— Джеки, сынок, открой дверь, — доносился голос из-за двери. — В конце концов, нельзя себя так с матерью вести!
Я сидел на полу, обхватив колени, и раскачивался взад-вперёд.
— Джеки, открой дверь, или я сама войду! — голос звучал всё настойчивее и настойчивее.
— Да, Джек, будь мужчиной, открой дверь матери. Ты понимаешь, что ты плохо себя ведёшь? — раздался другой голос из-за двери.
Звук дёргающейся дверной ручки оглушил меня своей громкостью.
— НЕТ! — крикнул я, сжав уши, барабанные перепонки которых готовы были разорваться от такого шума. — Уйдите! Уйдите, прошу вас!
— Джеки, милый, — раздался третий голос. — Почему ты ведёшь себя так со своими родителями? Может, хотя бы мне откроешь? Я же люб…
— ЗАТКНИСЬ! — рявкнул я, чувствуя то, как плачу от боли.
Дверная ручка истерично заскрежетала, пытаясь открыться вопреки запертой защёлке.
— Господи, — начал было я. — Господи, избави нас от лукавого…
Но я не помнил молитв. Да и помогли бы они в таком кошмаре?
Ведь иначе это уже нельзя было назвать.
***
С самого рождения во мне что-то было не так.
Скажем так, мои родители сначала и вовсе хотели отказаться от меня.
Действительно — кому нужен слепой ребёнок? Странный, не кричит, не плачет. И меня бы приняли за мертвого, но один из акушеров каким-то чудом почувствовал биение маленького сердца.
Жизнь во тьме с рождения подобна жизни в другом мире. Ни света, ни цветов, ни лиц людей. Лишь безмолвная темнота, которая издает звуки.
Но я не могу сказать, что моё детство было плохим. Скорее, просто иным.
Вместо игр во дворе — медленные прогулки с размеренным стуком трости или же за руку с отцом.
Вместо мультфильмов — едва заметные движения кончиков пальцев по точкам шрифта Брайля.
Вместо общения со сверстниками — классическая музыка и разговоры с отцом.
Отец, по правде говоря, не любил меня так, как это принято в обычных семьях. Кроме того, что я был своеобразной обузой, так ещё и именно моё рождение привело к смерти матери, которую он так любил.
Иногда, во время разговоров, я как будто чувствовал то, как отцу приходится сдерживать себя, чтобы не устроить ссору из-за очередной разбитой вазы. Именно благодаря этому я и понял, что зрение — не самое главное чувство у человека.
Сначала мне все казалось нормальным, что я всего лишь был обделен зрением. И только позднее, уже в юношеском возрасте, пришло осознание, что именно со мной не так.
Обоняние, благодаря которому я чувствовал запах пота человека, стоявшего в противоположном конце автобуса, или же едко-резиновый запах велосипедной шины в нескольких десятках метрах от меня.
Слух, улавливающий даже самые тихие звуки. Кстати, именно из-за него мне часто доводилось ходить с тампонами в ушах. Звук тормозящей машины, раскат грома, хлопок петарды — из-за всего этого мне хотелось кричать от боли. Стоит ли говорить, как часто я посещал врачей?
Но не это было моим главным чувством.
Осязание. Вот что можно было бы назвать причиной моего сумасшествия. Хотя, кто знает, может, я и был болен?
Ведь в детстве мне никто не говорил, что чувство щекотки в пустой комнате — ненормально. Как и шепот на незнакомом языке.
Первый раз всё произошло в десять лет.
Одной поздней летней ночью я проснулся от чьих-то касаний. Холодных касаний длинных пальцев, которые словно ощупывали мои ноги.
— Папа? — спросил я.
Касания участились, словно кто-то пытался перебрать пальцами мою кожу.
— Папа, это ты? — чуть более встревоженно спросил я.
И, только когда кроме ног холодные пальцы коснулись моей шеи, появился страх. Панический ужас перед чем-то молчаливым и безучастным к твоим фобиям. Перед чем-то, что не желает тебе добра.
Отец, ворвавшийся в мою комнату, услышав мой крик, сразу начал трясти меня.