Война. Сколько ужаса, боли, страха и горя в этом коротком слове… Нам – поколению, не знавшему масштабных и кровопролитных сражений, остаётся только догадываться о том, что довелось пережить участникам тех событий. Мы плачем над строками художественных произведений о войне, мы с содроганием всматриваемся в экраны, когда идут фильмы о Великой Отечественной. А они всё это видели своими глазами. Все. Даже самые маленькие дети, которые в те годы только начинали жить.
Маленькая девочка Света Поплавская родилась на Украине в 1937 году. До войны оставалось четыре года. Всего четыре года безмятежного детства с мамой Клавой и папой Колей. А потом пришло большое горе. Горе, которое коснулось каждой советской семьи. Семья девочки Светы не стала исключением. Воспоминания о том времени навсегда, как осколки рвущихся снарядов, врезались в детскую память.
Пока небо было мирным
Мама у меня совсем неграмотная была – вовсе не умела ни читать, ни писать. В школу она не ходила. В колхозе в поле работала с утра до вечера. Потом все домой уходили, а мама оставалась и на ночь, потому что дома была злая мачеха, которая её обижала. Моя родная бабушка очень рано умерла, вот и приходилось маме терпеть все нападки и издёвки. Часто мама рассказывала, как ходила босой до самых холодов: «Ноги, - говорит, - постоянно грязными были, до кровавых ран стерней исколотые».
И всё-таки папа мой разглядел в этой босоногой девчушке свою судьбу. Его в этот же колхоз прислали парторгом в 1936 году, после того как он в армии отслужил. Девчата все, конечно, как с ума посходили! Многие за ним бегали. Ещё бы! Молодой, красивый. А никто молодому парторгу Николаю не глянулся, кроме красавицы Клавы. Мама высокая была с богатыми густыми длинными косами.
А мама себя цыганкой считала. Её, когда в 1933 году голодомор был, цыганам отдали. У цыган она и жила. Её потом и в селе цыганкой звали.
Так вот, папа её когда замуж позвал, она ему и говорит: «Да что Вы, дядька парторг? Я ж цыганка! Я и неграмотная! Вон сколько красивых девчонок!». А он на своём стоит: «Нет! Только ты мне нужна. Только ты мне нравишься». Поженились.
Папа маму в город забрал, в Молочанск. Он там получил должность секретаря партийной организации то ли городской, то ли районной. Мама в городе не работала – уже мной беременная была. Папа с утра, уходя на работу, даст ей букварь и накажет: «Вот отсюда и до этой странички прочти, а вот это выучи». Так он её грамоте обучал. Вскоре и я родилась. А через три года братик Коля.
А завтра была война
Когда началась война, папа добровольцем на фронт ушёл. Мог не пойти – у него бронь была. Но сам попросился. Мне кажется, что он знал заранее, что война будет. Думаю в руководящих кругах, где папа работал, догадывались об этом.
Перед тем, как уйти, папа накупил нам одёжки и обуви много-много – от маленьких до больших размеров, чтобы «на вырост» было, на годы вперёд. Когда дедушка приехал нас с мамой из города забирать, наших с Колей вещей целый воз получился. Наверное, на десяток лет вперёд нас папа постарался одеть-обуть. Видимо рассчитывал и понимал, что не скоро война закончится.
А потом всё как-то быстро было. В июле-августе у нас уже были немцы. Они же по Украине победным маршем шли вначале. Заходили в дома, отбирали всё, что было в семьях. Нас всех повыгоняли. Сами заняли наши дома. А мы – кто где: кто в подвале, кто в сарае жили.
Но страшнее немцев были свои – предатели, которые в полицаи пошли. Списки неблагонадёжных составляли – кого под расстрел надо. В списки эти попадали семьи коммунистов. И это делали свои же – односельчане.
Тогда ещё, помню, церкви разрешили открыть. В каждом селе поп был. И поп был, мне кажется, кем-то вроде связного. Он пришёл к нам ночью, постучал в окошко и попросил дедушку выйти. Рассказал дедушке, что утром маму и нас с братиком расстреливать поведут.
И повёл нас дед ночью через Пришибскую гору к староверам. Там у него какие-то родственники были или знакомые… Точно и не вспомню уже. Стали мы у староверов жить. Там нас не трогали, потому что не знал никто, что мы там.
На волосок от смерти
Потом в 1943 году немцы начали отступление. Нас всех собрали – женщин, стариков, детей – и гнали перед собой к Днепру. Наши стояли под горой тогда, а немцы на горе. Уходили немцы, прикрываясь нами, между нами шли. Уже возле Днепра нас вечером закрыли всех в каком-то сарае, а утром мы уже все в Днепре должны были быть – так они хотели через реку перебраться. Наша-то авиация, когда спускалась ниже, видели, что гонят детей, женщин и стариков – не бомбили, по нам чтобы не попасть.
Вот и сидели мы в этом сарае: мама со мной и Колей, мамина сестра двоюродная… Да все сидели – нас много там было. Ночью сарай открыл немецкий солдат. Караульный, мы так думаем. Подал маме буханку хлеба, завёрнутую в целлофан. Я так хорошо это запомнила, потому что целлофан нам в диковинку был – у нас такого тогда вообще не было. Подал он маме эту буханку и говорит: «Вех! Вех!», - «уходи», значит. А сам руками, жестами на нас показывает, на себя: «У меня, - мол, - тоже киндер есть, есть дети. Уходи! Уходи!». Утром этот сарай сжечь собирались вместе с нами – так он смог объяснить.
Мама убежала вместе с нами. И мы прятались в каком-то пулемётном доте, под землёй. Мама закрывала нас собой и всё время просила: «Диточки, тольки не плакайте!». Мы и не плакали. Слышали, как наверху бой идёт, стреляют, бомбят, немцы ходят. Потом стихло всё. Мама услышала русскую речь и выглянула сначала сама. Увидела, что наши идут. Вывела нас.
Немцы, когда отступали, гнали с собой и скот. Наши солдаты поймали маме корову. Мама её подоила и покормила нас молоком. Теперь мы уже пошли назад, в село, домой – в Чапаевку.
Пришли домой, а дома-то и нет
Пришли. Ни одной избы нет. Всё разрушено. Только печные трубы торчат. А уже холодно было – осень 1943 года. Жили мы сначала в какой-то землянке. А по весне вдовы начали собираться. Мы – дети – лепили «глину»: собирали мусор, солому, глину и замешивали всё это. Мы маленькие месим, а женщины лепят что-то вроде кирпичей – лепёхи такие. Один слой выкладывали, второй следом… Так и построили одной женщине халупу, другой, третьей. Все вместе.
И так мы жили где-то годов до 50х. Мама в колхозе бригадиром работала. Свеклу выращивали – «буряки».
Голодные всегда были. Есть было нечего. Мама пойдёт на работу, а нам с Колей накажет: «Так, дети! Нарвать щарицы и лободы (лебеды)». Мы ходили рвать. А когда ещё щавель конский попадался – вообще красота! Мама после работы эту травку перетирала. А в колхозе за трудодни давали такие круги – «макуха» их называли. «Макуха» эта получалась из семечек на маслобойках. Масло сдавали всё государству – всё для фронта, всё для победы. А вот то, что оставалось после маслобойки – по сути, шелуха спрессованная – то и называли «макуха», то и отдавали людям. Мама из неё и травки месила тесто, пекла маленькие лепёшечки и давала нам по одной. Больше не давала. Ставила в печку на тарелочке: «Не троньте!». А есть так хотелось! Я встану, Коля мне на плечи заберётся и достанем эту тарелочку. Каждую лепёшечку ровненько-ровненько по кругу отгрызём, надкусаем и обратно тарелочку приберём, будто не трогали ничего. Мама это, конечно, замечала. Плакала. Даст нам вечером ещё по одной лепёшечке, а сама плачет сидит. Я всё думала тогда: «Жалко ей этих лепёшек, что ли?».
Потом уже дедушка (мамин отец) стал приезжать к нам рыбачить. Рыбы почему-то тогда не было, а раки были. Дед наловит раков, мы наварим их и едим. А позже и гуси дикие с дикими утками появились. Мы ребятнёй собирались и ходили «драть гнёзда» - яйца собирать. Всё полегче стало жить.
Маму, как бригадира, представили к награде. Сам Калинин лично вручал ей медаль «За доблестный труд в годы Великой Отечественной войны», в Москву для этого маму вызывали.
А папа ушёл и всё – не вернулся. Мы уже после войны получили извещение, что он без вести пропавший. Женщины-то тогда все ждали мужей домой. И мама всё ждала.
Вместе с папой уходили на фронт трое его братьев. Двое старших вернулись, а папа и самый младший брат – нет. Войне понадобились молодые.
От папы только одно единственное письмо было: «Клавочка, мы сидим на передовой. Сейчас собираемся, начинается бой. Береги себя. Береги детей. В следующем письме напишу подробнее и вышлю тебе аттестат о получении моей зарплаты».
Но писем больше не было – тогда уже к нам немцы пришли.
Это письмо, как и все книги, немцы сожгли во дворе. Но мама помнила его строки всю свою жизнь.
Девочка Света Поплавская давно уже выросла. Теперь она бабушка Света. Выросли уже её трое дочек, растут внуки и правнуки.
Маленькая Света и её братик Коля тоже вышли из этой войны победителями: они выжили! Выжили, вопреки всему. Выжили, благодаря маме. Благодаря немецкому солдату, открывшему сарай и протянувшему буханку хлеба. Благодаря советским бойцам-освободителям, защитникам Родины. Не только выжили, но и прожили достойную жизнь, воспитали достойных людей. И через всю свою жизнь пронесли память о тех страшных днях, месяцах, годах.
Все фотографии к статье предоставлены дочерью бабушки Светы - Оксаной Малицкой.
Понравилась история? Ставьте «лайк» и подписывайтесь на канал. Будем рады прочесть истории о ваших близких в комментариях.