Отступление из России
Двести лет назад Великая Армия впервые узнала слово «поражение». Писатель-путешественник Сильван Тессон повторил этот крестовый путь.
Статья в журнале «Пари-Матч» от 29.12.2012 (Paris-Match)
Автор: Сильван Тессон (Sylvain Tesson)
Фото: Тома Гоаск (Thomas Goisque) и участников событий
Перевод с французского: Виталий «Бордо» Боровский
Это место, где география встречается с историей. Одно из тех бескрайних заснеженных пространств, которые притягивают Сильвана Тессона с тех пор, как он прошёл по пути беглецов из ГУЛАГа. В 2010 г. он зимовал в избушке в Сибири. Сегодня он ищет призраки солдат, воевавших c «генералом Зимой». Во главе своего подразделения из трёх мотоциклов с колясками писатель решает повторить маршрут отступления. Он водружает на свой мотоцикл знамя вернейших из верных: вымпел польских уланов, охранявших Императора до самого конца. Их было 1.164, когда они вошли в Россию. Их вернулось всего 416. Нашему арьергарду понадобилось 11 дней, чтобы добраться из Москвы до Дома инвалидов, Наполеон же проделал этот путь за 18 дней на санях, запряжённых лошадьми. За два века отыграли недельку: русская зима смеётся над прогрессом.
В начале декабря в Москве мы бросаем взгляд на купола Василия Блаженного - собора, замыкающего юго-западный фланг Красной площади. Три наших сайдкара «Урал» российского производства урчат моторами на холодном рассвете (прим переводчика: мы с Васей не успели на Красную площадь, там был только один колясыч). Хотя мы предпочитаем использовать советский термин «мотоцикл с боковым прицепом» по отношению к этим машинам, которые производятся в первозданном виде на одном сибирском заводе со времён Второй мировой войны (прим переводчика: вах, какая клюква!). Техника ненадёжная, но ничто не остановит «Урал» - даже его собственные тормоза. Наше небольшое подразделение трогается, выруливает на берег Москвы, проезжает под зубцами президентского дворца (прим переводчика: вероятно, имеется ввиду Кремль) и по широченному проспекту Кутузова устремляется прямо на запад.
Вместе с писателем Седриком Гра и мотоциклистами Виталием и Василием мы решили повторить путь Великой Армии. На головном мотоцикле закреплены знамя Гвардии и императорская треуголка. На фоне огромной коллективной трагедии 12-го года особенно выделяются отдельные судьбы, озарённые пламенем человеколюбия, героизма и храбрости. Кем был Наполеон? Тираном с манией величия, залившим Европу кровью? Или гениальным правителем, верившим во всё то, во что в наши дни никто не верит: в судьбу народов, всеобщую историю, энергию завоеваний?
Мы покидаем Москву. Двести лет назад столица горела: русские предпочли поджечь свой город, но не отдать его в руки «корсиканского Антихриста». Наполеон, властитель кучи пепла, понуро вошёл в ловушку зимы. В ста километрах на западе ещё тлело поле Бородинского сражения, открывшего французам путь на Москву в сентябре 1812 г. Во время битвы, самой кровопролитной со времён изобретения пороха, 75.000 солдат встретили свою смерть. Эта резня стала предвестником бойни 1914-1918 гг.: Истории, как и театру, необходимо репетировать свою партию.
В шквальном ветре мы прибываем к подножию мемориала на вершине холма, откуда Кутузов руководил боевыми действиями. Среди других стел возвышается французский памятник погибшим солдатам Великой Армии, который открывал Жискар д’Эстен (прим переводчика: Президент Франции с 1974 по 1981 г.). Это единственный из памятников, к которому смотрители мемориального комплекса не чистят дорожки. У Истории своя ирония. Разгромленная армия проходила по этой равнине, всё ещё покрытой телами погибших летом.
Мы продолжаем путь, рассекая ледяной воздух и призывая всех русских богов каждый раз, когда ревущая громадина грузовика обгоняет наши экипажи (прим переводчика: надо ездить быстрее грузовиков!). Вся Европа идёт транзитом по большому тракту Москва-Минск, который соединяет Россию с Шенгенским пространством. Литовские, сербские и болгарские дальнобойщики обдают нас плавленым снегом. В Смоленске, на берегу Днепра, полиция не без труда разрешает нам проехать у подножия крепостных стен, где армия безуспешно надеялась найти защиту и провизию. В Смоленске, как и в других местах, мудрый старик Кутузов, несмотря на мнение начальства, отказался от сражения, поскольку считал французов ещё боеспособными. Он предпочёл стратегию уклонения и оставил Великую Армию саморазрушаться. Фельдмаршал знал, что зима сама вопьётся смертельной хваткой в горло ослабевшего орла.
За рулём дорога кажется бесконечной. Как сказал Виктор Гюго: «За одной белой равниной - другая белая равнина». Въезжаем в Белоруссию, проезжаем Оршу. Становится ещё холоднее, а соль, которой посыпаны дороги, принимается за электропроводку наших мотоциклов. Фары мигают, сами по себе сигналят клаксоны. Нас предупреждали: «Уралам» требуется чистота. Мы живём на заправках, уставшие, грязные. Но на что жаловаться? Было бы некрасиво делать вид, что мы чтим память солдат 1812 года, и ворчать при этом на климатические условия зимы 2012 года. В Борисове мы уничтожаем литр водки в баре «Треуголка Наполеона» (прим. переводчика: вообще-то он назывался «Бивуак») перед тем, как посетить городской музей. Ирина, специалист по наполеоновской истории, демонстрирует нам пушечные стволы и ядра, которые крестьяне каждый год выкапывают на своих огородах. Город пересекает река, мы въезжаем на мост. На табличке написано название: Березина.
Мы представляли себе Амазонку, ледяной вихрь. Оказалось, это милая речушка, вроде Луаре (прим. переводчика: река во Франции), которая петляет змейкой среди поросших ивами островов. Сияние солнца озаряет окрестности. Мы проводим часы, созерцая долину этой реки, чьё название у французов стало нарицательным для любого дела, обернувшегося катастрофой. Что такое «точка отсчёта»? Место, где география была оплодотворена силой Истории. Где сама природа испускает неуловимое эхо смертельных страданий. Даже три дровосека, проезжающие мимо на телеге, разговаривают совсем тихо.
Всё, что было потом, стало для французов сплошным ужасом, мы же были полны впечатлений. Великая Армия оказалась во власти безумия, некоторые солдаты превратились в людоедов. Мы дрейфуем в сторону Вильнюса по дорожкам, словно высеченным сабельными ударами в запудренных лесах. Белоруссия погружена в снежное безмолвие.
Свет фар выхватывает из темноты указатель: Сморгонь. Именно в этой деревушке Наполеон оставил армию, чтобы вернуться в Париж. Его хулители назовут это «бегством». В то же время, у него были законные основания для возвращения в столицу: нужно было спасти империю от угрозы государственного переворота, подготовить новые завоевания. Мышление Императора невозможно было обратить вспять, такого дантовского оно было масштаба. Последовала одна из самых странных страниц истории. В компании генерала Коленкура Наполеон бежит инкогнито в санях. Добирается до Вильнюса, прорывается в Великое княжество Польское, проезжает через Варшаву, через Дрезден и Веймар, пересекает Вестфалию, переезжает Рейн. Коленкур крутится, как белка в колесе: находит лошадей на почтовых станциях, организует питание в несусветных трактирах, обеспечивает безопасность и согревает Императора, когда в прусских лесах они попадают в настоящий мороз.
Наполеона укачивает в санях, он откровенничает, думает вслух, спит наяву. И вот уже это словно не сани, а любимый диван, и всё смешалось: Англия, предательство Александра, женщины, корсиканское детство, человеческая посредственность, вожделенный отдых. Коленкур, в шубе, замёрзшими пальцами записывает то, что в будущем станет странным творением, созданным словно во сне, предельно искренним: «В санях с Императором». После Вильнюса, где французы гибли десятками тысяч от тифа и нападений казаков, мы покидаем маршрут Великой Армии и сворачиваем на юг, по следу саней. Солдаты перейдут Неман 14 декабря 1812 г. Шестью месяцами ранее они уже пересекали его в другом направлении, считая себя непобедимыми.
Вечером, вынимая из багажника коляски «Мемуары» Коленкура, мы изучаем подробности этого путешествия в Париж, отмечаем каждый этап (мы на наших «Уралах» едем в три раза быстрее), читаем описания пейзажей, не изменившихся с тех пор. Мрачные часы текут в польских равнинах, по которым спустя сто пятьдесят лет немецкие танки будут рваться навстречу собственным ошибкам.
Из-под наших замёрзших шлемов мы рассматриваем Польшу, охваченную пятнадцатиградусным морозом. Посреди ночи пересекаем Рейн, а два наших русских попутчика, привыкшие путешествовать по степям, не представляют, как это - перейти три границы за два дня и оказаться во Франции, не проходя таможню (прим. переводчика: я плакал).
Верден, Шато-Тьерри, Мо. Коленкур перечисляет названия всех населённых пунктов вплоть до самого приезда в Париж. Мы въезжаем в город 15 декабря, двести лет минус три дня после Наполеона. В полночь 18 декабря 1812 г. Коленкур стучал в ворота дворца Тюильри. А мы въезжаем в парадный двор Дома инвалидов, останавливаемся под статуей Наполеона, в нескольких метрах от его могилы. Одометры показывают 3.500 километров (прим. переводчика: автор решил умолчать о том, что русская часть экспедиции возвращалась в Москву своим ходом). Кажется, будто император осторожно разглядывает эти машины, на которых он вряд ли добрался бы намного быстрее, чем в санях. Мы думаем об этом человеке, который мечтал привести своих солдат к славе, а привёл к катастрофе. Но он дал им возможность прожить настоящую жизнь и вписать в историю своим имена, которые мы никогда не сможем забыть.
Ещё фотографии Тома Гоаска здесь
Не стесняйтесь комментировать и подписываться на канал! Моя книга и другие работы здесь
***