…Теперь Никита Сергеевич не спал и ожидал звонка от Семичастного. Он ворочался с боку на бок в жаркой постели, подымался, подходил к окну и, раздвинув портьеры, долго всматривался в ночную тьму, прислушиваясь к шуму ветра. Стрелки часов показывали, что время перевалило за полночь. "Что они там возятся, – думал Хрущев, – пора бы все закончить".
Он отошел от окна, выпил воды и лег. Долго лежал с открытыми глазами и думал о превратностях судьбы. Совсем недавно Сталин был земным богом. Он дрожал и трепетал перед ним, а сейчас он труп, и этот труп он, Хрущев, выбросит из Мавзолея.
Хрущев всей душой ненавидел Сталина. Он всегда боялся за свою карьеру, за свое троцкистское прошлое, боялся, что Сталин напомнит ему об этом и перестанет доверять. Это был ни с чем не сравнимый страх, заставляющий его подхалимничать, восхвалять Сталина, называя его великим и гениальным вождем… Впрочем, в глубине души Никита Сергеевич был убежден, что Сталин заслуживал этих похвал. Иосиф Виссарионович был для него непостижимым и недосягаемым. Он глубоко вникал во все области и отрасли народного хозяйства. Он обладал чувством предвидения. Сталин помнил имена всех руководителей министерств и даже директоров заводов. В считанные часы мог просмотреть, оценить, внести поправки в важнейшие документы, над которыми сутками, а то и месяцами работал большой коллектив. В то время, когда Хрущев едва успевал прочесть за сутки десяток страниц вышедшей книжной новинки, Сталин ее уже прочел и оценил ее положительные и отрицательные стороны. За один день – Никита Сергеевич это знал достоверно – Сталин, кроме неотложной работы по управлению страной, читал по две-три книги объемом по 400–500 страниц. Хрущеву все это было не под силу. В душе его родились зависть и злость– почему Сталин может все, а он– нет, и он присматривался к Сталину, пытался самому себе доказать, что имеет какие-то преимущества над ним, но не мог. С годами зависть переросла в ненависть.
Но самым большим прегрешением Сталина Хрущев считал трагическое разрешение участи своего сына от первого брака летчика Леонида, попавшего в немецкий плен и, по слухам, сотрудничавшего с фашистами. По приказу Сталина его выкрали наши разведчики, и он должен был предстать перед судом. Ему грозила высшая мера. Когда сообщили об этом Никите Сергеевичу, он позвонил Сталину и попросил принять его по неотложному делу. Хрущев в это время, как член Военного совета, находился на фронте, где обстановка была не совсем благоприятная, но Сталин дал свое согласие на прилет Хрущева в Москву и в тот же день принял его. Вид у Никиты Сергеевича был потерянный и измученный. Чувствовалось, что его терзают внутренние сомнения. После рассказа об обстановке на фронте, Хрущев перешел к главному, ради чего, собственно, и напросился на прием к Верховному Главнокомандующему.
– Дорогой Иосиф Виссарионович… товарищ Сталин… Вы знаете меня многие годы… Вся наша семья безмерно благодарна вам, товарищ Сталин, за то, что однажды Вы оказали нам огромную помощь и душевное облегчение. Сейчас у нас снова страшное горе. Мой сын Леонид снова должен предстать перед судом. Как мне сообщили, ему грозит смертный приговор. Если это случится, то я не знаю, как это переживу… эту трагедию… Вся надежда на Вас… Прошу Вас, помогите… Мой сын виноват, пусть его накажут сурово, но сохраните ему жизнь.
Хрущев плакал, его бил нервный озноб. Сталин слушал молча. Затем сказал:
– Мне очень хотелось бы вам помочь, Никита Сергеевич, но я бессилен это сделать. Однажды я поступился принципами, пошел вам навстречу и просил суд помиловать вашего сына, вторично нарушать законы мне не позволяет моя совесть. В сложившемся положении ничем помочь вам не могу.
У Хрущева оборвалось все внутри. Очевидцы рассказывали, что он пополз к ногам Сталина на коленях. Сталин вызвал Поскребышева и приказал привести Хрущева в чувство. Никиту Сергеевича вынесли из кабинета. Вскоре состоялся военный трибунал, Леонид Хрущев был приговорен к высшей мере – расстрелу.
Сталин, раз к нему обратился Хрущев, вынес вопрос о судьбе бывшего летчика Л.Н. Хрущева на рассмотрение специального заседания Политбюро ЦК партии. Члены Политбюро проголосовали за приговор, который и был приведен в исполнение.
Хрущев, по утверждению Молотова, отказался от сына, но с этого мгновения его мстительная душа не знала покоя. Сразу же после смерти Сталина он приказал арестовать его сына Василия, классного летчика, генерала. Ему предъявили ложное обвинение в растрате и злоупотреблении положением при жизни отца и упрятали в тюрьму, откуда он так и не вышел. Писательница Лина Тархова, со слов дочери Василия Сталина– Надежды, посещавшей отца в тюрьме, рассказывала, что его содержали как обыкновенного уголовника, даже хуже: "В телогрейке, ушанке, руки за спиной. Сзади конвоир, одной рукой поддерживающий ремень карабина, а другой державший палку. Если отец спотыкался (у него были больные ноги), тут же следовал удар прикладом или палкой".
Все годы заключения Василий писал письма власть предержащим, ходатайствуя об освобождении. Получал такие письма и Хрущев, но оставлял их без ответа. Потом пообещал помочь, но при условии, что Василий одобрит его доклад о культе личности. Измученный и истерзанный Василий согласился и тут же написал письмо:
"В Президиум ЦК КПСС. Считаю своим долгом– долгом коммуниста изложить Президиуму ЦК КПСС свое мнение по вопросу культа личности, поднятому на XX съезде КПСС. Сказана правда, вывод справедлив".
Хрущев обрадовался – вот, мол, даже дети отрекаются от Сталина и считают мой доклад справедливым. Однако, обратив внимание на дату и подпись, он взвился. Письмо было датировано 23 февраля 1956 года, а доклад о культе личности он зачитал 25 февраля. Выходило, что Василий одобрил то, чего и сам не знал. Под письмом стояла подпись: Василий Сталин".
– Это какой еще такой Сталин! – закричал Никита Сергеевич. – Заменить ему фамилию!
Послушные тюремщики взяли под козырек. Правда, для приличия спросили у Василия согласия на смену фамилии. Он отказался.
– Я сын Сталина, – сказал он, – и хочу умереть с этой фамилией.
Ему пообещали, что он обязательно умрет, но только под другой фамилией. И тут же вручили паспорт на имя Джугашвили. Это была фамилия отца в детстве и юности. Когда доложили Хрущеву о том, что его задание выполнено, он криво усмехнулся.
– Вот так, дорогой вождь и учитель, – сказал он, – сына за сына. Ты не захотел спасти моего сына, а я твоего сгною в тюрьме.
* * *
Но этого мало, решил Хрущев. Он размышлял, какую еще гадость можно придумать о Сталине, как вдруг увидел, что дверь отворилась и в комнату вошел Иосиф Виссарионович. Он был в сапогах, но ноги его не касались пола. Он бесшумно ходил по комнате, молча поглядывая на
Хрущева. Никита Сергеевич обомлел. Ему стало страшно. Сталин никогда не приходил к нему домой, а здесь… Он бросился ему навстречу… Дорогой Иосиф Виссарионович, я рад… Но тут же замолчал… Сталин живой, а он приказал срезать пуговицы с его мундира. Его парализовал страх. Если Сталин узнает об этом, то он перестанет ему доверять. Он тут же решил все свалить на врагов народа.
– Дорогой Иосиф Виссарионович, я все объясню… Враги народа…
Однако Сталин не дал ему говорить. Он поднял руку и Хрущев замолчал.
– Зачем ты меня оклеветал на XX съезде? – спросил Сталин. – Это подло.
Хрущев стал говорить, что это не он его оклеветал, а Поспелов, который готовил доклад, а он только читал, что ему написали. К тому же все члены Президиума настаивали, чтобы он выступил с таким докладом.
Однако, как показалось Хрущеву, Сталин не слушал его.
– О, подлость! О, подлость! – говорил он, вышагивая по комнате. – Как страшно быть оклеветанным и не иметь возможность сказать хоть одно слово в свою защиту. Страшно… Страшно… Подло… Мерзко… Ты говорил, что я не подготовил страну к войне… Ведь это ложь… Ты же знал, как мы готовились. Зачем же ты врал? Ты все перевернул с ног на голову. Всю свою подлую натуру приписал мне.
Хрущев вдруг ощутил неописуемый ужас и неотвратимое наказание за клевету. Чтобы спасти себя, он стал выкрикивать те самые штампованные фразы, которыми всегда восхвалял Сталина.
– Слава товарищу Сталину, – кричал Никита Сергеевич, – он ведет нас от победы к победе. Он мудрый наш вождь и учитель. Да здравствует товарищ Сталин!
И тут же мелькнула мысль: "А почему я кричу "да здравствует"? Ведь он же умер… Нет Сталин не умер, он живой… Вот он ходит по комнате…"
И опять Хрущеву показалось, что Сталин не слышит его крикливых похвал.
– Почему ты врал, что я планировал военные операции по глобусу? Зачем ты это выдумал?
– Это не я! – вопил Хрущев. – Это Берия мне рассказал. Он враг и я приказал его расстрелять.
И опять Хрущев понял, что Сталин не принял его оправданий.
– Теперь о репрессиях. Ты говорил, что я только и делал, что убивал, убивал, убивал и сажал людей в тюрьмы, что я садист и делал все это ради собственного удовольствия. Какая подлость! Какая мерзость! Какая гнусная ложь! Ведь это ты, Берия, Маленков… составляли расстрельные списки врагов народа и носили мне на подпись… А оказывается вы уничтожали своих конкурентов, претендующих на власть, уничтожали честных коммунистов.
Я вам доверял, а вы… О, лицемеры! О, лицемеры! Как тяжело мне от ваших наветов…
Сталин все так же бесшумно ходил по комнате.
– С разоблачением культа личности у тебя ничего не получилось, – продолжал он, – ты ничего не сказал, кто создавал этот культ и кому он был нужен. Это делал ты, Маленков, Берия… вы на всех перекрестках вопили, какой я великий и гениальный, а теперь мажете меня грязью. На съезде вы должны были осудить не меня, а себя за то, что подхалимничали и создавали культ, которому сами же и поклонялись.