«Врачи мне тогда сказали: «Вы родились под счастливой звездой. Иначе вас просто не довезли бы живым до больницы», — признался однажды известный актер Александр Михайлов. После того чудесного спасения он, пожалуй, впервые в жизни решил отказаться от роли, которая его едва не убила. Об этом актер рассказал в на телеканале Россия в передаче «Судьба человека с Борисом Корчевниковым».
Актер Александр Михайлов, на мой взгляд, не нуждается в каком-то особом представлении. Он уже давно стал народным кумиром. Кого бы Александр Михайлов ни играл, это всегда точное попадание в характер героя, которому веришь на все сто процентов. Сегодня это трудно представить, но сам Александр стал актером совершенно случайно. Мальчишкой он мечтал совсем о другой профессии: грезил морем. Поэтому любовь к тельняшке, в которой мы потом не раз увидим его на экране, он пронес через всю жизнь. А ведь всего этого созвездия киноработ и образов могло бы и не быть. Со второго курса театрального студента Александра Михайлова едва не отчислили — вы только представьте! — за профнепригодность. Может, поэтому впоследствии судьба оказалась к нему так щедра и на главные роли, и на гениальных партнеров по кадрам. Любимая уже не одним поколением зрителей картина «Любовь и голуби» в свое время была прохладно встречена критиками. Но для Александра Михайлова особая ирония судьбы заключалась еще и в том, что киношный сюжет потом отчасти повторился и в его личной жизни. Еще когда актер был в первом браке, у него случился роман с коллегой по театру актрисой Ольгой Кузнецовой, и даже родилась дочь Настя. Но в тот момент актер выбрал семью и продолжил вместе с женой Верой Мусатовой поднимать их сына Константина. Они прожили вместе почти 35 лет. Но потом даже это не остановило актера, когда он снова влюбился. Его второй женой стала вдова друга — актера Владимира Васильева Оксана. Александр, как родного, принял и воспитал ее сына Владислава. А потом у супругов родилась дочь Мирослава. Удалось ли актеру сохранить и наладить общение со своими старшими детьми? Спрашивал ли он себя, почему так причудливо переплелись сюжеты его фильмов и собственной жизни? И что это была за знаковая роль, которая едва не стала роковой?
— Владимир Меньшов — это очень важный для вас человек.
— В фильме «Любовь и голуби» мы хулиганили. Володя в моей памяти остался хулиганом.
— Хулиганить вы стали еще до начала съемок. Зачем он вас водил по злачным заведениям — барам, пивным?
— Потому что я вначале пришел в галстуке. Цивильный вид. Он иронично посмотрел на меня. Потом уже он сказал: «Знаешь, я тебя сразу утвердил, но какое-то сомнение было». Второй раз пришел в спортивном костюме — тоже как-то не очень принял. Потом сказал: «Пойдем, походим по злачным местам, в подвальные рестораны, в пивбары. Посмотришь характеры». Я посмотрел и сказал: «Володя, я среди них вырос». Я вырос в деревне, в бурятском поселке Цугольский дацан, с голубями связан был с детских лет. Помню реакцию Володи: он только сделал первый дубль и сказал: «Ура, все». Я переживаю, что почти треть фильма была вырезана. Мы попали в антиалкогольную кампанию. Была уникальная сцена, когда мы снимали в Сочи, в баре, осуществилась мечта идиота: бар, коктейль, трубочка, сигарета, Людмила Марковна танцует передо мной, грузин к ней пристает. Вот он попал в этот бар, смотрит на Людмилу Марковну, поворачивается. Стойка такая длинная, а там… баба Шура и дядя Митя. Тоже сосут вино и осуждающе смотрят. Вся семья выставилась, тоже за коктейльной стойкой. И он начинает плакать. А мы привязали леску, и внизу сидел голубь. А подо мной сидел второй режиссер и держал голубя. И когда он смотрел на Люсю, после осуждений голубя отпускали. А так как голубь всегда стремится кверху, он бил меня по телу, по щекам… Он начинал плакать. И все это безжалостно вырезалось. Мало того, этот материал мог бы остаться, но был такой жестокий период, когда почему-то очень негативно относились к этой картине. Цензура считала, что это какое-то издевательство над русским народом: почему я в трусах, в сапогах. Все это вырезалось, и мало того — все негативы были смыты. Сегодня была бы двухсерийная картина.
— Из того, что осталось не вырезанным, любимая ваша сцена есть?
— Самая любимая сцена — это разговор о Володьке-дурачке.
— Почти сорок лет назад вышла эта картина. Это сорок лет дружбы с Меньшовым, с вашими партнерами. Какими вы запомнили этих удивительных людей — Дорошину, Гурченко?
— Наташе Тиняковой, которая играла бабу Шуру, было всего 38 лет. Это молодая красивая женщина. Но как это сделано! Толщинка, легкая седина. Но главное — это нашла характер.
— Почему Меньшов решил, что стариков будут играть молодые актеры? Ведь Юрский тоже был молодым.
— Юрка — такой парадоксальный мужик! Он рассказывал, как пришел в театр и смотрел этот спектакль. Волчек поставила. После этого спектакля он решил, что героиня уже есть — Нина Дорошина.
— Последние годы жизни Нина Дорошина была очень закрыта. Я пытался что-то выяснить, пригласить ее на интервью. Она отказала. Почему?
— Есть такое выражение: «Талант стыдлив». По своей сути она была очень скромной. Я ей звонил в больницу, хотел прийти. Она говорила: «Не надо, Сашенька, не надо. Вот я поправлюсь, мы с тобой сядем, выпьем граммов 150». И так до конца она не пустила меня к себе. Уходит мое поколение. Груз потери очень сильно давит на меня.
— Несколько раз в вашей жизни случалось так, что вы были у черты смертельной, и чаще всего до того — на съемках, даже на съемках фильма «Любовь и голуби». Вы же и там чуть не погибли.
— Я падал, там два метра высота была. Внизу были водолазы, которые хватали меня. Я был в костюме, с чемоданом. Они опускали меня ниже и помогали раздеваться. Но когда я делал второй дубль, мокрый затянутый галстук они снять не смогли. Узел затянулся полностью, я понял, что захлебываюсь. Я увидел кинжал, прикрепленный к ноге одного из водолазов, стал лихорадочно стучать. Он сообразил и разрезал галстук. Я выплыл. Третий дубль самый удачный был. Мы наживили ниточкой галстук, и только я туда — первым срывали галстук, потом помогали сорвать рубашку, чтобы я за секунды вернулся уже в одних трусах.
— К моменту съемок этой сцены вам было уже не привыкать к ситуациям опасности, больше того, к ситуациям выживания на море. Когда-то вы мечтали связать свою жизнь с морем. Именно тогда вы едва не погибли на море, а на ваших глазах погибли десятки ваших товарищей. Что это было?
— Два года отдал Тихому океану. Однажды мы в Охотском море попали в обледенение. Тогда погибло 75 человек. Погибали средние рыболовецкие траулеры — СРТ, где команда 20 человек, это небольшие суда. Наше судно по тоннажности было очень большим, команда была около 80 человек. Мы вышли из этого шторма более или менее благополучно, ни одного человека не смыло, но связь с нами была потеряна. Когда вернулись в порт Владивосток, я спустился по трапу и увидел маму. Она никогда меня не встречала, не провожала, она считала, что я самостоятельный. А тут думали, что мы погибли. Когда я ее обнял, увидел прядь седых волос. Она просто сказала: «Все, Шурка, море или я». Я списался на берег, устроился электромехаником на швейную фабрику. Два года проработал электромехаником и случайно попал на дипломный спектакль театрального института во Владивостоке, и первая встреча была с Антоном Павловичем Чеховым.
— Уже в октябре 1981 года вы на обложке «Советского экрана», статья посвящена фильму «Мужики!». Вы не хотели сниматься. Почему?
— Мне показалось, что это история выдуманная. А потом меня познакомили с человеком, судьба которого легла в основу этого сценария. Через 15 минут диалога с ним я пришел, подписал договор, и не пожалел, потому что после фильма тысячи писем приходили. Трепетная была картина, очень трогательная, правдивая.
— Вы же на съемках рисковали жизнью! Спустя два года после фильма «Мужики!» вышел «Змеелов». Вы в кадре были со змеями.
— Меня учили, до каких пор можно выдерживать паузу с коброй, потому что кобра трижды предупреждает. Моя сверхзадача была — встать медленно, опуститься перед ней на колени. Кобра раскрывала свой капюшон, смотрела, и потом я видел одно предупреждение, второе… И моя сверхзадача была — спокойненько отойти и уйти из кадра. И так несколько дублей. Обошлось. Ей ничего не стоило меня изуродовать. Все равно змееловы страховали меня.
— Кобре, бывает, удаляют зубы.
— Нет, это была настоящая кобра. Отлов был очень маленький, и нам не разрешили вытачивать. Но учили меня хорошо. Был такой змеелов, его брат погиб во время ловли змей. Самое страшное — это не кобра, а гюрза. Гюрза прыгнула с дерева и укусила его в шею. У змееловов есть выражение «рубить укусы». Почему у них всегда руки в шрамах? Они брали с собой водку и кинжал. Если укус произошел, они кинжалом делают крест, выдавливают, сколько могут, высасывают иногда яд, смачивают водочкой, выпивают немного и продолжают идти. А гюрза прыгнула сзади, и он не мог разрубить укус. Это было за несколько дней до наших съемок.
— Еще одна роль, которая едва не стоила вам жизни, — роль Ивана Грозного. Одна из тех ролей, за которыми ходит какая-то странная, необъяснимая «слава»: многие, кто играет Грозного, умирают. Вы знали об этом, когда брались за эту роль?
— Я предполагал. Не знал досконально, но трижды отказывался. Был долгий серьезный разговор с Юрием Мефодиевичем Соломиным, с режиссером Володей Драгуновым. Я согласился, но все это время боролся, чтобы убрали слово «смерть» в названии. Не смог убедить. Потом узнал, что пять актеров ушли в тот мир, включая отца Боярского, Хмелев, Барышев, Евстигнеев, сейчас Мамонов ушел в тот мир. Евстигнеев снимался в фильме «Ермак», и, недоснявшись четыре дня, — Англия, операция на сердце, смерть. Со мной было похожее. Не буду об этом говорить, это не на потребу. Я просто говорил, как важно слово. Так вот, я не переубедил, и после шестого спектакля уехал за рубеж. Длинная история, пошла кровь горлом, два литра вышло. И меня спасает мой ангел Саша Потапов, который тоже ушел не так давно. Кончилось тем, что почему-то приезжает Саша Потапов. Когда я уже побывал на том свете, вышел и спросил: «Почему ты приехал?» А он говорит: «Хочешь — верь, хочешь — нет. Я был на рынке, подходит женщина и говорит: поезжай туда, где строишь дом, поезжай срочно». И он поехал. Пусть это звучит неправдоподобно, но бывают вещи, которые трудно объяснить. Он приезжает и видит, что я лежу. Спрашивает: ты что, выпил? Поднимает, а у меня кровь пошла. Он — в машину. Еще бы минут 15, и меня не было. Образовался самопроизвольный тромб, который остановил кровь. Потом длинная история: резекция желудка — две третьих вырезано, две полостные операции, заворот кишок, полгода Склифа, 23 килограмма веса долой, кома. Когда я вернулся с того света, я потом еще играл Ивана Грозного. После этой трагедии, если я не читал Отче Наш, у меня отнималась левая рука и пропадал голос. В перерыве я читал Отче Наш, и шла энергия.
— Страшно было снова заходить и надевать этот костюм Ивана Грозного?
— А уже другое — «смерти» не было. Было «Три царя». Это в истории Малого театра уникальный случай. Поменяли афишу, и это было спасение.
— Случалось вам играть совсем другие роли, которые давались, может быть, меньшей ценой, меньшей кровью? И тоже становились любимыми всей страной? Например, «Одиноким предоставляется общежитие».
— Аркадий Инин придумал этот сценарий. Интересно было снимать. Я вообще люблю жанр трагикомедии.
— Что вы имели в виду, когда сказали, что в этой картине сыграли самого себя? То, что вы тоже когда-то были одиноки? Или то, что когда-то работали на фабрике?
— Море и фабрика — вот два фактора. На фабрике было пять мужиков и огромное количество девчонок. Похожая ситуация была. Мне кажется, это более-менее удачная работа у меня. И гениальная, великая Наталья. Это счастье — работать с такими актерами, как Виктор Павлов и Наталья Гундарева.
— Вы счастливый человек, наверное, еще и в том, что рядом с вами замечательная супруга Оксана, ваши дети.
— Да, две девочки, два парня, один приемный сын от первого брака Оксаны. Старшая буквально месяц назад подарила мне внука, а два с половиной месяца назад подарила внучку. Младшей еще рано, она учится во ВГИКе. А с Верой у меня очень хорошие отношения.
— Вы — и спина, и защита, и ангел-хранитель вашей большой семьи. Как вам удается все эти годы — целую жизнь — беречь вашу любовь с Оксаной?
— Так и удается. Я очень переживал, что с первой супругой Верой не сложились отношения моей мамы. Это для меня была самая большая трагедия, я был между двух огней. Пути господни неисповедимы. Пытался, 35 лет вместе, но вынужден был расстаться.
— А Оксану мама приняла?
— Сразу приняла.
— Если бы можно было в вашей семье что-то прожить по-другому, что-то изменить, что бы вы изменили?
— Я бы сказал себе: Сань, ты молодец, ты не потерял чести и достоинства, ты не потерял совесть. Если он существует, этот великий божий камертон, значит, ты живой. А человек без совести оскотинивается. Ничего в жизни менять не стал бы и не буду. Решил дожить до 88 без маразма, а там как бог даст.