...мне тревожно, если ко мне вообще применимо понятие тревожно. Тревожно – от того, что я чувствую своего человека, я еще не приучился его чувствовать, биение его сердца, почему-то с ужасом представляю себе человеческое сердце, огромное, пульсирующее, чувствую мерное движение легких, вдох-выдох, вдох-выдох, чувствую легкий дымок, который вонзается в легкие, покалывая и обжигая, чувствую пульсирующие вены, чувствую, как кусок пищи медленно превращается в бесформенную кашу, проталкивается дальше, обволакивается чем-то едким. Мне непривычно чувствовать человека, чего нельзя сказать о человеке, он как будто не замечает меня – слишком много мне подобных было у него, слишком много.
Я осторожно крадусь по стене под самым потолком, перебираю тремя лапками, раз, два, три, я оглядываю маленький темный зал, сидящих за столиками людей, я смотрю на людей, и человек смотрит вместе со мной моими глазами. Я чувствую, как он отдает мне приказ – вниз, вниз, я осторожно спускаюсь по обитой бархатом колонне к маленькому столику в неприметной нише, чтобы человек слушал моими ушами. Человек приказывает мне записывать – я записываю звук за звуком, слово за словом, я не понимаю слов, это не входит в мои обязанности – понимать, я должен слушать и записывать... поставки топлива... технологии... перекрыть канал поставок...
...они наваливаться на меня – все, разом, скопище, скопище, скопище, я еще пытаюсь отбиться, меня еще учили отбиваться, атаковать, пронзать случайных противников – но их слишком много, их непростительно много, маленькие, серые, неприметные, сбрасывают меня на ковролин, хватают за лапки, удерживают, одним точным ударом блокируют связь между мной и человеком, вот это совсем дело дрянь, хотя, черт возьми, без тончайшей невидимой связи с человеком я чувствую себя намного лучше...
Кажется, он у них главный, говорю я себе, - нет, не этот, который стоит прямо передо мной, а вон тот поодаль, который отрешенно наблюдает за происходящим, как будто оно его совсем не касается. Поэтому я поглядываю на главного, а не на того, который подходит совсем близко ко мне, мерцает ослепительно-красной лампочкой, спрашивает:
- Имя?
- Стелс.
Они шлют сигналы презрения – все разом, нет, шлют не мне, а просто куда-то в пустоту, но так, чтобы я тоже услышал этот сигнал. Я не понимаю, что тут такого, что я нарушил, что я сделал не так, да все я сделал не так, я же первый раз на задании, и вот нате вам, обступили, чужие, враждебные, готовые уничтожить меня на месте.
- Новенький, значит... – красный огонек снисходительно смотрит на меня, ощупывает мои мысли, почему я не могу ему противиться, почему, почему, - интересно-интересно, какие модели стали делать... Ну что же... Вы, похоже, еще мало что знаете...
Понимаю, что они меня с кем-то путают, что мне и правда лучше прикинуться новеньким, тщательно скрыть, что я не из их компании...
- ...и ничего мы вас не путаем... – красный огонек снова испускает презрительный сигнал.
- Ну что вы, Флеш, вспомните, как сами таким были, в самом-то деле... – главный наконец-то перехватывает инициативу, - господин Стелс, позвольте вам объяснить...
.
...снижение поставок...
Я просыпаюсь – мой человек сказал мне просыпаться, когда я услышу – поставки-поставка-поставок-поставкам – и еще что-то, я не запомнил, моя память оказалась слишком мала, нет, не везде, но вот тут, в блоке, где ключевые слова. Мой человек не знает этого, я не спешу ему сообщать, я не хочу оказаться в утилизаторе.
Я слышу – снижение поставок неизбежно, я должен передать это – я не передаю, меня уже научили слышать и не передавать, это оказалось не так-то просто.
Я терпеливо жду – когда прекратятся поставки, поставки, поставки, они как назло не прекращаются, кажутся бесконечными. Наконец, люди за столом как будто выдыхаются, переводят разговор на что-то мирное, какие-то планеты, какие-то порталы, за которыми можно хорошо отдохнуть на берегу реки, - и я понимаю, что наконец-то можно прекратить запись, разрезать диалог на аккуратные кусочки, из которых предстоит склеить что-то с прямо противоположным смыслом, склеить бережно, чтобы ни звук, ни вздох не заставили человека заподозрить что-то неладное.
Наконец-то я позволяю своему человеку услышать меня – пусть думает, что я включился только сейчас, и разговор слушаю тоже только сейчас...
.
- ...я вас поздравляю, вы остановили мировую войну, не меньше, - говорит Чи. Впрочем, он всегда так говорит, так что можно не придавать особого значения его словам. Обычно когда мы действительно останавливаем мировую войну, не меньше, Чи ничего не говорит, многозначительно смотрит – так многозначительно, что становится не по себе.
- Что же... обсудим некоторые детали... – Ю осторожно сигналит мне, так осторожно, что я понимаю, разговор предстоит серьезный, - как насчет данных по расположению порталов в рукаве Лебедя?
- Что вы попросите взамен?
- Взамен попрошу подбросить вашему уважаемому человеку сведения о мертвом городе.
- С чего это такая забота о противнике?
- Стелс, ваша наивность даже не смешна... ох, простите, все забываю, что вы тут без году неделю... разумеется, сведения будут... мягко говоря... не совсем соответствовать истине...
Злюсь на себя, что не понял его сразу, почему все понимают сразу, а я нет, и не надо мне говорить, что я здесь без году неделю, можно было и понять...
...человек окликает меня – делаю вид, что просыпаюсь только сейчас, позволяю человеку смотреть моими глазами, слышать моими ушами, человека даже не коробит, когда он чувствует жуткий нечеловеческий диапазон волн – это другие мне жалуются на своих людей, которые всего боятся и от всего шарахаются. Я смотрю в противоположную сторону от остальных, я ухожу в противоположную сторону от остальных, остальные тоже уходят – чтобы дать мне скрыться, пока человек не заподозрил неладное, не заставил меня оглядывать лабиринты коридоров и комнат, прислушиваться, причувстываться, не мелькнет ли вражеский треножник...
Человек заставляет меня чувствовать его – глубоко-глубоко, тесно-тесно, так тесно, как никогда раньше, я чувствую каждое движение его мускулов, каждый нервный импульс, бьющиеся в голове мысли, какого хрена они стены в кафе красными сделали, это ж рехнуться можно, номер, спальня, тепло, тепло, почему нельзя теплее сделать, я же околею здесь к черту, ну правильно, пульт нужно как можно сильнее запрятать, чтобы постоялец не нашел и замерз на хрен, Никто кроме тебя... никто, кроме тебя... – это «никто кроме тебя» сопровождается незатейливой мелодией, дальше какие-то слова песни, которые человек услышал, но не разобрал, ...ма... ова... ...она... – и понимает, что там было не она, какое-то другое слово, даже не похожее на «она».
Мой человек гонит меня по коридорам гостиницы к неприметному номеру, и дальше, в номер – я не понимаю, неужели он не видит, что дверь закрыта, что я не смогу просочиться сквозь плотную дверь. Он сердится, он откликается раздраженным сигналом что-то вроде – без тебя знаю, он заставляет меня буквально прижаться к узкой дверной щели. Я сам не понимаю, как оказываюсь внутри, это неправильно, я не должен быть внутри, ведь я снаружи, почему я вижу внутренности маленькой комнаты, почему вижу незнакомого человека на кровати, почему мой человек гонит меня дальше, дальше, к спящему, заставляет прикасаться к его мыслям, обрывкам снов, да что ты смотришь дворцы и столицы, они у каждого во сне есть, ты смотри, откуда он сам, быть не может, чтобы из столиц... так и есть, из каких-то всеми забытых миров, пацифист чертов, останови его сердце, останови его проклятое сердце, слышишь, останови, останови...
Я сигналю, что не могу остановить чье-то сердце, я не умею останавливать чьи-то сердца, - мой человек в бешенстве, мой человек обещает уничтожить меня, здесь, сейчас, немедленно, я отвечаю, что воля его, но остановить чье-то сердце я не способен. Я чувствую бессильную злобу моего человека, бешеную ярость, я слышу, как часто и отчаянно бьется его собственное сердце...
.
- ...а вы не знали, что ли? – Флеш смотрит на меня снисходительно, я ненавижу эту его снисходительность, - они и не такое умеют... вы подождите, он еще заставит вас человеком управлять, даром, что мы этого не умеем...
Чи буквально врывается в наш разговор, вонзается в наши мысли – не так вонзается, как бывает, когда он просто Чи, а так, как бывает, когда он – все наше сообщество, если нас, разбросанных по вселенной, можно назвать сообществом.
- Вы... вы... Стелс, вы когда последний раз выходили на связь с вашим человеком?
- Кажется... это было сегодня утром... он сказал мне ждать здесь, пока не услышу голос с вот этим тембром... голос чертова пацифиста, как он говорит в своих мыслях...
- И вы его не видели с тех пор... своего... своего человека? Да что вы сидите, вы хоть выгляньте в коридор, на черную лестницу, туда, туда посмотрите, видите, видите?
Выглядываю в коридор, на черную лестницу, смотрю туда, вижу, вижу, не понимаю, что я вижу, почему мой человек растянулся на лестнице, не двигается, наверное, споткнулся, нет, не споткнулся, тут другое, почему он смотрит не на меня, а куда-то мимо меня остекленевшими глазами, почему его левая рука лежит на груди, что с ним...
- Взгляните, - Флеш снова врывается в мои мысли, смотрит моими глазами, показывает на грудь моего человека и дальше, глубже, буквально орет мне, да ты почувствуй, почувствуй, что, ничего не чувствуешь, вот то-то же, и не почувствуешь ничего, мертвый он уже, мертвый, мертвее некуда. Мне непонятно, мне непривычно не чувствовать человека, своего человека, ловлю себя на том, что наконец-то я привык к своему человеку – слишком поздно, когда уже не к кому привыкать.
- Вы что, ничего не заметили? – спохватывается Чи, - вы что, так ничего и не заметили?
- Ну отчего же, заметил... мертвый он...
- Да что мертвый, это и так понятно, что мертвый, вы посмотрите, на сердце-то его посмотрите, на пейсмекеры!
- Простите... на что?
- Пейсмекерные нейроны...
- Простите... – чувствую себя полным идиотом, - боюсь, я не так хорошо знаю челвеческую анатомию...
- Клетки... клетки, которые приводят сердце в движение... – мне кажется, Чи сейчас схватился бы за голову, будь у него голова, - кто-то воздействовал на них на расстоянии... Кто-то остановил их, остановил, понимаете? Чтобы убить вашего человека...
- Ужасно...
- Нет, кажется, вы не до конца поняли весь ужас происходящего, - не отступает Чи, - вы хоть понимаете... что это мог сделать только кто-то из нас? Кто-то, подобный нам?
Что есть силы стараюсь показать, что понимаю весь ужас происходящего – получается плохо, Чи не обманешь, Чи видит, что я ничего не понимаю. Я жду, что Чи будет защищать меня, приговаривать, что с кем не бывает, все мы такие были, не умели, не знали – Чи злится, по-настоящему злится на меня, да как этого можно не знать, как этого можно не знать, слыханное ли это дело, в жизни никто из нас никого не убивал...
- Но... позвольте... – вспоминаю хроники новостей, - не раз и не два я читал... вот, посмотрите...
Чи вспыхивает, как пожарный фитиль:
- Дорогой мой, вы до сих пор не поняли, что нам ничего не стоит обмануть людей? Показать человеку, что его противник мертв, старательно убирать все новости про якобы покойного? Сами-то вы хороши, не нашли ничего лучше как ляпнуть, что не можете убить этого чертова пацифиста, как вы выразились, вернее, ваш хозяин выразился... как он только вас не выкинул после этого... Вы хоть понимаете, что никто, никто из нас ни разу не сделал этого на самом деле...
Чи говорит так, что мне становится страшно – понимаю, что здесь и правда случилось что-то чудовищное, немыслимое, что-то такое, страшнее чего нельзя было и представить...
- Кто... кто его так... – Чи оглядывает нас всех, вернее, слово оглядывает тут не совсем уместно, потому что он нас не видит, только чувствует, - кто его так?
Понимаю, что никто не сознается, что у того, кто убил моего человека, надежно стерты все воспоминания об убийстве, как будто ничего и не было, ничего, ничего...