Соратники
Такое отношение "соратников" к Сталину нельзя объяснить случайностью. Это было преднамеренное и расчетливое убийство.
Все началось с XIX съезда партии, когда Иосиф Виссарионович заявил о необходимости перестройки в управлении страной. Особенно напугала Маленкова, Берию, Хрущева… критика старых членов Политбюро – Молотова и Микояна. Они сразу ощутили угрозу и своему благополучию и поняли, что Сталину ничего не помешает заменить их молодыми и способными работниками. С этим они не могли смириться и сразу же после съезда стали задумываться, что им предпринять. Каждый был себе на уме, вслух своего мнения не высказывал – не доверяли друг другу. Дружба дружбой, но береженного, как говорится, Бог бережет.
Обычно собирались на даче Берии. Говорили о делах и видах на урожай, напивались. Однако и в этом состоянии скрывали истинные намерения и с подозрением относились друг к другу. Тон обычно задавал Лаврентий Павлович.
– Выпьем за здоровье нашего дорогого и любимого товарища Сталина, – говорил он, – устал он очень. Война его измотала. Пусть живет еще много лет наш любимый вождь.
Выпивали. Хрущев и Маленков понимали, что Берия лукавил, что он, как и они, ждет, не дождется его смерти – всем хочется "порулитъ" страной. Однако не нарушили правила игры.
– Это будет большим несчастьем, – подхватывал тост Берии Никита Сергеевич, – если с товарищем Сталиным случится беда. Сто лет ему еще жизни.
Рюмки, наполненные первоклассным армянским коньяком, поднимались над столом, и слышался хрустальный звон.
Выпивали, закусывали.
– Виды в этом году плохие на урожай… – начал было говорить осторожный Маленков, но Берия его перебил.
– …Если не дай Бог с товарищем Сталиным что-то случится, то нам трудно будет в этом неурожайном году. Тут заранее все нужно продумать.
Пили за то, чтобы неурожайный год был урожайным.
После таких застолий расходились в хорошем настроении. Все вроде обговорили и в то же время ничего не сказали. Тем временем по Москве поползли слухи, что Сталину нездоровится, что он меньше стал работать. Кто их распускал – неизвестно. Известно только, что Хрущев и Маленков с надеждой поглядывали на Берию. Он был зловещей фигурой в Политбюро. Под его началом находилась токсикологическая лаборатория, где изготавливались и испытывались на людях, приговоренных к смертной казни, яды. Говорили также, что они не имеют ни цвета, ни запаха, а попадание их в пищу, воду или, скажем, нанесение их на тот или иной предмет – ручку, папку… приводит к смертельному исходу. Были яды, которые приводили к мгновенной смерти и такие, которые вызывали тяжелейшие мучения… Словом, для Берии не составляло большого труда убрать любого неугодного ему человека. Это знали все члены Политбюро и всегда с опаской поглядывали на коллегу.
Когда со Сталиным случилась беда, Хрущев и Маленков не сомневались, что это дело рук Лаврентия Павловича, и поэтому не спешили с оказанием медицинской помощи вождю. О причастности Берии говорило и то обстоятельство, что они накануне произошедшего события встречались на даче Лаврентия Павловича и особенно много пили за здоровье товарища Сталина. Берия вдруг спросил:
– Так как будем жить, если, не дай Бог, товарищ Сталин уйдет из жизни?
Соратники молчали…
– Вот я и говорю, – продолжал Берия, критически оглядывая своих собутыльников, – заранее все нужно обдумать и взвесить. Я думаю, мы не побоимся взять на себя ответственность за положение дел в стране.
Лаврентий Павлович наполнил рюмки и предложил тост за здоровье товарища Сталина. Выпили.
– А я так думаю, – продолжал Берия, – Георгий Максимилианович мог бы быть неплохим и даже хорошим премьер-министром. – Маленков не проронил ни слова, но и не отказался от такого лестного предложения.
– Мы тебя, Георгий, будем поддерживать, помогать– сказал Берия, уловив в молчании Маленкова согласие с его идеей.
Подняли рюмки и выпили за здоровье товарища Сталина. Они делили портфели и в то же время не доверяли друг другу.
– А вот Никита Сергеевич, – продолжал Лаврентий Павлович, – мог бы стать нашим партийным вождем. Он бы не подвел товарища Сталина.
У Хрущева учащенно забилось сердце. Он давно мечтал стать во главе партии, но никому никогда не выдавал своих сокровенных мыслей, и то, что Берия об этом сказал вслух, его удивило и обрадовало. Поддержка такого влиятельного человека, каким был Берия, – гарантия в достижении цели.
– А какой пост хочет занять Лаврентий Павлович? – спросил Хрущев, – нас он определил, а о себе что-то молчит.
– А что обо мне говорить, – не то спросил, не то удивился Лаврентий Павлович, – я мог бы быть первым заместителем у Георгия Максимилиановича, если, конечно, он не возражает.
Берия с минуту помолчал, словно ожидая возражения Маленкова, а потом добавил: – Я мог бы еще возглавить объединенное МВД и МГБ.
Последнее предложение Берии вызвало растерянность в среде заговорщиков. Они понимали, что министр объединенных силовых структур станет всемогущим и неуправляемым. Лаврентий Павлович мгновенно уловил замешательство своих друзей и сразу же дал отбой.
– Впрочем, – сказал Лаврентий Павлович, – если вы возражаете, то я не настаиваю. Подберем кого-то другого на этот министерский пост.
Хрущев и Маленков почувствовали неловкость. Только вот сейчас Лаврентий Павлович, не скупясь, отдал им все ключевые посты, а они…
– Нет, почему же, – сказал Хрущев, – мы не возражаем. Зачем же нам брать кого-то со стороны, если у нас есть свой человек.
Судьба Сталина была решена…
Спустя несколько дней Иосиф Виссарионович смертельно заболел.
Передел власти
Сталин был еще живой. Он боролся со смертью, а соратники в его кремлевском кабинете уже делили власть. Второго марта в 10 часов 40 минут утра сюда вошли 11 человек. Но еще до их прихода здесь побывал Берия.
Хрущев и Булганин дежурили у постели больного Иосифа Виссарионовича, а Берия торопливо выскочил на улицу и приказал подать ему машину. Никита Сергеевич, услышав команду Берии и шум отъезжающей машины, нервно вздрогнул. Он вспомнил, как совсем недавно на даче Лаврентий Павлович распределил роли, которые они могли занять после смерти Сталина, а теперь вдруг усомнился в том, что он сдержит свое слово. Эта мысль не давала ему покоя, и он, наклонившись к Булганину, сказал:
– Берия спешит брать власть в свои руки.
Булганин кивнул головой.
– Ты постой пока без меня, – сказал Хрущев, – а я посмотрю, что он там затевает. Потом поговорим.
Булганин опять кивнул головой, но ничего не сказал.
Берия действительно спешил, но не для того, чтобы взять власть – он был уверен, что уже взял ее, – а для того, чтобы первым побывать в кабинете Сталина и изъять из его сейфа и письменного стола документы и записи вождя. Он вовремя и успешно справился с поставленной задачей– до сих пор, спустя более полувека, никто никогда и нигде не видел похищенных им документов. К приходу членов бюро Президиума в кабинете Сталина был полный порядок, и не осталось никаких следов недавнего пребывания здесь Лаврентия Павловича.
В общей сложности из 9 членов бюро Президиума собрались семеро – Ворошилов, Каганович, Маленков, Первухин, Сабуров и Берия. Никита Сергеевич подоспел вовремя. Он сел на свое обычное место и оглядел присутствующих. Кроме членов бюро Президиума были и четыре члена Президиума ЦК КПСС – Микоян, Молотов, Шверник и председатель комиссии партийного контроля при ЦК КПСС Шкирятов. Все молчали. Только Берия о чем-то говорил с Маленковым, но Хрущев не мог понять, о чем. Эта неизвестность мучила его. Он понимал, что сейчас будет решаться и его судьба, и с тревогой наблюдал за действиями Берии, который по-хозяйски поднялся со своего места и строго оглядел присутствующих.
– Прошу пригласить врачей, – громко сказал Лаврентий Павлович.
В кабинет вошли начальник лечебно-санаторного управления Кремля Куперин и врач-невропатолог Ткачев.
– Доложите о состоянии здоровья товарища Сталина, – приказал им Берия.
Врачи не могли сказать ничего вразумительного, так как они еще не видели и не осматривали больного. Это нисколько не смутило Лаврентия Павловича.
– Вы отвечаете за жизнь товарища Сталина головой, – безапелляционно предупредил он врачей, – мы спросим с вас со всей строгостью.
Врачи, как это записано в журнале посетителей кремлевского кабинета, вышли через 10 минут.
Наступило тягостное молчание, которое опять нарушил Берия.
– Врачи ничего не могли толком доложить о состоянии товарища Сталина, – сказал он, – поэтому давайте соберемся вечером, – Лаврентий Павлович посмотрел на часы, – скажем в 20 часов 25 минут. К этому времени у медиков уже будет информация о больном товарище Сталине.
Вечером собрались в том же составе, но только вместо Хрущева был Булганин. Никита Сергеевич так и не смог уговорить последнего остаться дежурить у постели больного.
– Теперь я послушаю, о чем там будут говорить, – сказал Булганин, – а ты пока постой.
Никита Сергеевич, скрепя сердце, остался, но затаил крепкую обиду на напарника.
Произошли изменения и в составе медицинских работников. Вместо врача-невропатолога Ткачева появился министр здравоохранения Третьяков. Более 30 минут они докладывали о состоянии больного. Общий вывод такой: положение товарища Сталина безнадежно. Ему не поправиться и не подняться.