И вот Голубой Нил в сухое время года пересыхает совершенно; начиная с июня, он сразу переполняется водой, и так как высоты Абиссинии очень значительны, то Голубой Нил весь превращается в могучий, бешено текущий поток. Он мчится по высушенному распыленному руслу, уносит с собой все эти в порошок иссушенные частицы земли и несет их в Египет. Оттого-то вода в Ниле принимает, вслед за зеленоватым, желтоватый оттенок.
Но дело не в оттенке; частицы земли, раздробленные в пыль, — прекрасная минеральная пища для растений. Не даром у всех низовьев рек почва так тучна и плодородна.
Итак, экваториальные и тропические дожди вызывают разливы Белого и Голубого Нила. Белый Нил, застаиваясь до встречи с Голубым, собирает несметные богатства перегноя; Голубой Нил, бешено размывая свое русло, собирает несметные богатства мелкозема — лучшей минеральной почвы.
Вот тайна Нила. Она проста. Но не забудьте: тогда, когда она открыта.
Почему ад горяч, а рай прохладен?
Не все ли равно, какое из этих несуществующих мест горячо, и какое — прохладно?
Нет, очень поучительно узнать, почему именно ад придуман горячим, а рай прохладным. Поставленный в заголовке вопрос имеет серьезное значение потому, что весьма ясно показывает, как влияет на человека та или иная географическая обстановка.
Вопрос: «почему ад горяч?» уместно задать как раз после ознакомления с древним Египтом. В сущности говоря, ад горяч именно потому, что он рожден в Египте.
Американский ученый, профессор Руссель Смит начинает свою большую книгу о Северной Америке такими словами: «Ад горяч. Думали ли вы, однако, когда-нибудь: почему?»
Почему же? Представление об аде было создано в Египте. Вы уже знаете, что представлял (да и представляет) собой Египет: узкую полоску земли между двумя страшными пустынями. Пустыни эти страшны своим зноем — невыносимым зноем, невыносимой жарой. Ад создан для устрашения. Но чтобы страх был действителен, он должен быть конкретным. Что же страшнее, что ужаснее и что конкретнее можно выдумать для людей, постоянно видящих перед собой ужас пустыни, как не еще большую жару, как не огонь, раскаленные угли, раскаленные камни, раскаленное железо? И для людей жаркой пустыни создан жаркий ад.
Но на другом конце земли, близко к полярным странам, жили древние скандинавы. Они жили среди вечного холода, среди льдов и снегов.
Что могло казаться им самым ужасным? Конечно, вечный лед, вечный снег, вечный холод — только в десятки раз усиленные сравнительно с тем, что они видят и испытывают.
«Среди дохристианских скандинавов, — пишет профессор Смит, — ад это место, заключенное в снег и вечный лед».
Приведу дальнейший рассказ профессора Смита. Когда посиневшим от холода северным жителям пришлось впервые услышать какую-то проповедь, в которой яркими красками описывался жаркий ад, один из этих перезябших слушателей обратился к проповеднику.
— Послушайте, — сказал он. — Разумеется, никто из нас никогда не откажется пойти в это превосходное место, о котором вы нам сейчас рассказываете. Только нельзя ли попасть туда как-нибудь полегче? Неужели надо непременно наделать такую кучу грехов?
Отразилась ли на рае географическая обстановка?
Несомненно. Рай также создан пустыней. Если ад должен был устрашать, рай должен был утешать тех, кому плохо приходилось в их жизни на земле. Но что может быть пленительнее для жителя пустыни, как не мечта о прохладе?
Ему, видящему постоянно раскаленный песок и камни, ничто не может казаться лучше вечнозеленой цветущей лужайки, вечнозеленых плодовых деревьев. Ему, знающему, что значит, когда от зноя и жажды в кровь растрескиваются губы, — не может быть лучшего места, как цветущий сад, орошенный тысячами студеных ручейков, переливающихся, журчащих и посылающих прохладу и здесь и там. Густой, тенистый сад, полный текущей холодной воды. Но таким именно и изображается рай.
Загадочная пропажа
В 1519 году от берегов Испании отплыли пять кораблей под начальством Магеллана.
Северная и Южная Америки были уже открыты, и от их населения слышны были утверждения, что по ту сторону этих материков находится новая, неизвестная «большая вода» — большой океан. Найти путь в этот неизвестный океан, проплыть его и по нему вернуться в Азию, а потом и в Европу было задачей Фернанда Магеллана. Он поехал на запад и должен был вернуться с востока.
Это было первое кругосветное путешествие. А насколько оно трудно было, можно видеть из того, что продолжалось оно целых три года и из пяти кораблей на родину вернулся только один. Остальные в разное время погибли.
Моряки тщательно ведут судовые книги, аккуратно записывают день за днем, число за числом все, что видели, встречали, наблюдали каждый день. Конечно, самым торжественным днем был день возвращения. Это было 6 сентября.
Но на берегу, на родине, засмеялись:
— Вы уже и числа перепутали; сегодня не 6, а 7 сентября.
Моряки проверили свои журналы. Никаких сомнений быть не может; вот запись за три года, аккуратная, точная, изо дня в день; ни одного дня не пропущено.
— Нет, — сказали моряки: — никакой ошибки нет, мы проверили все записи; сегодня 6 сентября.
Но на берегу рассердились: можно спросить у кого угодно, всякий ребенок скажет, что 6 сентября было вчера и что сегодня 7-е.
Снова и снова проверяли моряки свои записи. Сомнений не оставалось: пропали сутки.
Из всех возможных пропаж — эта, без сомнения, была самая удивительная и самая загадочная. Дело становилось серьезно. Надо помнить, что католическая церковь была чрезвычайно строга. Сутки потеряны, — это означает, что были перепутаны все посты, церковные службы, были перепутаны и дни празднования святых, ибо определенные святые вспоминаются в определенные дни.
Моряки ничего не могли сказать в свое оправдание. Еще и еще раз искали они в своих книгах пропавшие сутки, но все напрасно; записи были безупречно аккуратны, дни в полном порядке следовали за днями, а сутки провалились; где и когда — не мог сказать никто.
Церковь призвала виновных к ответу. Они оправдаться не могли. И на бедных моряков было наложено суровое покаяние…
Действительно ли они потеряли сутки?
Да. Они не могли их не потерять.
Что такое сутки? Это время полного оборота Земли вокруг своей оси. Земля вращается с запада на восток. Моряки Магеллана в своем кругосветном путешествии также сделали один полный оборот вокруг Земли. Они ехали по направлению, обратному ее вращению, — с востока на запад. Сколько бы раз за это время Земля ни обернулась вокруг своей оси, один оборот должен был пропасть, так как моряки сделали его сами по обратному направлению.
Ну, а если бы моряки ехали вокруг Земли не с востока на запад, а наоборот, с запада на восток, — потеряли бы они также сутки?
Очевидно, нет; они выиграли бы сутки. Сколько бы раз Земля ни обернулась вокруг своей оси, — напр., 100 раз, — моряки, плывущие с запада на восток и совершившие полный оборот вокруг Земли, обернулись бы 100 раз вместе с Землей и еще один раз добавочно своим объездом вокруг Земли.
Вернувшись домой, они считали бы днем возвращения не 7 сентября, а уже 8 сентября.
Очевидно, на Земле надо установить такую линию, где едущие с востока на запад прибавляли бы один день к своему календарному счету, а путешествующие с запада на восток — убавляли бы один день.
Такая линия установлена, она называется линией перемены дат. Ее надо было провести где-нибудь в океане, потому что неудобно было бы, если бы на суше один город считал «четверг», а соседний в тот же день считал «пятница». Линия перемены дат проведена по 180 градусу долготы. Этот меридиан проходит по Тихому океану, и, чтобы граница не задевала суши, ее проводят не строго по указанному меридиану, а зигзагом.
Это сделано для того, чтобы одинаковые числа и дни были 1) во всей восточной Сибири; 2) на всех Алеутских островах и 3) на островах Новая Зеландия, Фиджи и др., так как острова эти связаны постоянными взаимными общениями. На этой-то линии, переезжая ее, корабли либо прибавляют, либо убавляют сутки, смотря по тому, куда они идут — на запад или на восток.
Моряки Магеллана совершенно напрасно отбыли наказание: они не были виноваты.
Без руля и без ветрил
Однажды пришлось мне вспомнить лермонтовское:
На воздушном океане Без руля и без ветрил Тихо плавают в тумане Хоры стройные светил.
Мне вспомнилась эта строфа, хотя дело было не на воздушном океане, а в северной части Каспийского моря, плавал не хор светил, а блуждающий буксир, и он был не без руля и ветрил, а без компаса и карт.
Было это в одну из первых моих поездок по Каспию; в качестве смотрителя рыболовства я был командирован к северной оконечности полуострова Бузачи. Вся северная часть Каспия не глубока, глубина его 30–35 м, не больше, и когда после полудня начался, а к вечеру усилился свирепый шторм, поднялась волна, типичная для неглубоких мест: крутая, бестолковая, швыряющаяся во все стороны.
Было совсем темно, когда мы бросили якорь неподалеку от мачтового сигнального огня какого-то, по-видимому, заночевавшего на якоре судна.
Шторм не затихал и ночью. У меня была боковая каюта на кожухе, и всю ночь бестолковые волны колотились о нее. — Р-р-рррр… — рокотало море; бум! — ударялись волны о кожух; з-з-ззз… — звенели струи воды, скатываясь со стен каюты и просачиваясь через решетчатый пол кожуха.
И снова, и снова, в беспорядке, без ритма:
— Бум! з-ззз… бум! з-з-зззз…
А временами примешивался — и на этот раз ритмически периодично, — лязг якорных цепей со стороны неизвестного судна. И так до утра. Когда утром рассвело, мы увидели, что неизвестное судно было обыкновенным волжским буксирным пароходом. Мы увидели, как он дал ход вперед, как он бросил якорь и как сейчас же после отдачи якоря начал медленно уползать от нас. Очевидно, слабый якорь не смог удерживать пароход; очевидно, он всю ночь занимался этим своеобразным «паханием» морского дна: двадцать метров вперед с поднятым якорем, двадцать метров назад с якорем, «пашущим» грунт дна.
Капитан нашей шхуны приставил ко рту рупор.
— Откуда и куда плывете?
В ответ неожиданно прилетело:
— Дайте пресной воды!
— Пришлю… Подтянитесь поближе! — прокричал капитан и снова повторил свой вопрос:
— Откуда плывете? Куда?
— Из Астрахани… Держал на Кулалы, — ответил буксир.
Капитан опустил рупор и свистнул.
— Ловко! — сказал он.