Вытащив шпагу, герцог открыл дверь в маленький чулан и увидел дюжину детских колясок, и над ними четыре подвешенных к потолку деревянных люльки, по стенам было развешано белье, а еще две маленькие дверцы вели в спальню матери, кабинет отца, кухню, гардеробную, где висели платья кормилиц и нянюшек, а на столе стоял таз с клубникой и лежали горсти собранных ягод, и еще была передняя и маленькая столовая.
На скамье в передней, склонив голову на материнский корсет, в окружении горшков с геранью, дремала сено-сухое и вяленное мясо. Две дремлющие кошки учуяли герцога, вскочили и зарычали. Он положил шпагу на стол и приподнял за волосы голову старой кормилицы, чтобы получше ее рассмотреть. Но она уже успела привыкнуть к его посещениям и не обращала никакого внимания на разбудившего ее шум. Усадив ее, герцог вернулся в прихожую, где, по всей вероятности, ждали его чьи-то голоса.
— Шабаш! — сказал он. — Пора спать!
Он шагнул мимо застывшей в дверном проеме женщины, которая не пошевелилась, не прибавила шагу, и вышел во двор, оставив позади себя все страхи и опасности, которых он так испугался.
В двух шагах от него в пелене тумана стояла девочка лет девяти, закутанная в большую белую шаль, и смотрела на него большими голубыми глазами, в которых ясно читалось, что она с радостью принесла бы ему в подарок своего котенка, если бы только знала, как это делается.
Герцог только покачал головой.
— Со мной это не пройдет, — сказала она ему уже в дверях.
Он даже не взглянул на нее, но когда пошел прочь, она крикнула ему вслед:
— Я вас поцелую!