как правителю его канцелярии Геттуну (Василий Никифорович), так и полковнику Глинке (Фёдору Николаевичу). Но противное совершенно внимание обращали на себя: Фукс, Фогель, Наумов, Крыжев и прочие подобного покроя люди, кои явно и скрытно употребляются (здесь: секретные агенты).
Секретная полиция столицы большей частью поручена была Фогелю, которому даже подчинен Лол-Лакси (?) и который расстроил до основания сие учреждение. Известность Фогеля, его развратность, превращают полицию в коварное ябедничество, в притязательное отягощение публики, особенно иностранцев, и наносит вред полицейским распоряжениям всего правительства, кои, в настоящем времени лишь своим движением к благородству могут приносить существенную пользу. Подобного же рода полиция (тайная) помрачает славу начальствующего (здесь: Милорадовича), тем более, ежели презрительные ее орудия ограждаются личной его защитой.
Впоследствии времени публика начала роптать на действия Геттуна (здесь: злоупотребление властью) и всей канцелярии. Военный генерал-губернатор (здесь: Милорадович), до коего сии слухи доходили, производил некоторые по сему предмету исследования: способы убедиться в основательности или несправедливости их находятся в его руках.
О министре духовных дел и народного просвещения. Различные его распоряжения не заслуживали общего одобрения (ведомство А. Н. Голицына). Строгость, оказанная в деле графини Разумовской, служила поводом ко многим крикам; между тем как снисхождение к приверженцам различных сект и особам, прилепляющимся к католицизму, сильно было осуждаемо православными.
Правила, приемлемые в руководстве народного просвещенья, по суждениям занимающихся науками и словесностью, кажутся преступающими свои пределы. Благословляя отеческие попечения Его Величества о благе подданных, предписывающие научать священным словам Евангелия во всей непорочности, основывая каждое познанье на истинах религии, публике кажется, что министерство народного просвещения не постигает сего благого намеренья, распространяя оное в строгом смысле христианства на науки отвлеченные, кои очищая понятия и обогащая ум, не имеют влияния на веру. Таким образом предначертывается образ ученья, противный образованности века.
О министре финансов. Мнение общее единогласно против министра финансов (Граф Гурьев). Ропот на произвольные во многих случаях действия его весьма распространился. Говорят, что закон им только наблюдается в пользу казны, а толкуется всегда в ущерб частного человека.
Злоупотребление по таможням переносится теперь также на часть винной продажи. Открывается и устраивается новое поприще лихоимству и новый класс чиновников посвящается развращению. Вот суждение довольно общее на счет сей операции, коей мало предрекают успеху.
О министре внутренних дел. Сколь часто, во время наблюдения запретительной системы министр внутренних дел занимал публику своею фабрикоманией, столь редко ныне рассуждают о его подвигах (О. П. Козадавлев). Доктор Сальватори, пух тибетских коз, фабрика кашемиров - вот единственные предметы, о коих говорили в некоторых обществах.
О министре юстиции. С начала вступления его (здесь: в должность, 1815), много было пустого шуму; кричали, превозносили, осуждали, но мало-помалу умолкали (князь Д. И. Лобанов-Ростовский). Несколько уже раз его сменяли и замещали то братом его, то действительным тайным советником Ланским. Усиление штатов в сенат напомнило публике министра юстиции и обратило на него одобрительное внимание.
О смерти Коцебу. При получении здесь сего известия, все умы наполнились справедливым ожесточением как против убийцы, так и против того духа суеверия, который овладел некоторой частью германского юношества, подстрекаемого, кажется, в сей запальчивости весьма малым числом известных бумагомарателей и профессоров.
Сии гнусные наставники, арлекинствами среднего века и тевтоническим якобинизмом, привлекают развращенное воображение безузданностью века зараженных студентов, коих число, последними политическими событиями нарочито увеличилось, и превращало их в германские санкюлоты. А потому люди опытные, знающие Германию, утверждают, что более должно обращать внимания на таковых учителей, нежели на самое юношество, которое всегда направлялось и направляться будет духом своих наставников.
О секте Татариновой в Михайловском дворце. О сей секте всеподданнейше донесено было Его Величеству, в сентябре месяце 1817 года, и чрез князя Голицына получен ответ с изъявлением Высочайшего отзыва: "Оставить оную без внимания, как не заключающую в себе важности". Между тем cиe скопище изуверия распространяется, и более уже сорока человек считается в поклонниках. Девица Пипер, живущая в доме г-жи Загряжской, играет роль пифии, а придворный музыкант Федоров и коллежский асессор Пилецкий проповедничают в смысле сего мнимого вдохновения.
О масонстве. Обе директориальные ложи заключили между собой братский конкордат, и тем прекратили все существовавшие дотоле споры. По донесениям обоих великих мастеров, графов: Мусина-Пушкина и Виельгорского, тридцать две ложи состоят ныне под их управлением, т. е. 24 под ложей "Астреи", следовательно, 10 новых по истечении года, и 8 - под провинциальной ложей. Из сих 32-х лож, 14 открыты в С.-Петербурге, Миттавская и Симбирская закрыты по распоряжениям местных начальств; Томская и Каменец-Подольская в начале действия; остальные же 14 производят работы внутри Империи.
Сверх сего существуют еще две ложи скрытные, одна в Москве, под управлением сенатора Кутузова, а другая в Петербурге под влиянием уехавшего недавно действительного статского советника Лабзина. Обе не находятся ни в каких отношениях к министерству полиции, равно как и несколько еще лож в литовских губерниях, кои состоят в зависимости варшавского востока.
О подчинении сих литовских лож здешним директориальным ложам, чинимы были сими последними разные сношения с варшавской великой ложей; но согласия на cie не воспоследовало.
Масонство в России, не состоя под явным влиянием правительства, не может иметь выгодного в публике мнения и всегда составляться будет из людей большей частью низших классов. Должно однако же признаться, что здешние масоны, в сем их качестве, не подавали ни малейшего повода к невыгодным на свой счет замечаниям.
Частные их споры относились единственно до порочности общественных учреждений их и не имели никакого влияния на благоустройство и спокойствие общее. До сего времени, все здешние ложи более могут быть уподобляемы клубам, нежели нравственным каким собраниям. Они все следуют разным системам, а потому и не могут иметь единства, что при настоящем отношении их к правительству, кажется положением приличнейшим. Между тем в последнее время происходили некоторые движения, кои заслуживают быть упомянуты.
Граф Мусин-Пушкин несколькими нотами домогался открытого покровительства министерства полиции и определительных ответов на существование или уничтожение общества. Министерство ответствовало уклонительно и словесно. Cиe побудило графа Пушкина, направляемого другими членами, обратиться к князю Голицыну с просьбой принять здешнее масонство в свою зависимость.
Записка, по сему предмету составленная, свидетельствует о лицемерии представителей и наполнена мистическими нелепостями, никогда в обществе сем не существовавшими, но заимствованными из поучений других сект, во время иезуитского влияния, из масонства порожденных.
Не получая ответа от князя Голицына, граф Пушкин и многие другие из уважительнейших членов, намерены оставить общество.
Относительно масонства следует присовокупить следующее. Великая ложа "Астрея" получила известие из Полтавы, где устраивалась новая ложа под управлением правителя канцелярии князя Репнина, надворного советника Новикова, что сия ложа закрыта по повелению высшего правительства. Масоны уверяют, что повеление cиe сообщено малороссийскому военному губернатору князем Волконским; а потому все здешние братия, принимая cie изъявлением Высочайшей воли, оставляют общество.
Князь Лобанов сделал начало письменно, не утаивая причины, к сему его побудившие. Граф Пушкин завтрашнего дня следует его примеру со многими другими. Лучшие члены оставят общество; останутся только, с одной стороны, сволочь, которая превратит ложи в сборища разврата, а с другой стороны - закоренелые мечтатели, кои окружат себя мнимой таинственностью и будут искать "Света во тьме".
В сентябре месяце прошлого 1818 года, помещена была в периодическом издании "Вестник Европы", статья под заглавием: "Наставление для руководства учёного комитета, учрежденного при главном училище правления".
Сия статья служила поводом к многоразличным невыгодным заключениям и сатирическим примечаниям против распоряжений министерства народного просвещения.
Странное разделение и противородное сцепление самих познаний между собою; несбыточное смешение умственного с чувственным, истины с догадкой, неопределительного с определительным; зыблимость системы и невозможность, наконец, исполнения. Всем заключались главные укоризны.
Вот два токмо примера, кои между тысячами других подавали пищу злоязычию:
"Ученый комитет должен допускать в преподавании законодательства те токмо книга от веры, кои не противоречат практическому христианству". Закон судит дело, а не совесть, осуждение наравне идолопоклонника и христианина. Законы существовали до введения христианства и большая часть древних тех законов и ныне в общем уважении и употреблении.
Ученый комитет, рассматривая употребительные книги по части естественной истории, отстраняет от системы преподавания все суетные догадки о происхождении и превращениях шара земного.
Все умствования человеческие вообще ни что иное, как догадки. Неужели для того надобно сжечь творения Бюффона, Ньютона и проч.? Неужели надобно уничтожить глобусы и не сметь более полагать, что земля вращается круг солнца, потому, что cie противно некоторым местам Библии?
#librapress
