В кармане пиджака завибрировал телефон.
"О, Юрий Николаевич", - сказал про себя Вольга Всеволодович, и в трубку:
- Да. Слушаю Вас, Юрий Николаевич.
- Вольга Всеволодович, не могли бы подъехать со мною к одному молодому человеку, побеседовать?
- Я понял Вас, Юрий Николаевич. Я готов. Куда подъехать прикажете?
- Выходите, машина вас ждет у подъезда.
Вольга Всеволодович из разговора понял, что Юрий Николаевич говорит о молодом человеке, которого он называл смешным именем, как его? Ах, да, Вундеркинд. Дело важное, раз он опасается прослушки служебного телефона и говорит намеками, понятными им двоим. Ну что ж, съездим, познакомимся с Вундеркиндом, что там за необычный молодой человек?
В машине на заднем сиденье он увидел Юрия Николаевича, который жестом пригласил его внутрь. Ехали минут сорок, почти не разговаривали. Машина, свернув с центральной улицы, заехала во двор большой сталинки и остановилась.
- Приехали, пойдем чайку попьем. Володя, а ты припаркуйся и жди меня, - кивнул водителю Юрий Николаевич.
Уже в подъезде Юрий Николаевич, скинув строгий вид большого начальника, улыбнулся Вольге Всеволодовичу, и, похлопав его по плечу, сказал:
- Дело очень странное, да и мальчуган странный. Вместе с родителями попал в землетрясение в Катманду, родители погибли сразу, а его откопали живым спустя два дня. Сирота. Других родственников нет. Поместили в детский дом. Там обнаружили у него необычные способности, ну сообщили, кому следует. Перевели его в специнтернат, там им специалист конторы занялся, психиатр, проверил и перетянул его в контору, несовершеннолетнего, как очень ценного кадра. Да вот чую, что этот психиатр играет не свою игру, и не на контору. Очень влиятельные люди замешаны. Целая международная организация. Пытаемся раскопать, но там такой клубок змей, столько всего понамешано, даже сложно однозначно квалифицировать. Мы мальчугана выдернули, пока здесь поместили, но думаю, что надо будет тщательнее перепрятать. Будет свидетелем, я с ним поговорил, наивный чистый мальчуган, но чем занимается и в чем его такая ценность для всей этой организации, мне пока не совсем ясно. И всю подноготную рассказать ему не можем: самим не ясно. Поговори с ним, Вольга Всеволодович, ну, там по своей нейрологике, и как бы между прочим, не в лоб, попытайся выяснить все контакты, может, назовет кого. На мои прямые вопросы хмыкает и всё отрицает.
- Ну я тоже не следователь, - Вольга Всеволодович от такого предложения чуть было не отказался продолжать разговор.
- Да ты не кипятись. Там дело в наркотиках, даже не в них, - в психоделиках: завозили их через дипломатический канал, пацана втравили, зачем-то людей обрабатывали под их воздействием, большую секретность навели, перевербовали несколько специалистов конторы. Всё это не просто так. Здесь государственной изменой пахнет. Представляешь, они в конторе, можно сказать, в самом охраняемом здании страны, свили осиное гнездо - спецлабораторию сделали, причем руководство даже не в курсе, чем они там занимаются. А следы ведут на самый верх, а там такие люди сидят, что не подступиться. А чтобы «самого» в известность поставить, нужны веские доказательства, там полунамеков не поймут, да и те вывернутся без серьезных доводов. Мне надо мальчишку на нашу сторону перетянуть. Еще молодой, неиспорченный - должен понимать мерзость предательства своей страны. Только подход не могу к нему найти. Вся надежда на тебя.
- Ладушки, - только и нашелся что ответить Вольга Всеволодович.
Юрий Николаевич открыл квартиру своими ключами. В прихожей на звук открываемой двери с кресла поднялся спортивного вида молодой человек.
- Здравия желаю, товарищ полковник, - тихо поприветствовал он Юрия Николаевича и представился Вольге Всеволодовичу:
- Сергей.
- Ну что, Сережа, всё спокойно? Как наш молодой человек?
- Да, всё спокойно. Дрыхнет. Вчера, вернее, уже сегодня, в компьютере сидел до пяти утра, все какие-то графики да схемы рассматривал. Расспрашивал меня, зачем его сюда привезли. Ну я что, ответил, что для отдыха, что, мол, на работе идет профилактика помещений от клопов, от насекомых всяких. Первое, что в голову пришло.
Пока на кухне варили кофе, на запах в дверь кухни просунулось заспанное худое лицо мальчугана в обрамлении всклоченных дредов. Он покрутил носом, зевнул и хриплым надтреснутым голосом попросил:
- Я тоже буду чашку, желательно с миндальным круассаном, как в Париже.
- Ты же не был в Париже, - улыбнулся Юрий Николаевич, - но какой же я предусмотрительный: купил в булочной и круассаны и пирожное к кофе, как знал.
Он хитро подмигнул Вольге Всеволодовичу. И пока мальчишка плескался в ванной, сказал:
- Мне про его причуды знакомый рассказал, ну я и предусмотрительно заехал в булочную.
- Вот, знакомьтесь, это Вольга Всеволодович, а это наш главный специалист по нейрографике, Даниил Андреевич Александров, имеет рабочий псевдоним Вундеркинд. Вольга Всеволодович тоже специалист в этой области, хотя его специализация чуть шире: нейрологика, нейроречь, нейрографика и нейропластика. Даниил Андреевич, вы могли бы уделить внимание Вольге Всеволодовичу и рассказать о своем методе на вашем научном языке? Думаю, что вы легче друг друга поймете, а, может, и он вам что-то из своей практики подскажет. В рамках, так сказать, обмена опытом.
- Да запросто. Я тут без дела загнусь, компьютер слабенький, игрушками был забит, я вычистил, но всё равно, интернет дохлый, нейрорисунок не тянет. Хоть поговорить. Иной раз и хочется с кем-то поделиться, да не с кем. А надолго меня сюда перевели? Сколько там этих клопов травить будут?
- Да сообщат, как всё закончат. Ты пока тут развлекайся. Общайтесь, а я с вашего позволения, пойду, - дела. Вольга Всеволодович, как закончите, Сережа вам вызовет машину.
Вундеркинд полностью оправдывал свой псевдоним. Если нейропластика и нейроречь его особенно не заинтересовали, и пока Вольга Всеволодович рассказывал ему о последних модных направлениях, он явно скучал, почесывая давно не мытую голову, но стоило Вольге Всеволодовичу коснуться темы нейрографики, его как будто подменили. Он взял карандаш и листок бумаги и стал лихорадочно рисовать геометрические фигуры, объясняя Вольге Всеволодовичу свой, отличный от общепринятого взгляд на эту область нейронауки.
- Это не рисунок, вернее, здесь от рисунка только краски и формы, это автоматическое письмо, в котором на кончике карандаша или кисти проецируются алгоритмы мозга, оперирующего образами. Мы не говорим словами, это всё чушь. Мы уже потом в слова облекаем готовую форму, появившуюся в сознании единомоментно, как целостная картина, задолго до появления слов. Слова вторичны. Если бы люди не умели говорить, то рисунком они бы выражались гораздо внятнее и объективнее. Древние оставили нам это послание в петроглифах.
После такой тирады Вундеркинд, видя интерес Вольги Всеволодовича, еще с большим энтузиазмом продолжил. Чувствовалось, что для него не существует авторитетов. Он высказывал свое мнение, не ссылаясь на первоисточники и не прикрываясь цитатами.
- Не нужны учебники, книги все эти, любое слово вторично, искажено и не несет энергии первичной информации, только прямая передача знания и прямое получение – вот что важно.
- Ну, на Востоке это называют Шактипат - прямая передача от учителя ученику.
- Не знаю, не слыхал. Только в нейрографике нет учителя и ученика в прямом понимании слов. Ученик, если попытаться так его трактовать, - это завершенный кластер переживания, проявленный в событии. А учитель - новый кластер, более сложный, требующий роста новых нейронов.
- Погоди, - попытался разобраться в потоке мыслей Вундеркинда Вольга Всеволодович, - ты вообще человека как отдельную мыслящую субстанцию исключаешь из рассмотрения?
- С точки зрения нейрографики, человека нет. Вернее, переживание человеком себя как тело или личность есть что-то вторичное, а, может, и шестеричное. Не думал в эту сторону. Первична нейросеть. Она формирует кластеры, она экспансивна, она всегда в развитии и, скорее, агрессивна, чем пассивна. Кластеры – это набор нейронов, очерченных неким объемом. Нейроны подразделяются на длинный и короткий. Длинный – готовность к переживанию, короткий – побуждение к действию. Весь окружающий мир соткан из нейросети, она определяющая. А что человек потом напридумывает себе из рисунка нейросети, это только ему одному понятно и его одного касается. Внешнее выступает лишь картинкой, вернее, проекцией ума. Когда я вижу работу нейросети, я не вижу человека, не вижу событийного ряда. Я вижу всего лишь нейронную сеть в виде пересечений линий и форм.
- Погоди, мне Юрий Николаевич сказал, что ты можешь на них влиять, перерисовывая. Так что, по-твоему, воздействие твоего рисунка меняет что-то в психологии человека и он начинает делать другие выборы, тем самым меняя свою судьбу?
Вундеркинд слегка встревоженно взглянул на Вольгу Всеволодовича.
- Вообще-то это закрытая информация и я подписал бумагу, что буду держать всё в секрете. У вас должен быть доступ.
- Ты же видел, с кем я к тебе пришел. Юрий Николаевич почти министр. От него не может быть тайн. Да и твой секрет уже не секрет. Вот посмотри, в открытом доступе пишут «меняем предназначение, судьбу, характер».
Вольга Всеволодович открыл наугад рекламную страничку одного из модных коучей, специализирующегося на нейрографике.
- Да сейчас таких семинаров пруд пруди. И специалистов много, обучающих нейрографике. Думаю, что ты теперь не один такой.
- Да, знаю, ходил как-то раз с доком на тренинг типа «как правильно мечтать, чтобы сбылось». Хаха. Док был приглашенным специалистом по нейрографике, меня с собой прихватил на всякий случай. Слушал я там воду, слушал, потом надоело, ну я и выступил: сказал им, что они все херней маются. Что все эти визуализации, чек-листы, виш-листы для слабоумных придуманы. Вначале надо понять структуру. Что есть кластер - желаемое переживание, и, когда он сформирован, он начинает заполняться нейронами. Если на уровне визуализации, - то короткими, без аксонов и дендритов, - тогда это переживание так и останется виртуальным, поскольку кластер не созреет и не обретет способности создать новую синаптическую связь с более сложным. Толстый нейрон всегда на уровне реальности создает проблему или считывается как проблема. Меня даже какая-то слишком умная спросила: почему, мол, проблему? Как светлая и чистая мечта может привести к возникновению проблемы? Я ей объяснил, такова структура нейросети: чтобы толстый нейрон развился в длинный, смог войти в синаптическую связь с другими длинными нейронами, что на уровне реальности проявится как действительное переживание, необходимо ему уделить должное внимание через действие, более сложное, чем все предыдущие. А если мы сразу формируем длинный нейрон, то все по-другому. Док смотрел тогда на меня ошарашенно, но не прерывал. Они всё пытались понять, как именно формировать длинный нейрон, чтобы, так сказать, сразу в дамки. Я объяснил, что толстый нейрон формируется умом, длинный - разумом. Ум мечтает, разум решает. Мол, когда научитесь в себе различать ум и разум как инструменты Я, и сможете свободно переходить из одного инструмента в другой, тогда этот вопрос вас не будет так занимать. А на этапе обыденного знания лучше всего решать дела расслабленно, не мечтать, поскольку за мечтой идет сразу проблема, ну а если намечтали, то надо браться всеми руками за решение проблемы, - другой перспективы нет. Хотите машину - заработайте. Мечтаете о доме - постройте. Другого пути нет. Они там все офигели. Попросили провести с ними отдельный тренинг. Ну я им на дока махнул, мол, с ним договаривайтесь.
- Ну ты закрутил. А кто этот док? Тот, который из конторы? – начал потихоньку прощупывать мальчугана Вольга Всеволодович.
- Да, наш док. Я с ним работаю, так сказать, в связке.
- Он же, вроде, психиатр и тоже специалист в нейрографике? Это он тебя научил?
- Ха, научил. Я его учу, да пока без толку. У него нет способностей. Зажат. А я - Вундеркинд. У меня это спонтанно происходит.
- Что происходит?
- Я вижу нейросеть, кластеры, конфигурацию нейронов, могу зарисовать и поменять.
Опять на лице мальчугана появилось встревоженное выражение. Видимо, он понимал, что касается запретной темы. Хотя, в чем конкретный запрет, Вольга Всеволодович пока не понял.
- Да, насколько это интересно. Я полагал, что ты просто формируешь в сознании ментальную метапозицию, которая помогает тебе по-новому взглянуть на человека. Но чтобы так без микроскопа увидеть воочию нейросеть, это же какое надо увеличение? А тебе не кажется, что ты делаешь некий умозрительный перенос: смотришь на человека, а мозг, как компьютер, дешифрует картинку в нейрографику, а ты полагаешь, что ты её на самом деле видишь?
Эти слова задели мальчишку. Он поерзал на стуле и, внимательно следя за реакцией Вольги Всеволодовича, сказал:
- Вы когда-нибудь читали Рам Даса? Про его изучение ЛСД. Он в своих книгах пишет, что при приеме некоторых галлюциногенов мозг делается способным видеть микро- и макрообъекты как в микроскоп и телескоп.
- Ну я знаком с трудами творцов психоделической революции: Тимоти Лири, Аткина Уилсона, Олдоса Хаксли и Рам Даса читал. Но, признаться, мне и в голову не приходило, что можно связать развитие нейронауки с приемом псилоцибинов. Я полагал, что это всё-таки ментальные конструкции и для них необходим ясный ум исследователя.
- При приеме ЛСД ваш мозг становится гораздо более восприимчивым к информации, чем в вашем нормальном состоянии. Это ускоритель работы мозга, причем на невиданных скоростях.
- Ты так говоришь, как знаток. Тебе что-то уже приходилось пробовать? Грибы?
- Да был у меня опыт на передержке раз. В детдоме. На дачу нас летом вывезли, а там мухоморы росли. Пацан один был, из коренных местных, то ли из Алтая, то ли из Тувы, рассказывал, как у них шаманы мухомор едят. Ну мы с ним на слабо и попробовали. Съели по большому грибу, ему заплохело, а за мной шаман пришел, старый такой, весь в бирюльках. Учил меня видеть колеса и рисовать. Я уже после догнал, что он мне там втемяшивал. На своем языке про нейросеть говорил, что, мол, всё в мире выглядит, как линии, только у живых линии закручиваются в колеса. Ну а я после этого рисовать стал, потом док на меня вышел, посмотрел, как я рисую, и переманил в другой интернат, а через годик в контору. Док однажды достал где-то марку с ЛСД, дал мне попробовать, ну у меня после этого типа дар открылся. С тех пор я вижу и рисую нейросети, и могу поменять, только по запросу.
- По какому запросу? – не понял Вольга Всеволодович.
- Чтобы поменять нейросеть, должен запрос поступить, типа задания со стороны. Я только тогда понимаю, что и как нужно поменять. А без этого не могу. Не вижу.
- Так ты видишь только после приема марки?
Мальчишка опять встревоженно посмотрел на Вольгу Всеволодовича и с некоторым вызовом в голосе спросил, оправдываясь:
- А что тут такого? Я же объясняю, что марка настраивает по-особому зрение, отсекает всё ненужное, я вижу только нейросеть и по присутствию колеса нахожу человека, с которым мы вместе идем в трип: там я считываю его нейрограмму, потом рисую её, ну и меняю по запросу. Поэтому нельзя, чтобы кто-то лишний присутствовал. Могу колеса перепутать.
Мальчишка помолчал немного и слегка неуверенно продолжил:
- Но я не наркоман. Док говорил, что это не наркотик, что привыкания нет. Он еще говорил, что моя марка слабее, только чтобы настроиться. А вот клиенту дается полная доза.
Мальчишка пошел пятнами, поняв, что совсем проговорился. Но Вольга Всеволодович сделал вид, что не понял оговорки.
- А кто запрос формирует? Клиент?
- Нет. Ни разу такого не было. Обычно запрос формировал док, после того, как я ему растолкую нейрограмму.
- А что меняли в нейрограмме?
- Обычно блоки памяти. Мне кажется, док что-то искал, какое-то конкретное воспоминание. Еще раскрывали потенциал. Типа раскрывали доступ к внутреннему сверхчеловеку.
- Нашел док то, что искал?
- Не знаю, два случая было, один давно, другой недавно. Док был словно на иголках, извивался весь, просил меня сразу же перерисовывать, хотя обычно между трипами не меньше недели отводилось на отдых.
- Так что он конкретно искал? Тебе удалось понять?
- Ну так, одни намеки. Раз ему при мне по телефону какой-то чел позвонил и так орал в трубку, что мне было слышно: про какого-то волхва, которого надо срочно разыскать и про людей клича.
- Как ты сказал? Про каких людей?
- Так и было сказано: людей «клича». Не знаю, что это значит. Но вот этих двух заставляли писать подробные отчеты о сновидениях после того, как я им вправил память. Они мне сами по секрету рассказывали, что начинали видеть какие-то дивные сны про прошлое: воины в кольчугах, всадники, как в кино.
В комнату заглянул Сергей и поманил Вольгу Всеволодовича.
- Вам звонит товарищ полковник.
Вольга Всеволодович взял телефон:
- Мы взяли психиатра и еще одного. Пока в молчанку играют. Можешь с мальчишкой поговорить напрямую? Если мальчишка не испорчен и не струсит, может, согласится помочь? Хотелось бы, чтобы он всё рассказал без утайки. Удачи.
После этих новостей дальше играть втемную уже не было смысла. Мальчишка и так сказал многое. Лучше будет, если он всё будет знать, он достаточно умный, чтобы сделать правильный вывод.
- Кто там звонил? Не док? Поди ищет меня, а я тут загораю.
- Знаешь, Юрий Николаевич звонил: док оказался не совсем тем человеком, за кого себя выдавал. Похоже, работал на другую контору, не нашу. Все протоколы ваших исследований кому-то сливал. Тебя использовал в своих, вернее, своих кураторов интересах. Но я мало знаю. Возвращаться тебе пока туда не следует. Там целая группа орудовала и тебе может угрожать опасность как свидетелю. Юрий Николаевич просил передать тебе, что если ты не струсишь и не станешь покрывать дока, то, может, поможешь вскрыть его пособников? Это его личная просьба. Но если решишь отказаться, то он поймет.
Мальчишка побледнел. Отвернулся к стене.
- Мне надо подумать. До завтра.
- Хорошо. Не спеши. Завтра я приду и ты скажешь свое решение.
Утром следующего дня в десять утра Вольга Всеволодович позвонил в дверь знакомой квартиры. Дверь открыл незнакомый ему человек, как две капли воды похожий на Сергея. Видимо, охрана сменилась. «Дмитрий» - коротко представился он, не произнеся больше ни слова.
Мальчишка уже сидел на кухне и выглядел еще более осунувшимся.
- Что теперь со мной будет? Куда меня теперь сошлют? – спросил он Вольгу Всеволодовича, глядя куда-то в сторону.
- На этот счет я прогнозов не знаю. Думаю, что продолжишь учебу, а как накроют шайку-лейку, перейдешь на легальное житьё. И как специалист нейрографики будешь по-прежнему востребован, кому-то же надо науку вперед двигать. Может, вместе будем работать, - Вольга Всеволодович улыбнулся, пытаясь приободрить мальчишку.
- У меня к тебе такой вопрос, личного характера. Ты мне бы смог нарисовать мою нейрограмму и освободить блоки памяти по моему запросу?
- Не знаю. Я же обычно веду клиента в трип, я его настраиваю на видение нейросети и контролирую это проговариванием настроя в течение всего трипа. Потом рисую, потом корректирую. По сути это два раздельных трипа. Для этого нужны четыре марки. Док сам рассчитывал дозу по весу и конституции и знал место, где их добыть. Синтетика не годится. С наркотиками и грибами, за исключением мухомора, я не пробовал. Единственно, что можно попробовать, - это сделать шаманский трип с мухомором. Мне тогда шаман объяснил как. Тогда можно открыть блок памяти прямо во время трипа, он там будет показан, как образ. Может, камень на дороге, может, еще как. Но это будет ваше видение, и вы сами должны будете его правильно истолковать. Мне кажется, что указующий придорожный камень у витязей "туда пойдешь, там то найдешь" и есть блок памяти, увиденный сочинителем сказки в мухоморном трипе. Только надо где-то мухоморов настоящих с красной шляпкой найти за неимением марок. Правда, последствия будут непредсказуемы, я так никогда не делал.
Мальчишка воодушевился, идея ему понравилась, он всячески хотел показать свою нужность. За его вызывающей подростковой внешностью, за всеми этими дредами, татуировками и пирсингом скрывалась душа одинокого ранимого ребенка, отчаянно нуждающегося в отеческой ласке и в каждом значимом взрослом пытающегося найти черты отца. Наверняка, доктор в некотором роде выступал в виде ролевой модели, тем болезненнее мальчишка переживал разрушение идеала образа доктора как модели отца.
- Найду я тебе мухоморы, завтра с утра съезжу на электричке в лес, насобираю. Сейчас самое время мухоморов. Начало сентября, дожди пошли. А ты тогда наговори на диктофон всё, что знаешь: и про дока, и что делали, кто звонил, кто приходил, сколько народу через тебя прошло. Сохранились ли твои рисунки? Короче, всё, что связано с твоей работой в конторе. И про марки тоже. Про мухоморы не надо.
- Хорошо. Только можно я один это сделаю?
- Конечно, я пока схожу в пекарню, за круассанами, кофе попьем, как вернусь. Меня не будет часа два.