ГДЕ-ТО В МИРЕ ВЕТРА И ГОР, ИЛИ РОЖДЕНИЕ ВИН ЧУН
Монастырь был разрушен. Дотла. Враги не знали пощады. Казалось, у них даже лиц нет – одни маски. И оскал желтых зубов. Но и их трупы были повсюду – вне монастыря и внутри его. Врагов был много. Слишком много. Те, кого она считала своей семьей в монастыре, погибли в неравной битве. Все.
Последние – на ее глазах, окруженные врагами. Впрочем, это было не совсем так. Последней пала она. Пронзённая копьем. У нее не было больше ни сил, ни ненависти, не было и боли. Но сил не осталось и у врагов. Даже ярости. И потому они решили, что она мертва, и не стали добивать. Даже грабить монастырь не стали. Отдав его во власть смерти и гиен.
… Ночной мороз и теплый шершавый язык верного пса, лизавшего ее окровавленную щеку, вернули к жизни, и первое, что она увидела, – яркие, далекие звезды на безбрежном небе и их царицу-луну. Стало холодно и ныло раненое плечо. Значит, жива. Было тихо. Враги ушли, оставив трупы своих и чужих – там, где царствует смерть, живым делать нечего.
… Привычная уже поза лотоса. Разум успокаивался в такт дыханию, а энергия наполняла тело, вытесняя боль. Наконец сердце пришло в состояние покоя. Насколько ее хватит? Ее дух выдержит, но выдержит ли сердце? Она шла. Точнее – не она. Тело. Оно, давая разуму отдохнуть и боли утихнуть, само выбирало путь.
… Сколько прошло дней? Сознание возвращалось. Вместе с болью и холодом. Тело переставало слышать, а дух возвещал о том, что ее путь близок к завершению. «Путь будет так», – подумала она… И, опираясь на палку, шла еще несколько дней. И ночей. А, когда падала от изнеможения, верный пес ложился рядом и согревал ее своей теплой шерстью, слизывая упорно сочившуюся кровь из никак не желавших заживать ран.
… Кто-то тронул ее за плечо. Она обернулась.
– Там, рядом, моя хижина, пойдемте.
Девушка с длинными черными косами стояла рядом. Она поняла все без слов: запекшаяся кровь на плече монахини, рваная одежда и следы сажи на лице делали все вопросы ненужными. Пес не рычал. Значит, опасности нет.
Она улыбнулась.
– Как твое имя?
– Йимм Вин Чунь.
– «Надежда на будущее». У тебя очень красивое имя.
Девушка улыбнулась в ответ.
Ее хижина была рядом. Сирота, она давно уже жила в горах, прячась от разорявших Китай маньчжур. Это они, завоеватели с севера, разрушили монастырь. Ее хижина была бедной – кое-как сложенные ветки, дерн, да небольшие бревна, перетащенные из леса девушкой. Но хижина находилась в низине, и потому объятия ветра обходили ее стороной, а, главное, в ней был огонь и отдых, которого она уже и не чаяла обрести. А Йимм Вин Чунь знала, казалось, все лечебные травы в округе. И вскоре Нг Муи – так звали монахиню – стала поправляться.
Через месяц она уже самостоятельно выходила из хижины под радостный лай пса, который, впрочем, и хозяйку одинокой хижины тоже воспринимал как свою госпожу.
Однажды она спустилась по склону к ручью и увидела Йимми Вин Чунь – та заворожено смотрела на схватку журавля и змеи. Нг Муи отошла немного в сторону, но так, чтобы девушка могла ее видеть. И… Словно колебания ветра и журчание бегущего в низине горного ручья, крик журавля и шелест ветвей близлежащего леса воплотились в движениях монахини. Казалось, она движется в такт воде, лесу и горам, каждое ее движения плавно перетекало из одного в другое, без остановок и даже без смены ритма. А дыхание – оно словно стало пульсом Вселенной.
Йимм Вин Чунь показалось, будто движения сражавшегося со змеей журавля воплотились в движениях Нг Муи. Девушка перевела завороженный взгляд с поединка змеи и журавля на монахиню. Нг Муи улыбнулась:
– Это – Ци Син Цюань.
– Кулак Семи Звезд… Красиво звучит, – ответила Йимм Вин Чунь.
– Я научу тебя, – сказала монахиня.
– Я готова начать тренироваться прямо сейчас, – почти закричала Йимм Вин Чунь.
– Отлично, приступим. Вот здесь, на этой поляне. Но запомни: любая тренировка начинается и закачивается, но искусство, которому я буду тебя учить, должно все время пребывать в тебе. Теперь оно – часть твоего «дао».
… Их было трое. Давно не мытых и не бритых, но здоровенных. Особенно, в сравнении с двумя хрупкими женщинами. У одного на поясе болталась сабля, у другого в руках была увесистая дубина, третий перекидывал с ладони на ладонь нож. Впрочем, они были расслаблены. А чего опасаться троим разбойникам, коих в годы маньчжурского нашествия немало водилось на просторах Китая? Бояться двух женщин, что ли? По всему видно, беззащитных…
Первое правило – не всегда доверяй глазам своим. Один из молодцов, самый здоровый и лохматый, не спеша подошел к Йимм Вин Чунь и схватил ее за подбородок. Ухмыльнулся, разглядывая: «Хорошенькая!», – он обернулся к товарищам и загоготал.
– Клюв журавля, – быстро и негромко произнесла Нг Муи. И здоровяк, дико вскрикнув и схватившись за глаз, рухнул на снег. В мгновение ока улыбка слетела с лиц двух других. Один из них, замахиваясь ножом, кинулся к девушке.
– Журавль бьет крыльями! – монахиня вновь не повысила голос… Нож оказался на земле, а локоть незадачливого грабителя был уже в миллиметре от перелома. Как? Да «романтик с большой дороги» этого сам не понял.
Третий, выхватывая саблю, бросился на Нг Муи, но страшная боль в коленной чашечке остановила его. Что ж, теперь сабля действительно послужит ему. Вместо палки. Надолго.
А пес? Он сидел рядом и вилял хвостом. Знал, на что способны эти две слабые женщины. И не считал нужным вмешиваться.
Прошло много лет.
… Йимм Вин Чунь вытерла слезы и попыталась улыбнуться. Нг Муи с трудом открыла глаза и тоже улыбнулась.
– Мой путь завершен и начинается вновь, – тихо произнесла она. – Я научила тебя всему, что знала сама. Главное, не дай этим знаниям умереть.
Йимм Вин Чунь кивнула. С годами ее волосы стали совсем серебряными, но движения не утратили своей грации. Ее путь еще не был завершен. Ибо надо передать секреты стиля Вин Чун следующему – знания должны жить.
… Она в последний раз оглянулась на хижину и могилу Нг Муи, поправила котомку на плече и отправилась, впервые за много лет, в деревню…
Пройдут столетия, и стиль Вин Чун благодаря мастеру Ип Ману станет известен во всем Китае, а благодаря Брюсу Ли – во всем мире.