Накануне экс-министр культуры Владимир Мединский заявил, что школьникам не стоит навязывать изучение творчества Фёдора Михайловича Достоевского. Мол, сложно. Добавил, что если подростки способны понять его произведения в школе, то они, наверное, «какие-то особые».
Сколько себя осознаю как личность, столько и слышу жаркие споры на тему того, что стоит из школьной программы убрать и чего в ней не хватает. Предложений море: включить в кодификатор «Гарри Поттера» и «Властелина колец», детективы Агаты Кристи, Александры Марининой, нон-фикшн и даже комиксы. Открываю рот, представляя, что все эти книги действительно проходят на уроках литературы, потом закрываю. Начинаю вспоминать.
До поступления на факультет журналистики я училась в трех разных школах. Особенной страсти к литературе за собой не замечала, читала, что требовалось, чтобы выполнять домашние задания и получать хорошие оценки. А тут — лето перед переходом в 10 класс и «Преступление и наказание». Я скачала радиоспектакль, в котором актеры читали роман от начала и до конца, не выкинув ни страницы, ни фразы. Не буду врать, что была в шоке, в восторге, в экстазе — уже плохо помню себя в шестнадцать. Но, пока слушала, несколько раз разрыдалась, собственно, это и стало стало моим личным маркером качества. Отозвалось — значит, нечто прекрасное.
Позже, в университете, мне довелось читать «Братьев Карамазовых». Тогда у меня родилось следующее понимание Достоевского: «После каждой прочитанной страницы хочется не то рыдать, не то вешаться, не то молиться Богу, не то внезапно взять и полюбить все человечество». Вот настолько трогало. Мне было удивительно, как глубоко можно копнуть и насколько мрачное, откровенное, честное, жуткое, а главное — живое — выудить из человеческой души. На что писатель давил и откуда брал ту палитру чувств, которую тысячи «особых» школьников переживают при прочтении каждой его книги?
Потом последовали «Идиот», «Записки из подполья», «Бесы», «Подросток». Уже по собственному желанию и по любви. Конечно, в школе я бы вряд ли на сто процентов поняла, о чем это все. Но точно бы поняла, для чего, кто и почему достоин сочувствия, а от кого можно и отвернуться. А перечитывая, всегда видишь книги иначе, не как в первый раз. И сочувствуешь другим, и отворачиваешься от других. Может быть, поэтому настаивать на изучении чего-то действительно нельзя. И уж тем более — навязывать определенное, зачастую единственное видение произведения. Уж вот этого у многих современных школ не занимать.
Галина Алексеевна Черных преподает детям литературу более 40 лет. С ней я познакомилась в лицее, где проучилась с 10 по 11 класс. Может быть, мне просто повезло с учебным заведением, но вела она бесподобно, это было ясно с первых минут общения с ней. Спустя шесть лет после выпуска я ей позвонила, чтобы взять комментарий для текста, как раз по теме вышеупомянутого заявления Мединского. И снова — с первых минут ясно, что педагог как был в восторге от своего предмета, так и остается.
«Понимаете, Юль, самое смешное заключается в следующем: чтобы понять, навязывают что-то детям или не навязывают, нужно какое-то время проработать в школе. У меня более 40 лет стажа, и я могу сказать, что Достоевский — один из тех писателей, который всегда идет с интересом. Его очень хорошо чувствуют и понимают», — сказала мне Галина Алексеевна.
А еще добавила то самое, что вроде бы все знают, но при этом часто упускают из виду: всё зависит от учителя. И перечислила с десяток методов, которые применяет в своей практике, да я их и сама помню — разве такие уроки забудешь? То фильмы, то дискуссии, то игры, то прочие творческие развлечения — мало ли способен придумать учитель, когда он горит предметом, который ведет?
Кто-то скажет: это всё, конечно, хорошо, но зачем литература технарям, у них же мозги не под это заточены?
«Литература не зачем, она просто есть. Она — инструмент, который помогает детям мыслить и размышлять о мире и людях», — утверждает писатель, преподаватель литературы в MCS British School Артём Новиченков.
Он мне сказал одну занимательную вещь: он бы предложил изучать литературу факультативно. Чтобы ходили дети, которым это нужно. Позицию Мединского же писатель счел для себя симпатичной, так как она позволяет педагогу отойти от роли простого исполнителя определенной программы.
И снова прописные истины об учителях: Новиченков напомнил, что им не стоит разбирать с учеником тексты, которые они и сами не в состоянии понять или еще хуже — которые не любят. Потому что детей не обманешь, им нельзя «привить» любовь. Ею можно только «заразить», говоря уж совсем медицинскими терминами. Преподаватель любит. Преподаватель горит. Преподаватель светит. Ученик видит свет. Ученик идет к нему. Все просто, но как раз это и есть самое сложное.
Сколько педагогов, которые выгорели. Сколько педагогов, которые ненавидят детей. Сколько педагогов, которые хотят, чтобы от них отстали, чтобы школьники зазубрили давно известные всем чужие фразы, чужие слова, чужие мнения. Они не навязывают Достоевского, но делают еще хуже. Они убивают желание мыслить.
В заключение скажу очередную прописную истину. Рост человека (и как результат — общества) там, где он сталкивается со сложностями и где их преодолевает. Не нужно искусственно облегчать жизнь и обрубать извилины мозга.
А учителям: не опускайтесь до уровня большинства. Поднимайте большинство на свой уровень — там развитие. Не навязывайте Достоевского. Сделайте так, чтобы Достоевского просто невозможно будет не читать.