Абсолютной свобода была бы в том случае, если бы человек, отделившись от Бога, имел бы все те блага, какие он может иметь с Богом, в том числе и самое главное благо — любовно-правдивые отношения, без которых любые блага есть просто куча хлама. Но человек не имеет такой возможности, потому что, отделяясь от Бога, он создаёт, собирает и выстраивает все свои блага только на отсутствии любви и правды, то есть только на животно-скотском равнодушии и на зверино-дьявольской лжи, а значит заранее готовит крах всех тех благ, каких достигает, а значит в перспективе остаётся ни с чем. И это обстоятельство заставляет, вынуждает, неволит его вернуться к Богу и всё начать сначала на условиях полной нравственной несвободы любых действий, мыслей, чувств и слов, понимая, что если он снова начнёт нравственно ”освобождаться”, то будет просто ходить по кругу. Ибо абсолютной свободы нет, не было и быть не может.
*
Как каждый волосок уснувшего Гулливера привязан испуганными лилипутами к земле, так каждый нерв человеческого существа связан с законами Земли и Неба, и если в какие-то, нечасто возникающие, моменты хорошего настроения, проистекающего от сносного здоровья, благоприятно-успешных обстоятельств и спокойных отношений с людьми, он чувствует себя ни от кого независимым, то это только потому, что он не думает в это время о своей глубокой и никуда не исчезающей зависимости, ибо для его роста, продвижения, а порой и для определённых задач ему дают освобождённость от этих дум, потому что напоминания и постоянное осознание своей и общей несвободы угнетают испорченную цивилизацией душу и замедляют те внешние и внутренние процессы, которые необходимы для продуктивной жизнедеятельности её организма.
*
Так что человеку дана не свобода, а иллюзия свободы, так же, как ему даны множество других иллюзий. И все иллюзии даны одним людям для того, чтобы они пребывали в них всю жизнь, а другим — для осознания, то есть для того, чтобы они могли от чего-то оттолкнуться в познании, понимании, чувствовании, различении и действовании. Посмотри́те, кáк на нас действуют кошмарные сны как одна из, казалось бы, самых реалистичных иллюзий, порой более реалистичных, чем явь. Благодаря кошмарным снам мы отчётливо понимаем, чего бояться, а чего не бояться, ибо одни сны вселяют в нас панический ужас перед какими-то событиями, людьми, обстоятельствами, явлениями, состояниями, другие же — наполняют надеждой и верой в жизнь; а третьи — служат поправкой, руководством, напоминанием, отрезвлением. А ведь все они — иллюзия, фантазия, призраки, несуществование. Так и свобода. Так и свобода как иллюзорная возможность действовать, казалось бы, по своемý усмотрению — есть кошмарный сон, потому что любая свобода приводит в конце концов только к кошмарам, только к таким состояниям и положениям, которые хочется перечеркнуть, стереть, уничтожить, как кошмарный сон, и которые яснее ясного говорят нам о том, чего мы никогда больше делать не должны, или к чему больше никогда не должны возвращаться, прикасаться и даже думать об этом. Ни одна свобода ещё никого не привела к счастью, а тем более к всеобщему благу. Любая свобода, хоть личная, хоть общественная всегда приводила только к кошмарам и ужасам, от которых хотелось какой-то новой свободы или хотелось бежать назад, вернуться в то, от чего освободились, и что́ теперь виделось просто раем в сравнении с достигнутым. И это говорит не о том, что ничего не надо менять, когда при прежних порядках уже невозможно существовать, а о том, что прежние порядки, которые, в свою очередь, сложились на основании предшествующих иллюзий свободы, нужно заменять на порядки Вечности, от которых никто и никогда свободы искать не станет.
*
Ещё о снах. Посмотри́те, насколько мы несвободны во сне. Нас никто не спрашивает, чéм наполнять наши сновидения, а чéм не наполнять. Нас ввергают в них насильно, ведут по всевозможным бредовым событиям и отношениям, таскают туда, куда угодно сочинителю снов, но не нам, нам показывают то, чего мы, как правило, видеть не хотим, и не дают увидеть то, чтó нам хотелось бы увидеть. Нас сталкивают с отвратительными людьми, а людей приятных мы видим довольно редко. Так гдé свобода во сне ? Да на неё нет и намёка. Мы — или наблюдатели происходящего или участники, или и то и другое одновременно, но ни в том, ни в другом случае мы ничего не можем выбирать, ни в чём не может свободничать, самый отъявленный и зловредный своевольник во сне не двинет не только пальцем, но даже и мыслью, чтобы что-то сделать по-своему. Порой, мы просыпаемся с невыносимо неприятным осадком в душе, так что в следующую ночь не хочется ложиться в ту кровать, где приснился отвратительный сон. Но порой целый день мы питаемся теми благотворными соками, какие получили во сне приятном и светлом. Причём, какой бы иллюзией, химерой и нелепой выдумкой не был сон, но пока мы в нём, он является для нас единственной реальной реальностью. Очень редко бывает так, что мы спим, видим сон и понимаем, что это сон, обычно это понимается только после пробуждения.
*
Так и вся наша жизнь есть не чтó иное как сон, иллюзия, мираж, призрак, но настолько чувственный и реалистичный, что вырваться из его объятий не может никто, за исключением того, кого хотят разбудить Свыше и кого будят, а потом не дают уснуть и не дают до тех пор, пока он уже и не захочет и не сможет спать в этой общей для всех мировой ночлежке. Только этот пробудившийся, навсегда проснувшийся и больше не могущий уснуть, понимает, что свобода есть иллюзия и что от трезвости, бодрствования и сознания всего открывшегося ему он не будет свободен уже никогда, потому что трезвость, бодрствование и сознание даны ему для служения окружающим его пожизненно спящим, или полупробудившимся, или засыпающим на каждом шагу беднягам.
*
Таким образом, о свободе можно начать хотя бы думать и говорить только тогда, когда нас разбудили, и только относительно спящего мира, этого необъятного вечного сонного царства. Но как только нас высвобождают от всеобщего сна, мы сразу же становимся невольниками бесконечной благодарности Тому, Ктó нас пробудил и освободил от иллюзий снотворной свободы.
*
Если человек хочет радоваться завтра, то сегодня он должен плакать. Если он радовался вчера, то обречён плакать сегодня. Кто годами не плачет, тот будет рыдать годами. Кто не плакал всю жизнь, будет ввергнут в плач и скрежет зубов — не знаю, на какой срок. Но только слёзы, только плач, только рыдания и сокрушение о своих проступках, о своём тайном своеволии и лукавстве, скрытности, обманах, невысказанности, умолчании, трусости возвращают нас в Руки Божии, дают возможность претерпеванием мук от угрызений Совести искупить наше наивное или омерзительно сладострастно-злостное иллюзорное самовластие.
*
Свобода — это возможность совершить ошибку, ошибку, которая обязательно должна быть совершенá, так как только благодаря ошибкам мы понимаем, кáк действовать правильно. Но посмотри́те, кáк потом мы не хотим, чтобы кто-то знал о наших ошибках, о плодах нашей дурацкой свободы, кáк нам хочется стереть эти ошибки, особенно если они вызывают в нас отвращение к самим себе и грозят нам отвращением к нам других людей; кáк мы казним себя за то, что соблазнились свободой и воспользовались возможностью доступных нам материальных удобств и душевных удовольствий, чтобы взять то, чтó легче, а не дожидаться того, чего дождаться трудно, когда удовлетворили свою животность и духовность, не подумав об удовлетворении нашей нравственной природы и покое Совести.
*
Ведь посмотри́те, чегó вообще желает наша свобода. Чтобы нам никто не мешал удовлетворять наши животно-духовные потребности, сиюминутное дурачество, раскормленные похоти, продолжительные пристрастия, укоренившиеся привычки, чтобы нас никто не лишал удобств, облегчённости, покоя, лести, тщеславия, похвал, доступности желаемого, досягаемости вожделеемого, безответственности за всё это или хотя бы неответственности за мысли, словá, поступки; чтобы нас никто не принуждал выбирать средства достижения цели, (ибо это так хлопотно — думать, кáк сделать так, чтобы никто не пострадал), чтобы у нас всегда была возможность скрывать то, за чтó нам стыдно, если об этом узнают, но не стыдно, если не узнают, чтобы у нас всегда оставалась возможность лгать так, чтобы нам верили, а самим не доверять никому, — одним словом, чтобы нам никто не мешал прожить бессмысленной жизнью и подохнуть бессмысленной смертью, — вóт чего желает наша свобода. Поэтому, чтобы стать человеком и оставаться человеком, нужно всю жизнь бороться со своей свободой.
*
Состояние свободы всегда относительно и поэтому, если подумать о том, относительно чего или кого человеку дана свобода, то о чём или о ком это мы подумаем ? Мы подумаем только о Боге или о Природе, это уж как кому понятнее. И вот у Бога или у Природы есть законы и законы эти благи, они никому и никогда не причинили и не могут причинить вреда. И вот человеку даётся свобода относительно именно этих законов, то есть ему даётся возможность отступления от благозакония, благопорядка, благотворения, от благотворности, а значит даётся возможность творить их противоположности — вред и погибель, в сáмом же безобидном случае совершить хотя бы одну простительную или непростительную ошибку, промах, оплошность, неприятность.
*
А теперь посмотрите на детей Природы: животных, птиц, рыб, насекомых, пресмыкающихся, им же нет числа. Посмотрите на камни, вóды, ветры, травы, деревья, звёзды, луны, солнца, планеты. И подумайте: могут ли они совершить хотя бы одну ошибку, выйти из-под Власти Блага, из-под Власти Порядка, Гармонии, Славы и Величия Мироздания, причинить вред, соблазнить и столкнуть кого-то в погибель. Это исключено. Потому что они несчастны, им, видите ли, не дано великое благо — свобода, эта бессмысленная дурь, которая дана человеку, и которой он то ли хвалится, то ли тяготится, но с которой ни в коем случае не хочет расстаться, думая, что а вдруг хоть однажды, хоть когда-нибудь, хоть в чём-нибудь она принесёт ему хоть один добрый плод и тем самым докажет, что всё-таки имеется возможность жить счастливо и без Бога и без Природы. Но она никогда не приносила и не может принести добрых плодов и счастья, потому что все добрые плоды вечно пребывают в Боге и в Природе, а Бог и Природа не нуждаются в том, чтобы Их богатство пополнялось идиотом под названием человек, о чём осознавший сие и возгласил: блага мои (выдуманные и искусственные)Тебе не нужны.
*
Таким образом, и Бог и Природа принесены в жертву человеку, в жертву его свободе, а точнее его желанию свободы, чтобы он, побаловавшись этим желанием и этой иллюзией, подурачившись ею, навредив и себе и всем, поиздевавшись и над Богом и над Природой, осознанно отказался от этой погибели, возненавидел её и больше не смел прикасаться к ней даже мыслью во веки веков. Таким образом, Бог терпит, Природа терпит, пока человек экспериментирует и изучает и смакует свою иллюзию.
*
Если у человека нет свободы, если Бог производит в нём и хотение и действие по Своему благоволению, то получается, что всё делает Бог ?
Непременно, но это если спуститься на самую глубокую внутреннюю глубину душевных явлений, — на поверхности же человек почти всё приписывает себе.
*
Создатель двух миров, имеющий ключи ада и смерти — есть единственный Господин каждого хотения и действия. Просто одних несвободных людей Он отодвигает от Себя подальше, а других несвободных приближает к Себе вплотную. Первых Он погружает в иллюзию свободы, которая льстит их самолюбию, наполняет миражами и жаждой творческих свершений, благодаря чему они создают ещё более иллюзорный мир, чем тот, какой им дан от начала; других полностью извлекает из океана всех иллюзий, не давая им ни сил, ни возможности жить в иллюзорном мире, а если они противятся и пытаются вернуться к иллюзорному существованию, просто умерщвляет разными способами.
*
Ответственность, неответственность, безответственность. Все три состояния свидетели несвободы человека.
*
Слушайте, и хоть бы один раб поразмыслил о свободе и написал маленький трактат на эту тему, — так нет. Оглянитесь, пройдитесь по истории и посмотри́те, ктó рассуждал, ктó спорил, орал, дискутировал, оскорблялся и оскорблял, штудируя тему свободы, свободы воли, свободы выбора, предопределения и прочей галиматьи, — всё это были одни господá, то есть одни обслуживаемые, обеспечиваемые, защищаемые, уважаемые, — вóт ктó имел хоть какое понятие о свободе и свободности, имел, потому что имел опыт свободы, то есть мог позволять себе шататься и болтаться гдé угодно, потому что имел беззаконную освобождённость от трудов насущных, от пролития пóта, слёз и крови, а значит потреблял чужие труды и не перетруждался сам. Рабам же такое и не снилось, или только снилось, а так у них была лишь одна мечта — хоть бы не засекли дó смерти, не казнили за пустяк, не то что ”свобода”, ”воля”, ”выбор”, ”независимость”. Так о какой свободе без зазрения Совести и на полном нравственном основании могли мыслить, говорить, спорить, писать и что-то утверждать те, чья свобода обеспечивалась чужой несвободой, чужими трудами, слезами, жизнями, муками и смертями ? — Не смешите, всё это болтовня.
*
Если, в конце концов, разумная душа понимает весь ужас и гибель свободы и, отрекаясь от неё, возвращается в своё вечное положение, сливаясь с Богом в одну волю, то вся свобода только в том и заключается, что человек оставляется на свою волю для того, чтобы познать Волю Божию. Для этой своей воли создан отдельный специальный мир и без этого мира познать Твой Мир невозможно так же, как нельзя познать верх без низа, право без лево, глубину без мелководья. Это очень благоустроенный мир, в нём есть всё, всё, чтó угодно, кроме Тебя, а если в нём нет Тебя, то в нём нет ничего подлинного и вечного, а если в нём нет ничего подлинного и вечного, то и подлинной и вечной свободы в нём тоже нет, а есть только мираж, фанто́м, иллюзорный, призрачный, фальшивый, одинокий, брошенный и по этой причине более чем достаточный, чтобы начать искать Тебя, познавать Тебя и приближаться к Тебе.
*
Чем ниже опускается человек, тем больше, надо понимать, у него свободы. Другими словами, чем больше свободы даёт себе человек, тем ниже он опускается. А те, кто, опускаясь всё ниже и ниже, хотят ещё и выглядеть чистыми и праведными, опускаются ниже уже́ самых низких, то есть это уже конченые дьяволы.
Чем выше хочет подняться человек, тем чаще, больше, глубже и тоньше он отказывается от свободы. Свобода — это разгул, бешенство, бесовство, баловство, самопотакание, трусость, боязнь лишений и жертвенных страданий, то есть свобода — это не верх, а низ, не чистота, а грязь, не растение, а бурьян, не гармония, а какофония, не небеса, а могильные черви, не здоровье, а раковые метастазы.
*
Если человек занят делом, то ни о какой свободе речи быть не может. Если человек занят баловством, то вот только для этого баловства ему и нужна свобода. Всем бездельникам и болтунам всю жизнь выгодно оставаться без истинного дела и чувствовать, переживать, пережёвывать, смаковать, облизывать свою свободу, утешая и обманывая фальшивыми обещаниями свою Совесть, одурачивая Её мечтами о том, что где-то когда-то они дойдут до дела и обязательно расстанутся с свободой. Но этого никогда не произойдёт, потому что всякому делу своё время, а время не ждёт.
*
Кáк всё пережить, кáк вытерпеть всю эту вашу свободу и дождаться того дня, когда вас вырвет от неё и даст возможность вашей душе испытать адские стеснения, дабы вы сделались достойными вкусить блаженство, разумность и смысл Божественной Несвободы.
*
Всё нужно для нашей вечной любви, в том числе и свобода. Любовь же вечная невозможна без предоставления свободы, то есть без этого безжалостного выбрасывания нашей души на помойку мира сего, без этого равнодушного отдания нашего сердца на растерзания стихий и похотей, мечтаний и страстей, нытья и скуки, толп и одиночества, друзей и врагов, тиранов и анархистов, фанатиков и циников, ценителей и гонителей, истязателей и целителей, мессий и антихристов, истин и заблуждений, талантов и бездарностей, путей и тупиков, тьмы и прозрений, смысла и бессмыслицы, здоровья и болезней, святости и скверны, славы и безвестности, жизни и смерти. И тысячи, тысячи и миллионы душ веками могут жить в котловане этой пресловутой свободы и ни о чём не мечтать дальше благополучия своей плоти и удовольствий своего духа. А мы будем умирать.
Но ведь и мы не мечтали бы ни о чём, получись у нас всё то, чéм были наполнены наши мечты. Но почему-то же не получилось. А почему ? А у кого получается ? И у кого получается так, чтобы всё было чисто, не бессовестно, не бесстыдно, безвредно, благотворно во всех отношениях, так, чтобы можно было детям рассказать, людям в глаза смотреть, пред Богом явиться с поднятой и радостной головой ? У кого ? В том-то и дело, что ни у кого, в том-то и дело, что миллионы готовы жить и живут кáк угодно, только бы жить. А мы, лишь пригубив кáк угодно, понимаем, что не можем согласиться с кáк угодно и начинаем искать только то, что́ угодно и кáк угодно Тебе: честно, совестно, стыдно, искренно, правдиво, самоотверженно, братолюбиво, благотворно для всех. И потому нам негде преклонить голову в мире птичьих гнёзд и звериных нор человеческих страхов и слабостей, и потому мы умираем в прогрессирующих достижениях их свободы — в этих вавилонских башнях цивилизаций и государств, в толпах этих окультуренных зверей и дьяволов, и ищем только Тебя, Любовь моя, только Твой Лик, только Твою Душу, Твоё сердце, Твой Разум, Твой Мир, Твоё Дыхание, потому что мы — Твои капли, Твои искры, не могущие и не желающие жить без своего Источника, без своего Огня, а Ты даже ради нас не можешь существовать в этом мире, в мире, какой дал им, и дал, скорей всего, для того, чтобы воспитывать нас, ибо чéм же нас ещё можно воспитывать, как не ими, какая плётка, какая пытка, какое наказание для нас хуже, чем постоянно дрожать от страха растворится в небытии этого ада, этого стада и стать частью этой мировой двухэтажной помойки, где на нижнем этаже всё искренно и грязно, а на верхнем всё чисто и лживо, и где нет места, в котором всё искренно и чисто. Так гдé же нам быть ?
И вот всё это есть свобода ! А наша жизнь есть постоянная бегство от плодов этой досточтимой свободы, потому что ни единого благого плода она ещё никому не принесла, потому что ни единого благого плода без Тебя, без узилища Твоей Воли никто и ничто принести не может. Наше положение неописуемо.
Они же нарочно сделаны так, созданы так, чтобы их слепота была превыше их сознания и вообще превыше всего, чтобы основой всех их мыслей, чувств, слов, поступков, деятельности и свершений было невидение Тебя. И это невидение Тебя и есть их свобода. Их слепота есть их свобода. Тебя нет — их свобода. А если Тебя нет, то делать можно всё, что́ захочется — и в данный момент и всегда. Но это есть и их несвобода, потому что они не могут быть другими, а тем более иными, а значит не могут избавиться от своей слепоты и от своей свободы и вырваться из неё. В свою очередь, мы также не можем перемениться и возлюбить их свободу больше Тебя.
Таким образом, все нужны, все необходимы — и звёзды и тьма, на фоне которой сияют звёзды. Светлее звёзд воссияют лица тех, которые имели воздержание, а наши лица — чернее тьмы. — То есть сиять будут дýши тех, которые возненавидели свободу, а свободные дýши будут чернее тьмы.
Но их чёрные дýши нужны так же, как и наши светлые; их каменные сердца́ нужны для того, чтобы оттачивать на них грани наших гибких совершенств. Все нужны Любви и Правде. С помощью них Нас рождают, растят, кормят, воспитывают, охраняют, ведут, направляют, останавливают, запугивают, обнадёживают, огорчают, воскрешают и убивают, поносят и прославляют. Принося их в жертву Нам, Нас приносят в жертву им, благодаря чему вовеки существует взаиможертвенное восхождение к Миру Вечного Единства. Кáк бы я ни ненавидел их свободу, на фоне которой мои цепи горят огнём мученичества, я всё равно помню, что меня привели и заковали в эти цепи любовь и жалость к ним, страх быть виновным перед ними, боязнь навредить кому бы то ни было из них. Я ненавижу не их ду́ши, а их поведение, и мне каждый день и час нужно отделять в своей памяти их ду́ши от их поведения, которое не может быть другим, которое создано для мученичества моей любви и правдивости. Их мощь уступает лишь силе моей любви к Вечности; их смерть побеждается только жизнью моей любви.
Тебе нужно наше страдание, наши муки. Для чего ? Конечно же, для блага. Мы можем всю жизнь кричать от боли и ужаса криком Иова, но ничего не изменится, Ты ничего не ответишь, как ничего не отвечал ему, и это усугубляет мучения, но мы ведь и нужны только для мучения. Все соприкосновения с миром сим для нас — мучение, это соприкосновения с пыточной машиной. Откройте Псалмы, послушайте эти вопли. Это ли не вопли из застенок, из пыточных подвалов, вопли мучеников, которые не могут не то что жить, а даже находиться среди… среди чего ? Среди коварства ? подлости ? предательств ? корыстолюбия ? неправды ? мздоимства ? лжи ? болезней ? искалеченности ? Нет — среди всё поядающего страха, порождающего всё перечисленное, глубокого основанного, несдвигаемого страха, который является причиной всех внутренних и внешних движений человека. А всё перечисленное это всего лишь средства избавления от страха, которые сколько ни к ним ни прибегай, не избавят от него. Зато посмотри́те, как легко они даются им — эти средства, как талантливо и изобретательно умеют они ими пользоваться — как последовательно, неизменно, порой, виртуозно, а иные в совершенстве. Ктó как не Ты создал сердца всех их и вникаешь во все дела их, учишь их и наставляешь, кáк каждому с помощью хоть правды, хоть неправды успокоить свой страх, — Ты, Который учит человека разумению. — Не они же себя создали, не они же себя учат и наполняют свои внутренности тем духом, который делает их едиными в действиях, мыслях, словах, поступках, обычаях, традициях. Не Ты ли отдал их во власть этого страха, из которого они никогда не выберутся. — И то, что они боятся страха там, где нет страха, им не понять.
Мы, осознав гибельность свободы, отрекаемся от неё. У них при определённых обстоятельствах надо её отбирать, сами они избавиться от неё не могут.
Иногда, мельком я завидую их свободе, но только мельком, потому что уже в следующее мгновение в воображении вижу её плоды. — Я позавидовал безумным. — Да, иногда им можно позавидовать, ведь им всё позволено, с них ничего не спросится, им всё простят, им даже в вину ничего не поставят, они же никогда не ведают и не представляют, чтó творят.
Нам же нельзя ничего, мы виновны во всём — с рождения и до кончины, а может быть ещё до рождения и вовеки веков, и если бы мы позволил себе отдаться зависти к их свободе, (хотя это немыслимо уже только потому, что мы отрезаны от них), нас растёрли бы в пыль и каждая пылинка вопияла бы: «Прости, прости меня, Господи !», — и не простили бы, потому что слишком много на нас затрачено сил и средств, чтобы прощать нам даже безвредную оплошность. Ибо мы не для того, чтобы нас прощать, я для того, чтобы простили их, чтобы на них не возложили вину.