(книга «Больше, чем тире»)
Эх, а ведь я же совсем забыл про то, что в нашем Калининградском Высшем Военно-морском училище и только у младших курсов был ещё один особый вид дежурства – это хозвзвод. Хозяйственный взвод. То есть в экстремально-страдный (или страдальный) период в училище на весь световой день для отдельного юношеского взвода вводилось аграрно-дежурное положение. АВРАЛ!
Дело в том, что для обеспечения бесперебойной поставки курсантским организмам витаминов, аминокислот, углеводов и прочих микроэлементов в необходимых количествах наше училище ежегодно и исключительно по осени производило пополнение своих закромов и сусеков различными овощами и разносолами с заквасками в астрономических объёмах. Шутка ли – бесперебойно и сытно (по-уставным нормам) в течение года прокормить почти две тысячи человек. Поэтому именно с конца лета и до самой глубокой осени в наше училище практически ежедневно прибывали запасы различного свежего и полуконсервированного провианта. Неимоверные запасы картошки – не только свежей и засушенной, но даже консервированной. Капусты – свежей и квашенной, а также свеклы и морковки, даже огромные деревянные бочки с жутко просоленной семгой, не говоря уже о селёдке. Но главной гастрономической фишкой училища конечно же были знаменитые вечно-зелёные кисло-солёные помидоры в бочках. Вот о них и пойдёт наше повествование в этом рассказе «Кислое дело».
Про главный курсантский помидорный деликатес наш училищный свинопас – такой кругленький, маленький, неопрятный и вечно злой мичман с училищной свинофермы каждым вечером жёстко и яростно инструктировал своим пронзительным матом очередной заступающий камбузный наряд, чтобы те не выбрасывали в бочки с помоями эти кисло-зелёные недозрелости. При этом он громко причитал, что мол от них свиньи мрут, курсанты эту дрянь не едят, а просто выбрасывать жаль – это совсем не по-советски и жутко расточительно…
Признаться, я весьма далёк от той мысли, что причиной крушения Советского Союза явилось именно то, что за всё это советское время подлые курсанты нашего училища всех поколений так и не приручились есть эту зелёно-помидорную гадость - своеобразную предтечу дикой изжоги и язвы желудка, хотя это было и неблагодарно, неблагородно, расточительно и совсем не по-советски…
Но, говоря по совести, всех нас долгие пять лет мучал один и тот же вопрос – а почему же помидоры заквашивали именно зелёными? И в чём же таилась, как говаривали Ильф и Петров, та самая сермяжная правда, она же посконная, домотканая и кондовая? Что же такого особенного таилось в этих загадочных зелёных ядерных ядрёных помидорах? В них больше всего стероидов и протеинов сохраняется что ли? А может просто они, будучи в своём зелёно-ядовитом состоянии, значительно снижают у курсантов уровень тестостерона и улучшают кровообращение головного мозга? Ответ за эти пять курсантских лет нами так и не был найден, ну а потом этот вопрос сам собой отпал, рассосался, словно ложная беременность, когда этот уникальный разносол вышел из нашего уже офицерского пищевого рациона.
Но вот в то субботнее утро 26 сентября 1987 года, такое яркое и по-летнему тёплое и солнечное, наш 312 класс освободили от всех занятий и объявили высоким соизволением начальника тыла хозяйственным взводом. Этим днём в бывшую столицу Восточной Пруссии, а ныне - в город Калининград - в товарное депо Южного вокзала с просторов пока что Советской Украины наконец-то прибыл долгожданный состав с буро-зелёными заквашенными деликатесами в 200-килограмовых бочках для дважды Краснознамённого весьма Балтийского флота, пять вагонов из этого состава были предназначены для нашей системы.
И вот мы, переодевшись в старое рабочее платье, радостно жмурясь персидскими котярами теплому сентябрьскому солнцу, пришли к мрачному складу около спортзала к начальнику продсклада на поклон. Начальник продсклада был высоким статным и седовласым старшим мичманом с греческим в профиль гордым носом и квадратным римским волевым подбородком. Его глубоко посаженные глаза безжалостно буравили новобранцев сквозь кучево-дождевые облака поседевших бровей. Но при виде нас он почему-то сначала обрадовался как мальчишка, получивший в подарок большую коробку с солдатиками, и только немного позднее уже с видом смертельно раненого адмирала Нельсона сразу же определил диспозицию нашей предстоящей баталии:
- Так! К нам прибыло пять вагонов с бочками. Требуется в срочном порядке освободить эти вагоны, чтобы не платить штрафы за их простой. У нас всего два грузовика, поэтому для погрузки бочек в кузов мне нужны двадцать богатырей.
Тут же с тщательной придирчивостью им были выбраны наиболее атлетически сложенные курсанты из нашего взвода. Остальные человек двенадцать были оставлены внутри училища для приёма грузовиков и его незамедлительной разгрузки на специальном складе как раз недалеко от автопарка. В число субтильных счастливчиков внутреннее-училищной выгрузки попал и ваш покорный слуга. Чего уж там скрывать, ну не отличался я "гераклообразной" физической кондицией – это подтвердят все мои однокашники. Но вот беда. Пока грузовик ехал к товарной станции южного вокзала Калининграда, и пока там богатыри и витязи нашего второго взвода самоотверженно загружали 200 килограммовыми боками с помидорами несчастный училищный бортовой грузовик, в это же время в училище по важному делу из оставшейся группы сушёных Гераклов и вяленых Самсонов для иных хозяйственных нужд было изъято ещё восемь человек.
И таким образом, на квашенном вонючем складе с прошло-сезонными слегка подёрнутыми пушистой плесенью огурцами и почерневшей от местного климата и антисанитарии квашенной капустой осталось всего четыре человека увы не самого Ильямуромского телосложения, которые и должны были выиграть нынешнее сентябрьское Трафальгарское сражение с кислыми помидорами.
И вот в тот самый роковой час, когда грузовик прибыл с разгорячённо-восторженным мичманом-Нельсоном на осиротевший склад, то его (пока ещё) обоим глазам предстала удручающая картина не из толпы лениво скучающих тщедушных грузчиков, а всего на всего из четырёх Алёшек Поповичей без коней, без луков, без стрел и без колчанов, и без дубинок-суковаток. Сгущу ещё больше краски в глубоко-декольтированном реализме - горделивого старшего мичмана встречали вконец запуганные видом исполинских 18-ти бочек с помидорами решительно паникующие четыре вялых мушкетёра с соломенными шпагами и скромными чёрными пилотками с красными «звездями» вместо шикарных широкополых шляп с задорным плюмажем...
Но мичману некогда было миндальничать с местными воблообразными кильками. Он просто заорал на замерших в нерешительности желторотиков:
- Ну чего встали, сопляки? Разгружайте всё! Да поживее! Люди на вокзале ждут!
- Фсёооо?!!! – мы обалдевши уставились на Шевардинский редут из бочек.
- Нет блин, через одну. Чётные бочки выгружаете вы, а нечётные – буду я! – съязвил начальник склада и уже с криком раздражённо добавил, - Конечно же всё, засранцы!
- Но нас ведь так мало, - запротестовали «засранцы».
- А мне на это как-то бубликами и баранками на ваши пилотки накакать! Разгружайте! – рявкнул наш местный Нельсон, злобно вращая (пока ещё) обоими глазами, и нещадно испепеляя каждого из нас, - вы обязаны в кратчайший срок всё разгрузить или тут же родить! ...
И мы согласились! Согласились все разом рожать и разгружать! Поэтому все вчетвером и разгружали и тут же при нашем Нельсоне прямо тут же – в грязном прокисшем складе и рожали. Рожали, искренне! Громко крича и неистово надрываясь под дружественные матюги и вдохновлённые увещевания нашего микро-адмирала! Рожали громко и надрывно!
Процедура выгрузки была душераздирающей - не для впечатлительных и морально неустойчивых зрителей. А уж тем более – не для наших пап и мам. Даже наш микро-адмирал Нельсон иногда выбегал на свежий воздух, чтобы покурить, перевести дух и немного охолонуть от подступавшей матерной волны злобного сочувствия к рожавшим, замешанного на безнадёжной обречённости.
Двое из нас кантовали бочку к краю кузова, неистово чертыхаясь и матерясь, и переворачивали её на бок, неизменно при этом обдирая со своих пальцев свежую юношескую кожицу, и попутно прищемляя каждый раз свои различные выступающие части тела. Потом эту бочку подкатывали к краю кузова к двум специально проложенным для этого случая длинным и толстым доскам и отпускали бочку вниз – на погибель двум своим собратьям.
А внизу - уже мы - двое, кряхтя и громко охая, и тоже матерно причитая и шипя друг на друга, принимали подлую непослушную тяжесть на свои впалые груди (или грудя), и медленно спускали бочку на пол склада, после чего перекатывали её в угол склада. Там под одобряющие обсценные команды нашего Нельсона мы ставили её на попа и, тяжело отдуваясь, опять же под те же обсценные мичманские причитания на полусогнутых и вялых ножульках-щупальцах возвращались к грузовику. А там, уже торжествующе поглядывая на нас, два наших добрых, но коварно-одиозных собрата, нетерпеливо подталкивают к нам очередное деревянно-пузатое чудовище.
И мы с Женькой - моим помощником и собратом по несчастью опять, причитая и кудахтая друг на друга, сызнова рожали уж в который раз:
- Тащи, держи, терпи. Сцука! Падает же! Ловиииии! Гадину! Блииин!
И мы тащили, спускали, держали, ловили и катили… эту гадину и эту сцуку, блин!
И всё БЫ было БЫ ничего БЫ, но над нами стоял этот зануда-мичман изувер-начальник продсклада с погонами микро-адмирала и постоянно с Нельсоновским издевательством непрерывно и вдохновлённо орал на нас:
- Давай! Живей! Быстрей! Скорей! Не спай! Давай! Пихай!
Наверняка начальник продсклада был искренне уверен в том, что своими воплями он нас настолько мобилизовывал и вдохновлял, что мы обязательно после его заклинаний просто обязаны были стать чуть-чуть сильнее Сталлоне и Шваргнеггера вместе взятых, но увы… его стенания нас только сильнее расхолаживали и отбивали желание совершать нечто героическое даже на складе кисло-помидорных изделий. Просто началась элементарная нервотрёпка, моральное изнасилование, а также тихая паника с примесью вселенского пофигизма.
Так, под военно-занудное нытьё начальника продсклада мы еле дыша, слегка причитая, совсем уже не матюгаясь и не пукая (потому что сил уже не было), разгрузили ещё пару грузовиков. Уже заканчивалось время ужина, на который мы так и не сходили, как впрочем, и пропустили обед, желая угодить вечно ноющему Нельсону, но наш патриотический порыв он так и не оценил. И когда по прибытии очередной загруженной под завязку бочками в два ряда машины, мы попытались попросить микро-адмирала отпустить нас на ужин, тот разразился такой неистовой бранью и угрозами, будто мы вот прямо здесь цинично и публично надругались не только над всей Советской властью, но и заодно над всей его микро-адмиральской роднёй…
Одним словом, он нас так и не захотел отпускать на ужин.
Узревши это, наш Женька – ну якобы просто так - немного аккуратно и слегка неправильно направив бочку наискось доски, демонстративно опрокинул её на себя по касательной – ну чтобы не насмерть пришибло!
При этом он показательно-героически повредил себе руку и разодрал рукав и брючину робишки. Его театральные вопли, истошные крики и предсмертные причитания перемежались со вполне логичными и откровенными угрозами в адрес оторопевшего и не на шутку испугавшегося Нельсона:
- А вот теперь, товарищ СТАРШИЙ мичман, Вы пойдёте прямиком под трибунал за то, что не обеспечили безопасность при проведении хозработ, и вас неизменно понизят в должности и звании за нанесение тяжких увечий отдельным представителям будущей надежды Советского флота!!!
Женька умел изысканно и витиевато формулировать и строить фразы и утверждения в удобном для себя или для своих однокашников направлении. Ну помните рассказ про него «Некомсомолец»? Вот и в этот раз он сел на свой конёк красноречивого абсурда и искренне разыгрывал водевиль в прокисшем складе под пузырившееся амбре недоквашенных молочно-кислых помидоров из разбитой бочки!
Мичман, в ответ психуя и дико нервничая, в свою очередь сначала опешил от вопиющей справедливой просоветской критики, но по-нельсоновски взял себя в руки и под конец того вызывающего спича в ответ разразился витиеватым хорейно-ямбовым матом, нежно призывая Женьку к гражданской сознательности, курсантской ответственности и самообструкции. Но Джон (так Женька просил себя называть таким образом) был неумолим и неистов в своей решительности. Слегка окровавленный и с сильно разодранным рукавом и брючиной, под вонь недопрокисших помидоров он уже вошёл в свой артистический раж. Его красноречию не было никакого удержу. И он, отставив в сторону совсем по-балетному ногу в третью позицию громко и четко… нет … не замитинговал. Он начал декламировать по-Маяковски… ну или по-Вознесенски!!!
- Так вот она какая! Ничтожная забота о слУгах флота Россейскаго! Так вот онО какОе – Ваше бепокойство о чаяниях и надеждах вверенных Вам неутомимых тружениках кислого склада! Позор таким военнослужащим, у которых ответственность за безопасность военнослужащих равна одной сотой процента! Такие кадры военно-морскому флоту отныне не нужны! И вы ещё понесёте юридическую и моральную ответственность за уничижительное отношение к будущим офицерам военно-морского флота СССР!
Мичман только пыхтел, краснел и в непонятном исступлении только пучил глаза. Пыхтели и мы, обалдевшие от этой тирады, ощущая в себе стратегическую сопричастность к неизведанному будущему Советского Союза! Но когда седые волосы на голове и бровях Нельсона-мичмана от возмущения по цвету стали походить на листву запоздалого осеннего клёна, Джон – он же Женька - немного стушевался и внезапно замолчал.
Нельсон же был не из робкого десятка. Ведь с его рук кормились не только все офицеры училища, но и даже сам вице-адмирал! Он, немного помедлив, взял себя в руки и заорал в ответ:
- Вон отсюда! Скоттина! Ты меня ещё будешь учить жизни, салага! Я тебя сгною на флоте! Ты у меня эти помидоры задницей жрать будешь! Я на тебя рапОрт напишу! Начальнику! Училища! Лично! Скотина! Фамилия!? Твоя!?
- Ах, полноте, почтенный, - Женька слегка вальяжно и хотя и немного смутившись пытался держать ответный удар, кокетливо повиливая своими костлявыми маслами, - не уж то моя фамилия обеспечит Вам сегодня спокойную ночь?
- Да, скотина! – неистовствовал микро Нельсон, - фамилия твоя!
- Записывайте, но только тщательно, - всё также невозмутимо произнес Женька присвистывая на буквах «З» и «С».
Мичман с готовностью и неслыханной радостью достал из кармана брюк замызганную записную книжку, обгрызенный черенок простого карандаша и приготовился нервно-дрожащими пальцами записывать фамилию митингующего наглеца:
- Давай свою фамилию!
- Итак, пишите! Джон Рейганович Картер! – чётко и с пафосом произнес Женька.
Мичман старательно всё записал и плотоядно в неистовом исступлении грядущего и неминуемого жестокого мщения сквозь зубы процедил:
- Ну держись, карасина, завтра же тебе будет худо.
На что Джон Рейганович с возмутительным спокойствием в ответ заявил: - Надеюсь, господин опричник, и у Вас завтра тоже будут весьма привесёлые минуты оргазма у начальства!
- Пошёл вон, сТволочь! – громко заорал мичман в неистовстве хлопая по спине Женьку и выталкивая его из кислого сумрака овощного склада наружу.
Тот только улыбался и, обернувшись к нам, на прощанье сочувственно помахал всем ручкой:
- Счастья вам, нелепые, - и был таков.
Мы же трое остались стоять в вонючем складе около разбитой деревянной бочки с дурнопахнущими недосолёнными помидорами.
- На, - сказал злобствующий мичман, протягивая мне широкую совковую лопату, - убирай эту гадость вон в тот чан, и он указал на небольшое широкое корыто из нержавейки. Сыпь туда. Это для слесарей и сантехников на опохмелку… и закуску… им всё равно будет, чем закусывать…
Я покорно и молча стал заниматься заготовкой закуски для училищных сотрудников слесарно-водопроводного профиля нашего училища посредством совковой лопаты.
После такого Женькиного демарша наш Нельсон всё-таки пришёл в себя и в ответ на наши стенания и причитания, что мы с самого завтрака ничего не едали, он всё-таки отпустил нас на ужин. А когда мы через полчаса обречёнными невольниками вернулись обратно, то увидели, что на складе вовсю орудовали уже человек двадцать из матросской роты обеспечения которые синхронно и чётко отработанными движениями быстро разгружали очередную машину от помидорных бочек. Мы, так и не уразумев, зачем же нас тогда насиловали целый день, потихонечку, поскорее и без скандалов призрачными тенями убыли к себе в роту - пока нас не заметил злобствующий Нельсон.
А в нашей роте, точнее в нашем кубрике, уже отдыхали и радовались новым впечатлениям вернувшиеся с Южного вокзала расслабленные витязи. Джон Рейганович уже скрючившимся филином сидел в позе лотоса на своей коечке на втором ярусе, и аккуратно смотав в тугой узел свою форму, тщательно засовывал её под матрас…
Ну что ещё сказать? Нам так и не стало известно - доложил ли наш Нельсон про Джона Рейгановича командованию училища или нет. В воскресенье 27 сентября по приказанию Начальника училища вице-адмирала Буйнова наше училище в качестве поощрения за очередное удачное противостояние с курсантами-ждановцами было посажено на казарменное положение без увольнения в город. Ну а уже в понедельник утром мы отправились в достославный город Балтийск на нашу первую практику. Но об этом уже рассказано в другой истории «Исцеление шкаториной или Степс-уключина».
© Алексей Сафронкин 2021
Другие истории из книги «БОЛЬШЕ, ЧЕМ ТИРЕ» Вы найдёте здесь.
Если Вам понравилась история, то не забывайте ставить лайки и делиться ссылкой с друзьями. Подписывайтесь на мой канал, чтобы узнать ещё много интересного.
Описание всех книг канала находится здесь.
Текст в публикации является интеллектуальной собственностью автора (ст.1229 ГК РФ). Любое копирование, перепечатка или размещение в различных соцсетях этого текста разрешены только с личного согласия автора.