Просто две жуткие истории о том, как родители убивают своих детей, а то всё пишут, что всегда врачи виноваты. Конечно, эти истории нельзя назвать закономерностью, но они имели место, и я сама их наблюдала – не с начала, только последствия, но мне запомнились. Зачем я об этом рассказываю? Такие люди живут рядом с вами, они, возможно, делятся с вами своими опасениями и проблемами – кто знает, может, кто-то из вас, вмешавшись, сможет предотвратить подобную трагедию.
Итак. История первая. Тридцатилетней давности. Девочка шести лет. Поступила в областную детскую больницу из медвежьего угла, где проживала с матерью и бабушкой – любящими, но необразованными и недоверчивыми. Девочка жаловалась на боли в ногах и синяки. Ей диагностировали один из видов васкулита – аутоиммунное заболевание, поражающее сосуды. Лечат такие заболевания противовоспалительными стероидами, в частности, преднизолоном, в довольно больших дозах. Девочке его и назначили. Вы знаете. Преднизолон – лекарство «тяжёлое», с побочными эффектами. Мать о них предупредили.
Девочка хорошо ответила на лечение, боли прошли. Синяки больше не появлялись. И её выписали домой с рекомендациями продолжить приём преднизолона ( шесть таблеток в сутки к тому моменту). И снова, матери объяснили, что отменять препарат нельзя, что она должна приехать через две недели на контроль и всё, что полагается объяснять при выписке. Однако, оказавшись дома, мать преднизолон девочке одним махом отменила. Результат не заставил себя ждать – повторные кровоизлияния, боль, температура, и девочка снова поступает в то же отделение той же больницы. Ей снова назначается преднизолон в большой дозе, и воспаление – уже гораздо туже – но сворачивается. С матерью проводят разъяснительную работу, и она кивает головой. Девочку выписывают.
Оказавшись с ней дома мать… немедленно отменяет преднизолон. Но теперь ехать в больницу она уже не решается – ведь врачи будут ругать. Девочку укладывают в постель и дают жаропонижающее. Какое? Правильно, аспирин. Около недели. Толку, правда, от него никакого нет, зато начинается желудочное кровотечение. Не профузное – просто несколько раз рвёт с примесью крови, которую мать в рвотных массах не различает – кровь видоизменена, просто «что-то коричневое», мать подозревает, что девочка тайком наелась шоколада. В больницу они обращаются, когда у девочки возникает спутанность сознания. Её довозят до стационара живой, но там в первые же часы наступает смерть. На вскрытии – кровоизлияний практически во все внутренник органы, кровоизлияние в мозг.
А теперь угадайте, что безутешная мать рассказывает соседям. Правильно. У дочери болели ушибленные до синяков коленки, врачи назначили гормоны – такому маленькому ребёнку – вот она и умерла. Врачи-палачи-суки-сволочи. Мать на свободе.
Но здесь хотя бы просто тьма египетская и недоверие к врачам – то самое, которое старательно подогревают СМИ, да и читатели дзена стараются.
Вторая история пострашнее будет. Тоже девочка. Тоже медвежий угол. Безработица. Пьянство, но не до скотства - так, бытовое, на грани алкоголизма. но не через грань. Есть мама, папа, бабушка, младшие дети, старший брат, сумевший вырваться из родного гнезда и уехать в другой город. Девочке пятнадцать. У девочки диффузный токсический зоб. Девочка поступает в областную больницу, ей назначают мерказолил, анаприлин, ещё кое-что по мелочи, девочка выходит в ремиссию. Предлагают операцию. Родители отказываются. Девочку выписывают. На этот раз её наблюдает участковый педиатр. Он же первый и замечает признаки рецидива. Мать утверждает, что девочка принимает лекарства, как назначили. Дело осложняется тем, что у девочки лёгкая олигофрения – она мила, но не очень умна и очень внушаема, поэтому мать контролирует её от и до. Педиатр выписывает направление в больницу. Родители не везут туда девочку. Более того, родители перестают впускать педиатра – повторюсь, угол медвежий, педиатр не на соседней улице живёт, приезжает из района. Опека в те времена особенно не напрягается, но педиатр всё-таки обращается туда, и девочку таки-госпитализируют. Пролечивают, выписывают, мать опять, как и в первой истории, выслушивает наставления, кивая головой.
В очередной визит педиатра выясняется, что девочка поступила в училище и уехала в область. Поскольку она к тому времени успела закончить девятый класс, ничего удивительного в этом никто не видит. В медвежьем углу молодые не остаются. К тому же, педиатр увольняется, а новый не в курсе истории.
Через год примерно девочка, вынырнув из небытия, в сопровождении матери обращается-таки к педиатру райцентра с признаками сердечной недостаточности, тяжёлой аритмией и чем-то, очень напоминающем кахексию. При обследовании – тиреотоксикоз, тиреотоксическое сердце, тиреотоксическая печень. Мать просит направления на ВТЭК. Естественно, ребёнка отправляют в больницу, пролечивают и – та-дам – освидетельствуют во ВТЭК, дают инвалидность и назначают пенсию. Переосвидетельствование через год. Её выписывают на поддерживающей дозе мерказолила, антиаритмиках, мочегонных, гликлазидах и т.п. Выписывают с улучшением. В плане оперативное лечение, как только удастся достигнуть операбельности. Увы, срок переосвидетельствования наступает раньше, и ровно за месяц до него – рецидив.
И вот тут вмешивается старший брат – тот, который из другого города. Как – то он узнаёт про ситуацию в семье, приезжает и сам привозит сестру в больницу. От него врачи узнают, что препаратов девочка не принимает, потому что мать боится, что снимут группу инвалидности, на пенсию по которой семья и питается, и пьёт. Консилиум врачей решает не выписывать девочку до достижения операбельности, и сразу перевести в хирургию. Это удаётся сделать поскольку как раз во время госпитализации девочке исполняется восемнадцать, она становится совершеннолетней, и подписи матери уже нигде не требуется. Мать естественно всё рассказанное братом отрицает – ребёнок лечится, она за этим следит, брат болтает ерунду. Девочка внушаемая, говорит то так. то так, путается, верить ей нельзя.
За время нахождения девочки в больнице санитарка дважды ловит мать на выбрасывании украдкой чего-то в унитаз. Подозревают, что это – таблетки, но никаких доказательств нет. Палатным сёстрам с этого момента велено давать девочке лекарство и заставлять принимать при них. Совпадение или нет, но состояние девочки начинает улучшаться. Медленно, туго, но начинает.
Мать заботится: приносит йогурты, яблоки, кормит домашним супом, но через несколько дней опять же санитарка ловит на этот раз уже саму девочку, вызывающую у себя в туалете рвоту после приёма лекарств. При беседе с девочкой кое-как , ненадёжно и неуверенно, выясняется, что мать пообещала какой-то навороченный лэптоп, если инвалидность не снимут – а они тогда ещё были не у каждого. То ли вызывание рвоты с этим связано, то ли нет, но мать в больницу больше не пускают. Она строчит жалобы с тем же текстом: «вывсёврёти, яжмать, онажеребёнок». Наконец, завотделением, у которой лопается терпение, вызывает мать к себе в кабинет и жёстко тет-на-тет объясняет, что мертвым пенсию не платят и переход её дочери в это состояние – вопрос дней, хорошо, если недель. После этого – только после этого – саботаж лечения прекращается.
Увы, дотянуть девочку до операбельности так и не удаётся. При явлениях сердечной недостаточности и печёночной недостаточности она умирает через год, едва достигнув девятнадцати лет – итого, вся эта история длится четыре года.
Между тем, при скрупулёзном исполнении назначений девочку можно было вылечить ещё после первого обострения. Мать на свободе. Тоже, наверное, рассказывает всем, какие все врачи суки-сволочи. Впрочем, думаю, она уже умерла – истории около двадцати пяти лет, а пьющие женщины в медвежьих углах долго не живут.
Вот такие две страшилки. Морали не будет. Разве что о том, что не всегда стоит смотреть на грехи врачей через увеличительное стекло, а на поведение родственников пациентов - сквозь розовые очки.